А не знал ли Адмирал Джумбо о смерти Терри еще до сообщения об этом Муна? Это вопрос первоочередной важности, но на него мог ответить только Могок. Ну а пока аудиенция должна идти своим чередом. Чем больше Адмирал Джумбо болтает, тем больше он может выболтать.
— Очень печально, что с Терри Хэем такое случилось, — сказал он, внимательно глядя на Муна. — И ты не знаешь, кто его убил?
Теперь перед Муном возникла весьма сложная дилемма. Его ответ сейчас покажет, предпочитает ли он снять с себя ответственность перед Терри и сдаться, или же он повернется лицом к опасности, угрожающей их совместному с Терри детищу и голубой мечте Терри? А может он также и ничего не сказать, а просто подняться и уйти отсюда, чтобы никогда не возвращаться. И поставить точку на всем. На всем ли? И Мун решил идти напропалую. Терри был его другом. Они доверяли друг другу так, как даже братья не доверяют. Такова, знать, его карма.
— Возможно.
— Ну, ну, не надо со мной скрытничать, — сказал Адмирал Джумбо тоном доброго дядюшки. — Скажи мне их имена. В конце концов, Терри Хэй был и моим другом.
— Я знаю, кто убил моего друга, — сказал Мун. — Их можно уже считать покойниками, хотя они об этом, возможно, пока не догадываются.
Адмирал Джумбо слегка приподнял брови. Затем широкая улыбка покрыла морщинами его толстое лицо, он поставил чашечку на стол и даже всплеснул руками от избытка эмоций.
— Ну и сукин же ты сын, Мун! — воскликнул он. — Послушай, у меня есть деловое предложение. Я посылаю с тобой нескольких моих людей. Они едут с тобой в Европу, помогают отомстить за смерть твоего друга, а потом вместе с тобой возвращаются сюда. Я пристраиваю тебя на какое-нибудь новое дело, ты начинаешь здесь новую жизнь. А? Для друга я на все готов. Мы ведь с тобой как братья. Соглашайся! Мы с тобой всегда мыслили одинаково.
Не спуская с опиумного барона тяжелого взгляда, Мун ответил:
— Это верно. Мы никогда не забываем своих друзей — и своих врагов.
* * *
Не без колебаний и опасений Сив выпускал на волю Дракона. Он потратил столько времени и сил, засаживая его за решетку, столько людей погибло ради этого, что ему пришлось стиснуть зубы, когда он подписывал бумаги по условному освобождению Питера Чана из-под стражи — под его персональную ответственность.
А потом еще Диана. Она так яростно протестовала против того, чтобы выпускать Чана из участка по какой-либо причине, указывая на принципиальную неверность такого решения, не говоря уж о том, что оно представляет потенциальную угрозу для самого Сива.
— Хотя бы возьми с собой группу поддержки, — попросила она, видя, что все ее доводы не убедили его. Сив покачал головой. — Дракон настаивает на том, чтобы шли только он и я.
— Это ловушка, босс, неужели не ясно?
— С кем он мог связаться, сидя у нас в камере? Ни с кем не мог, — возразил Сив. — Он у нас на крючке и никуда не денется. Он понимает, что его песенка спета, но, поскольку думает, что потянет за собой сестру, если не поможет нам, то будет вести себя, как дрессированная свинка. Для китайца семья — дело святое. Он ничего не сделает такого, что могло бы повредить ей.
— Как можно надеяться на это? — с горечью воскликнула Диана. — И ты прекрасно знаешь, что ломаешь все правила, уважать которые всегда учил меня.
— Не ломаю, — сказал он с широкой улыбкой. — Только сгибаю немного, чтобы ими удобнее было пользоваться.
Глядя ему вслед, когда он уходил вслед за Драконом, Диана думала, знает ли он сам, как изменился. Со дня убийства его брата, на него как будто что-то нашло. Как будто это не тот самый Сив Гуарда, которого она знала столько лет. Что с ним такое случилось? Какие невидимые для других письмена он прочел на месте преступления? Ей это было совершенно непонятно, и это пугало ее.
В течение всего того времени, как она знала его, Сив был тверд, как скала, по вопросам Закона. А Закон, насколько Диана понимала, непреложен. Что произойдет с ее понятиями о правде и неправде, если Закон будет нарушаться — гнуться, как уверяет ее Сив, но не ломаться?
Диане хотелось побежать следом за ним, остановить его, встряхнуть хорошенько, чтобы в нем хоть какой смысл пробудился. Но как раз в этот момент заработал факс: это пришел материал из полицейского отделения Нью-Ханаана.
Сив догнал Питера Чана у выхода из участка, свел его вниз по каменным ступенькам и усадил в «Бьюик» без опознавательных знаков полиции. И сразу же приковал его наручниками к сидению.
— Разве это так необходимо? — спросил Чан.
— Чтоб без глупостей, — сказал Сив, заводя двигатель. — Думай о сестре и о том, что с ней случится, если будешь пытаться обдурить меня.
Чан прижался затылком к спинке заднего сидения. — Ты получишь то, что тебе надо, — сказал он устало. — Единственное, что я хочу, это чтобы мою сестру оставили в покое.
Он направил Сива вниз по Третьей авеню, пока она не соединилась с Бауэри-стрит. Когда они подъезжали к Сент-Джеймс Плейс, сказал:
— Вот здесь остановись.
Сив вильнул к тротуару, припарковался сразу же за остановкой автобуса, присобачил к ветровому стеклу наклейку: ПОЛИЦИЯ ГОРОДА НЬЮ-ЙОРК. Затем снял с Чана наручники и, когда тот потянулся рукой к дверной ручке, развернул его лицом к себе, показал револьвер в наплечной кобуре, спрятанный под пиджаком.
— Не забывай про это, — сказал он, похлопав по рукоятке оружия. — Я без малейшего колебания вышибу тебе мозги, если вздумаешь попытаться удрать.
Безуспешно попытался прочесть по лицу Чана, что у него на уме. Он понимал, что Дракон знает о том, что Сиву позарез нужен человек, заправляющий наркобизнесом в Чайна-Тауне. Не мог он скрыть от Дракона этой своей слабости, и это теперь тревожило Сива. Чан был человеком, который зарабатывал себе на жизнь — и неплохо зарабатывал — на слабостях других людей. Сейчас Сив пытался понять, каким образом Дракон попытается воспользоваться его слабостью.
Они пересекли авеню, прошли через торговые ряды, провонявшие рыбой и звездчатым анисом, вынырнули на Элизабет-стрит. Чан провел его прямо на Байард, затем свернул налево — на Мотт, а потом еще раз налево — на Пелл-стрит, как раз недалеко от церкви Преображения Господня.
Внизу Дойерс-стрит, коротенькой и странной улицы, переломленной посередке под тупым углом, Сив остановил Чана.
— Какого черта ты водишь меня кругами? Мы могли пройти сюда по прямой, с Бауэри.
— Это верно, — согласился Дракон. — Но тогда бы я не знал, следят за мной или нет. Во время нашей прогулки у меня было полно времени, чтобы оглядеться, почувствовать атмосферу вокруг. Кто знает, может, за нами следят? Тут в Чайна-Тауне кругом глаза и уши. Теперь мы можем идти куда надо. Ну как, удовлетворен?
Сив в упор смотрел в лицо Дракона, но не мог определить, говорит ли тот правду или же ведет какую-то скрытую игру. Еще раз подумал о том, насколько уязвима его позиция, и чертыхнулся про себя, проклиная судьбу, связавшую его с этим опасным и непредсказуемым субъектом.
Скрепя сердце, он кивнул, и Чан повел его дальше по изогнутой улице. Подойдя вплотную к невыразимо грязному дому из бурого кирпича, в полуподвальном помещении которого разместился зачуханный ресторанишко, остановился.
Они вошли сквозь узкую дверь, поднялись по крутой, замызганной лестнице. На площадке верхнего этажа Дракон остановился. Сив прислушался, но ничего не услыхал, кроме звука капающей воды, доносящегося сквозь тонкие стены из одной из квартир. Не было ни звуков работающего телевизора, ни детского плача, ни ругани взрослых. Никаких основных звуков человеческого жилища.
— Что...
Чан махнул на него рукой, чтоб не шумел. — Говори тише.
— Что случилось с жильцами? — прошептал Сив. — Куда они подевались?
— Все разъехались, — ответил Чан, тоже шепотом. — Только один остался. — Он показал пальцем на закрытую дверь в противоположном конце обшарпанной лестничной площадки. Он было двинулся по направлению к ней, но Сив потянул его за рукав назад.
— Куда это ты собрался?
— Туда, — ответил Чан.
— Только не один. Со мной.
— Он тебе нужен? Крестный отец Чайна-Тауна?
Сив не ответил, только красноречиво посмотрел на него.
— Очень нужен? — спросил Чан. — Вот сейчас мы и узнаем, насколько нужен.
— Или мы идем вместе, или вообще не идем, — настаивал Сив.
— Тогда не миновать кровавой бани. У него полно телохранителей. И все они знают свое дело. На смерть им плевать. Если мы сунемся вместе, поверь, не знаю, как тебе, а мне уж точно не вернуться назад в участок. Что тогда будет с моей сестрой?
— Что ты можешь сделать, войдя туда один, кроме того, как сообщить им о моем присутствии здесь?
— Жизнь моей сестры для меня куда важнее моей собственной, — сказал Чан. — Если ты можешь в этом сомневаться, ты ни черта не знаешь ни обо мне, ни о китайцах вообще... Я могу сделать очень много: могу усыпить бдительность его телохранителей и отвлечь их разговорами, чтобы дать тебе возможность спокойно войти.
Сив понял, что выбора у него, в сущности, нет. Он вынул револьвер.
— Давай, — сказал он. — У тебя шестьдесят секунд в распоряжении с того момента, как войдешь в дверь. А там и я буду следом. — Он постучал Чана по плечу револьверным стволом. — И если ты думаешь о бегстве, помни, что мне все равно, пристрелить ли тебя в лоб или в спину.
* * *
Когда М. Мабюс увидел Питера Чана, выходящего из полицейского участка в сопровождении Сива Гуарды, он сразу понял, куда они направляются. Только по одной причине Гуарда мог рискнуть вытащить Чана на свет божий: Дракон собирается навести полицейского на дом родной.
По дороге к центру города М. Мабюс нашел телефонную будку, где аппарат, как ни странно, работал, и позвонил. Всего один звонок. Но что бы Мильо сказал, если бы узнал, кому М. Мабюс звонит? Наверно, ничего бы не сказал, а только приставил дуло пистолета к затылку М. Мабюса и нажал курок. Он бы никогда не понял, почему М. Мабюс позвонил, думая, что М. Мабюс его предал. Но он не знает даже значения слова «предательство» так, как его знает М. Мабюс, чья страна предавалась столько раз, что любой грех стал пустячком. Точно так, как смерть, отчаяние и страдание стали нормою повседневной жизни.
И повседневной жизнью самого М. Мабюса стало сидеть и видеть извивы бурой реки, нефритово-зеленые рисовые поля, хижины, крытые тростником. Видеть все это сквозь иллюминатор, когда мощные лопасти вертолета стучат в ушах: хлоп-хлоп-хлоп! — а американец-капитан ширяет его в бок локтем и кричит в ухо: «Так где, ты говоришь, засели чарли?»
М. Мабюс видит самого себя, послушно указывающего пальцем. Капитан кладет руку на плечо пилота, и вертушка резко идет вниз. Когда они проносятся над рощицей деревьев, скрывающей деревушку, командует: «Пли!»
Вертушка идет вниз, как голодный стервятник, пулеметы поливают смертельным свинцом, гранаты рвут в клочки тростниковые крыши и человеческую плоть, взметают вверх столбы грязи, камней, жареного мяса, а вертолет все кружит и кружит, совершая свои круги почета.
М. Мабюс пытается расслышать человеческие крики, припав ухом к полу вертолета, но все посторонние звуки тонут в трескотне пулеметов, взрывах и грохоте: вот они, плоды инженерной мысли, направленной на разрушение, а не на созидание.
По пожарной лестнице М. Мабюс поднялся на крышу здания на Дойерс-стрит, и оттуда проник в квартиру на верхнем этаже через окно, предусмотрительно оставленное открытым. Квартира была пуста: те, кто ее занимал, предупрежденные его звонком, давно покинули ее и находились в безопасности. Изрезанная ножами учеников школьная парта, телефон, пресс-папье, три стула, диван, прислоненный к дальней стене, две лампы, потертый коврик на полу, — вот и вся экипировка штаб-квартиры наркомафии Чайна-Тауна. Они очень осторожны: вид квартиры такой, словно здесь и не жил никто. И никаких бумаг, конечно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101