Она боялась за Дэнни. Она не хотела, чтобы ее сын общался с Диком. Дэнни такой доверчивый, такой открытый. Одному богу известно, каким дерьмом Дик засоряет ему мозги. Ей бы хотелось спасти сына от всего этого, а она лишь может лежать здесь, беспомощная и бессильная, отгоняя от себя мысли о том, что она никогда не сможет говорить и что ее карьера юриста кончена. Как быстро жизнь лишила ее всего! Ведь только несколько дней назад она была независимой, здоровой, хозяйкой своей жизни. Может, все это было сном? Она чувствовала себя пассажиркой, ждущей автобуса, который никогда не придет. Ее ощущения бытия были извращенными, образы и ситуации, которые приходили на ум, искаженными, пугающими, как будто видимыми в кривом зеркале.
Время ползло по-черепашьи, еле переводя старческое дыхание, — ее всегдашний компаньон, как и тогда, в годы детства. Оно словно издевалось над ней своей медлительностью в течение дня, оно заставляло ее просыпаться в поту по ночам. Воспоминания были ее единственной отрадой, но и они вскоре превращались в орудие пытки, напоминая ей о том, чего она теперь лишена и чего, возможно, у нее уже никогда не будет.
О Господи, Боже мой! Где Кристофер? Если бы она хоть почувствовала его рядом, просто подержала его руку, убедилась, что он помнит о ней и о Дэнни. И Сирклевиль ушел в далекое прошлое, и дедушка давным-давно в могиле. Этой поддержки она лишена навсегда.
Хотя она и знала все это прекрасно, но, тем не менее, не могла запретить себе перестать желать, чтобы все это вернулось. И желала она этого страстно.
Кристофер, где ты теперь? Собираешься ли возвращаться домой?
И порою подумаю -
Просто так, невзначай:
Будешь ли вспоминать обо мне?
* * *
— Я абсолютно убежден, — сказал Крис, обращаясь к Сутан, — что брат никогда и не собирался посылать эту открытку.
— Тогда зачем он...?
Солнечные лучи не достигали мостовой на узких улицах Турет-сюр-Луп, оставив каменные фасады домов затененными, будто погруженными в искусственные сумерки.
— Своего рода страховка для него, — прервал он ее на полуслове, — и своего рода завещание мне.
Сутан взглянула на него с удивлением.
— О чем ты говоришь? Ты хочешь сказать, что он знал, что скоро утром?
Возвращающиеся из школы ребятишки пронеслись мимо них, перекликаясь и смеясь. Ранцы на спине так и подпрыгивали, когда они бежали по извилистой улочке.
— Не совсем так, — ответил Крис. — Не, учитывая опасность, которой он, по-видимому, подвергался, он не исключал такую возможность. Эта открытка была мерой предосторожности. Видишь ли, он знал, что, в случае его смерти, открытка дойдет до меня. Либо ты ее мне передашь — как оно и вышло — либо полиция.
Мамаша звала дочку, стоя у раскрытой двери, и, когда они проходили мимо, до них донесся запах свежеиспеченного яблочного пирога. В просвет между домами можно было видеть сверкающий под лучами солнца водопад — там, откуда они только что пришли.
— Когда мы были маленькими, мы оба обожали всякие головоломки. Любимый занятием Терри была игра под названием «Лабиринт». Он ее особенно любил, наверно, потому, что ему всегда удавалось надрать меня, когда мы с ним в нее играли. Я, со своей стороны, предпочитал головоломки типа криптограмм, требующие большего интеллектуального напряжения. Я ему, бывало, писал записки разными кодами. Он всегда ужасно психовал, когда ему удавалось их прочесть.
Каскад падающей воды, теперь частично в тени, принял загадочный, даже зловещий вид, как будто он содержал предостережение. Хотелось заглянуть в его самые глубины, и невозможность сделать это создавала тревожное чувство, чувство опасности.
— Значит, открытка эта, — высказала предположение Сутан, — тоже головоломка. Крис кивнул. — Своего рода, да.
— Если это так, то в открытке должен быть намек на то, где в Турет-сюр-Луп он спрятал Преддверие Ночи. Но я не вижу никаких намеков.
— Естественно, — сказал Крис, внимательно разглядывая обе стороны открытки. — Потому что, если бы ты увидела, то и другие тоже, а Терри не хотел рисковать. — На картинке не было никаких значков, в тексте записки не было лишних точек и черточек на буквах.
— И остается вопрос, что он собирался написать в постскриптуме, — заметила Сутан.
Крис посмотрел на буквы Р. S., улыбнулся и кивнул.
— Вот именно. Есть здесь магазин игрушек?
— Да. По-моему, надо идти вниз.
Она бросила на него недоумевающий взгляд и повела налево, а потом еще раз налево. По дороге она поглядывала на витрины, но не потому, что ее интересовали выставленные там товары. Внезапно улица вновь пошла вверх. На левой стороне Крис увидал магазинчик детской одежды и игрушек. Они вошли.
— Bonjour.
Продавщица была круглолицей, пышнотелой женщиной лет пятидесяти. Она улыбалась им из-за прилавка.
— Bonjour, madame, — поздоровался Крис. Очень внимательно он начал изучать полки, на которых были разложены крохотные рубашонки, брючки, курточки, мягкие игрушки, куклы с фарфоровыми лицами. Сутан, время от времени поглядывающая через плечо на открытую дверь, поинтересовалась:
— Чего ты ищешь?
— Сам не знаю, — ответил он. — Но что бы это ни было, его здесь нет.
Когда они снова оказались на узкой улочке, он пояснил:
— В старые годы, когда слова делились на приличные и неприличные, и последние, будучи запрещенными, были особенно интересными для нас, я придумал сокращение для одного из них, которое меня особенно волновало. И я пользовался им, когда предки были рядом, и только один Терри знал, что оно означает. Я говорил Р. S. вместо слова «pussy».
— Значит, Р. S. на открытке означает вовсе не «постскриптум»?
Они двинулись потихоньку дальше.
— Нет.
— Тогда что же оно означает?
Крис засмеялся.
— Это американский сленг. — И он объяснил ей значение этого слова.
Недоумение Сутан еще более усилилось.
— И все-таки я совсем не вижу связи между этим словом и тем, где Терри мог спрятать кинжал.
— Как бы там ни было, — сказал Крис, — но, зная Терри, можно предположить, что это своего рода юмор. — Он с удивлением обнаружил, что, поняв значение этой почтовой открытки и занявшись поисками талисмана, в который он не верил, он почувствовал себя ближе к брату, чем тогда, когда он был жив. Это и обрадовало, и опечалило его. Обрадовало, потому что, значит, братские чувства не совсем атрофировались в нем, опечалило, потому что это не случилось при жизни Терри.
Приятно было, что все это предназначалось только для него. Терри оставил свое дело в его руки, как бы говоря, что Крис был единственным человеком, которому он мог доверить продолжение того, что он начал.
Но что это за дело? Крис чувствовал все усиливающееся опасение по мере того, как он приближался к разгадке Терриной криптограммы и к обладанию Преддверием Ночи. Неужели Сутан была права, и Терри действительно был связан с торговлей наркотиками? Но зачем это ему? Ради денег? Но ведь Крис знал, что Терри никогда особенно не интересовался деньгами. Иначе он бы не откалывался от отца, а влился в его бизнес, сулящий многомиллионные барыши.
Что еще, кроме денег, мог дать контроль над переправкой опиума с Востока на Запад? Если верить Сутан, — и власть. Но зачем человеку, стремящемуся к власти над другими, идти добровольцем на войну, убивать и рисковать возможностью быть самому убитым или поколоченным?
И тут вспомнились слова Маркуса Гейбла насчет войны: «Все это упиралось в вопрос о власти над другими. Те, кто понял истинную природу войны, воспользовались своим пониманием и выжили. Остальные, так или иначе, погибли».
Терри выжил. И даже более того, преуспел. Мог Вьетнам расшатать его моральные устои так, как он развратил Маркуса Гейбла? Могло его тлетворное дыхание выжечь в нем чувство чести и человеческого достоинства?
Стоя теперь в центре старинного городка, почти не изменившегося с более простых, но не менее жестоких времен, Крис чувствовал, как страх холодит его спину, угрожая парализовать всякое желание продолжать расследование. И не только ради памяти брата, но и ради самого себя. Поскольку, продолжая идти по пути, намеченному его покойным братом, разве не ставил он под удар и собственную мораль? Что он, собственно, собирается делать с Преддверием Ночи, если завладеет им? Что если для того, чтобы узнать, кем был Терри, он будет вынужден и сам...
Вынужден сделать что?
Крис понятия не имел, что именно, но у него было ощущение, что найти Преддверие Ночи значило не кончить что-то, а только начать. Начать что? Куда приведет эта тропа? Что с ним самим станет? У него было такое чувство, словно он бросал на полпути свою собственную жизнь и начинал другую, и, что самое скверное, будто он ждал этого момента всю свою жизнь.
— Крис?
— Да?
— Что с тобой? — всполошилась Сутан, хватая его за локоть. — У тебя такое остолбенелое выражение на лице, как у того черного кота вон там.
— Просто задумался над... — Он внезапно замолк, уставившись на витрину, задрапированную черным бархатом. В середине ее была фигурка женщины в традиционном костюме арлекина — в красных и белых ромбах. Ее голова слегка наклонена в сторону, руки подняты кверху, ноги в высоких ботфортах застыли, в позе, символизирующей быстрый бег. За ее спиной виднелась фигурка дьявола, широко раскинувшего руки, приготовившегося захватить ее в свои объятия и спрятать под свой черный плащ.
— Крис?
— Подожди минутку. — Приглядываясь к хрустальной слезе, то ли нарисованной, то ли приклеенной к ее маске, тоже разрисованной красно-белыми ромбами, заметил, что из-под маски леди вытарчивали... кошачьи усы, темная шерсть и треугольные уши. Так это же Кот в Сапогах! Киска-пусси!
— Что это?
— Художественный салон, — ответила Сутан. — Славится куклами-марионетками. Правда, шикарные?
Крис рассмеялся, глядя на Кота в Сапогах на витрине. — Готов биться об заклад, что одна из них более чем шикарная.
За дверью была лестница, с верху которой на них смотрела марионетка в средневековом костюме с прекрасно исполненной петушиной головой. Крис было направился к лестнице, чтобы войти непосредственно в помещение салона, как Сутан взяла его за локоть.
— Ты иди, а я должна выйти наружу на минуту. На ее лице он заметил тень озабоченности.
— В чем дело?
— Надо удостовериться кое в чем. Может, это и звучит неправдоподобно, но мне кажется, что за нами следят.
— Я пойду с тобой.
— Нет, именно этого ты не сделаешь, — быстро возразила она. — Пожалуйста, не мешай мне. Я знаю, что делаю. Кроме того, Преддверие Ночи здесь, как ты считаешь, и тебе надо заняться им. — Она засмеялась. — Да не беспокойся ты. Я могу постоять за себя.
— То есть?
— Я никого не боюсь, — очень серьезно произнесла она, а затем одарила его мимолетной улыбкой. — Притуши свой укоризненный взгляд. Ты традиционалист почище Терри.
Крису все это не понравилось, но в том, что она говорила, был свой смысл. Однако, Терри запрятал это Преддверие Ночи весьма основательно...
— Хорошо, — согласился он, — но давай хотя бы договоримся, где встретимся.
— Почему бы нам не встретиться в церкви? — предложила Сутан. — По-моему, подходящее место, не так ли?
Спустившись по лестнице в хорошо освещенный выставочный зал, он увидал огромное количество марионеток с головами различных животных. Среди них был веселый попугай какаду, мрачная сова, свинья с алчными глазами. Но единственным котом был арлекин в витрине.
На стенах висели картины двух-трех современных живописцев. Написанные маслом, в сочных, ярких тонах, они напоминали ему персидские ковры. Изображенные на них объекты были сочными, притягивающими, чувственными.
Человек средних лет приветствовал Криса, когда он вошел в зал. Они были одни в салоне.
— Меня заинтересовал арлекин, выставленный в витрине, — сразу же сказал Крис.
— Этот арлекин и дьявол изготовлен не мной и не в моей студии, — сказал хозяин салона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101