— Он перевел глаза с Криса на репродукцию гравюры Дега на стене. — Знаете, а у меня несколько лет висел оригинал. Мне он никогда не нравился, и я купил его не потому, что он мне нравился. Просто Линда думала, что эта картина хорошо смотрится над диваном в гостиной, или что-то в этом роде, не помню уж точно. Но это не важно. Я продал ее на аукционе в прошлом месяце, и мне дали за нее вчетверо больше, чем я заплатил. Эти япошки отрывают с руками любую хреновину. Просто удивительно. Набрасываются, как стая пираний, сшибая друг друга, чтобы освободиться от своих иен, пока на них хоть что-то можно купить...
— Ну а правда?
Гейбл заморгал длинными, как у девушки, ресницами.
— Причем здесь правда? Ах, да. Правда состоит в том, что искусство — это та же коммерция. Сколько я могу за него выручить и какой доход я получу, продав. Цвет, перспектива, формы, оригинальность видения мира — все это ерунда для меня. Честно говоря, я подозреваю, что и для всех людей.
Крис смотрел в окно на голубоватую дымку от выхлопных газов, окутывающую Сентрал-Парк, медленно считая про себя до десяти. — Я не о том. Я — о вашей любовнице, — сказал он, наконец.
— Это чистейшая ложь! — крикнул Гейбл, ударив кулаком по столу. Его лицо застыло в непроницаемую маску, так что у Криса создалось впечатление, что, если по этой маске ударить молотком, она разобьется на мелкие кусочки. — Я любил свою жену. Всякий, кто скажет противоположное, солжет. Понятно?
Крис кивнул.
— Понятно. Но должен вас предупредить, что всю следующую неделю, а может, и часть следующей, на нас будет литься дерьмо, как из рога изобилия.
— Я вам плачу за вашу работу, — сказал Гейбл, уже держась за ручку двери. — Вот и выполняйте ее, черт побери, не спрашивая у меня на то особого разрешения.
Вот тут-то и почувствовал Крис впервые, насколько ненавистна ему его работа. Он всегда верил в святость прав человека, как и в мудрость американской судебной системы. Каждому гарантируется объективное разбирательство, справедливый суд и непредвзятая оценка его проступка здравомыслящими согражданами. Гордость этими достижениями демократии и привела Криса на юридический факультет.
Но теперь, после возвышенных, идейных дискуссий на семинарах, после аргументов, которыми он убедил Макса Стейнера передавать ему безнадежные дела, пришли будни Кругов Ада, когда он сам с тоской во взоре мог наблюдать, как человеческие отбросы проскальзывают сквозь благородные залы, где вершится правосудие. Крис видел, что эти люди насмехаются над законом. Они нанимают ловких юристов, вроде Криса, чтобы те помогли им выкарабкаться. И Крис, с его наивной верой в то, что права каждого человека должны быть защищены, послушно вызволял их, просто отвернув от них глаза, как от бородавки на носу симпатичной женщины. Он предпочитал совать голову в работу, как страус сует ее в песок при опасности. Не его дело, убеждал он себя, судить о личностных качествах его подзащитных. Это — дело психиатров.
Теперь он понял, что, не обращая внимания на то, каких клиентов он берется защищать, он вынужден закрывать глаза на то, каким адвокатом он становится. Даже не заметив, когда это случилось, он вдруг обнаружил, что его вера в правоту того, что он делает, пошатнулась. Дело Маркуса Гейбла было, как говорится, последней соломинкой, которая сломала спину верблюда. Оно, как лакмусовая бумажка, проявило все сомнения и страхи Криса.
Он вспомнил слова Макса Стейнера: Надеюсь, вы знаете, на что себя обрекаете, м-р Хэй. И его ужасно наивный ответ: Знаю, сэр. Весь ужас заключался в том, что Крис абсолютно не знал, во что встревает. А вот Макс знал, по-видимому. Почему он не осадил Криса с самого начала?
Крис недоумевал, как он примирит эти новые и опасные ощущения с его прежним наивным идеализмом. Он настолько отчаялся найти ответ на этот проклятый вопрос, что решил просто выбросить его из головы.
Он проглотил злость, которую чувствовал по отношению к Маркусу Гейблу, разочарование, которое он чувствовал по отношению к самому себе, и сосредоточился на работе, которую надо доделать. Он перебрал в уме обвинения, выдвинутые против Гейбла прокурором. Он вызвал бывших друзей Линды, ее психиатра, врачей клиники, в которой она не раз побывала, пытаясь излечиться от алкоголизма и наркомании. Аликс Лэйн, помощник окружного прокурора, поняв намерение Криса выразила решительный протест, заявив, что эти свидетельские показания несущественны и могут просто ввести в заблуждение суд. Протест был отклонен.
Свидетели вспомнили многочисленные случаи депрессии Линды Гейбл, ее навязчивые идеи, вспышки ярости и тихой истерии. Один из врачей показал под присягой, что Линда полгода считала себя одержимой дьяволом.
В результате этого довольно нескромного погружения в адские бездны психики Линды Гейбл начала вырисовываться другая сторона личности Маркуса Гейбла. Прежде присяжные заседатели видели в нем узколобого бизнесмена. Теперь Крис рассказал им о его военных заслугах, показав своего подзащитного как настоящего патриота, героя войны и примерного семьянина: терпеливого, доброго, всепрощающего. Достав свой «молоточек, обтянутый бархатом», он загнал последний гвоздик в сознание присяжных. ДЕЛО КРИСА ХЭЯ, ЗАЩИЩАЮЩЕГО ГЕРОЯ ВОЙНЫ, — вот как окрестили газетчики этот процесс. Не как дело Маркуса Гейбла.
Странно, однако, что Аликс Лэйн не выполнила своей угрозы представить суду предполагаемую любовницу Маркуса Гейбла, что, по ее мнению, должно добить обвиняемого. Но слушание закончено, никакой любовницы так и не появилось на скамье свидетелей. Теперь ее красноречивое отсутствие, по мнению Криса, добивало представителей обвинения.
— Члены суда присяжных, — обратился к ним судья, — вынесли ли вы свой вердикт?
— Да, ваша честь, — ответил председатель суда и вручил сложенный листок бумаги бейлифу, который и понес его судье. Нес он этот листок, кажется, целую вечность.
Судья не спеша развернул его и, прочтя, поднял голову и кивнул председателю.
— Относительно обвинения в убийстве второй степени, повлекшем за собой смерть Линды Гейбл, — сказал председатель, — мы, члены суда присяжных, считаем Маркуса Гейбла невиновным.
Зала суда взорвалась долго сдерживаемыми эмоциями. Маркус Гейбл встретил это стоически. Он стоял молча. Наконец, Крис обратился к нему: «М-р Гейбл, с вами все в порядке?»
— Да, — ответил Гейбл, не моргнув глазом. — Пойдемте, вскроем пирог.
Когда они вышли из зала суда, Крис сунул ему напечатанный заранее на машинке текст, который тот и зачитал репортерам, сгрудившимся вокруг них в сумрачном, отделанном мрамором холле, стены которого привыкли к подобным сценам и лишь отбрасывали слова гулким эхом.
— Это все, ребята, — сказал Крис, когда Гейбл кончил читать. Джентльмены от прессы уже забрасывали их вопросами. — Вы услышали все, что имел вам сообщить мой клиент. Больше никаких комментариев.
Он провел Гейбла через недовольно гудящую толпу. На верху широкой каменной лестницы его остановила Аликс Лэйн.
— Я бы хотела сказать вам пару слов, — сказала она. Крис повернулся к своему клиенту. — Я вас сейчас догоню.
Помощник окружного прокурора проводила Гейбла холодным взглядом своих серых глаз, когда он спускался по лестнице, направляясь к ожидающему его лимузину. — Удивляюсь, что он идет, — прокомментировала она. — Гад, вроде него, должен был бы ползти на брюхе по этим ступенькам. — Она повернулась к Крису. — Жаль, что не могу тебе сказать, что восхищена тем, что ты делал в зале суда.
— Это моя работа.
Аликс презрительно фыркнула. Кровь бросилась ей в лицо, лицо мадонны с полотна художника прерафаэлита, ангельские черты которого скрывали жесткость ее личности. Рыжеватые волосы кольцами спускались на плечи. На шее блестела серебряная цепочка. — Ты хочешь сказать, что твоя работа заключается в том, чтобы отпускать убийц на свободу?
— Выбирай слова, адвокат, — отпарировал Крис. — С моего клиента только что снято подозрение в преступных действиях.
— И все-таки он убийца, — сказала Аликс Лэйн. — Возможно, только трое из нас — я, ты и сам Гейбл — знают сейчас об этом. Но этот факт не отменяет другого: он убийца. И если бы мне удалось представить суду свидетельские показания, которые я грозилась добыть, весь мир узнал бы об этом факте.
— Если хочешь совета от собрата по профессии, лучше заткнись, — не выдержал Крис, сам удивившись злости, которую он вдруг почувствовал. Может быть, это потому, что он считал помощника окружного прокурора чертовски привлекательной? Сколько раз с тех пор, как он познакомился с ней, ему хотелось поговорить с ней по душам! Перекидываясь с ней парой слов во время перерывов в заседаниях суда, он чувствовал, что ему нравится в ней все, кроме ее старомодного представления о самой себе. Она казалась скованной, как будто ей было неловко от ее собственной сексуальной привлекательности. И еще было очевидно, что она не одобряла его концепции правосудия. Однако, не менее очевидным было и то, что и он ей нравился, несмотря ни на что. — Признай свое поражение. Тебе выпал дохлый номер, и средства массовой информации теперь устроят себе пиршество, расклевывая его — да и тебя не пощадят. И я тебя честно предупреждаю, что, если ты не утихомиришься, я буду вынужден подать на тебя в суд за клевету на моего клиента с целью испортить ему репутацию.
— Вот смеху-то будет, а? — глаза Аликс метали молнии. — Господи, как только земля носит подонков вроде тебя, которые загребают денежки, вызволяя слизняков, подобных Гейблу, — и все под личиной ревностного отношения к закону, которым они кичатся перед прессой? Каждый заслуживает добросовестной и компетентной защиты. Все это верно. Только ты забываешь сообщить, давая интервью газетчикам, что защита эта стоит двести пятьдесят долларов в час. Твой лозунг до того фальшив, что меня мутит от него. Скажи-ка мне, когда ты в последний раз брал дело pro bono publico просто потому, что поверил своему клиенту? Ты не адвокат, м-р Хэй. Ты — шоумен. Твое место в балагане, вместе со шпагоглотателями, с пожирателями огня и жонглерами. — Она указала рукой на каменный фасад здания Уголовного Суда. — Тебе никогда не приходило в голову, что здесь, в залах правосудия, тебе не место?
Прежде чем Крис смог ответить, она ушла и бурлящая толпа у входа поглотила ее. Теперь он чувствовал не столько злость, сколько усталость и депрессию. Как будто она заглянула ему в самую душу и вытащила на свет божий грязь, накопившуюся там.
— Пропади все пропадом, — буркнул Крис и заторопился вниз по ступеням навстречу промозглой серости дня. Дождь все усиливался, и он почти бегом добрался до ожидающего его лимузина. Уселся рядом с Гейблом, захлопнул дверцу.
— Откуда хромота, адвокат? Что-то не замечал ее раньше.
Крис поморщился. Это все дождь. — Он не любил, когда ему напоминали о больной ноге. — Так, ничего. Старая травма бедра. — В машине было темно, как в катафалке.
— Спорт или война? — полюбопытствовал Гейбл. Он уже налил себе бокал шампанского из небольшой емкости, приготовленной заранее и охлажденной в холодильнике лимузина.
— И то, и другое, — ответил Крис. Он все еще думал о том, что сказала Аликс Лэйн.
— Вот как? — В первый раз с тех пор, как они познакомились, Маркус Гейбл посмотрел на Криса с интересом, — Продолжайте, — бросил он и повернулся к шоферу. — В Гриль-бар, Эдди. И дави на всю катушку. Я умираю с голоду.
— Есть, сэр.
Лимузин скользнул с тихую заводь центральной части Манхеттена и поплыл мимо домов-муравейников, возвышающихся над старыми улицами, преобразившимися так в атомный век, благодаря мечтам счастливчиков, владевших этой землей, разбогатеть на палладии, какао-бобах и замороженных свиных внутренностях.
— Итак, — напомнил Гейбл, — расскажите мне, что приключилось с вашим бедром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
— Ну а правда?
Гейбл заморгал длинными, как у девушки, ресницами.
— Причем здесь правда? Ах, да. Правда состоит в том, что искусство — это та же коммерция. Сколько я могу за него выручить и какой доход я получу, продав. Цвет, перспектива, формы, оригинальность видения мира — все это ерунда для меня. Честно говоря, я подозреваю, что и для всех людей.
Крис смотрел в окно на голубоватую дымку от выхлопных газов, окутывающую Сентрал-Парк, медленно считая про себя до десяти. — Я не о том. Я — о вашей любовнице, — сказал он, наконец.
— Это чистейшая ложь! — крикнул Гейбл, ударив кулаком по столу. Его лицо застыло в непроницаемую маску, так что у Криса создалось впечатление, что, если по этой маске ударить молотком, она разобьется на мелкие кусочки. — Я любил свою жену. Всякий, кто скажет противоположное, солжет. Понятно?
Крис кивнул.
— Понятно. Но должен вас предупредить, что всю следующую неделю, а может, и часть следующей, на нас будет литься дерьмо, как из рога изобилия.
— Я вам плачу за вашу работу, — сказал Гейбл, уже держась за ручку двери. — Вот и выполняйте ее, черт побери, не спрашивая у меня на то особого разрешения.
Вот тут-то и почувствовал Крис впервые, насколько ненавистна ему его работа. Он всегда верил в святость прав человека, как и в мудрость американской судебной системы. Каждому гарантируется объективное разбирательство, справедливый суд и непредвзятая оценка его проступка здравомыслящими согражданами. Гордость этими достижениями демократии и привела Криса на юридический факультет.
Но теперь, после возвышенных, идейных дискуссий на семинарах, после аргументов, которыми он убедил Макса Стейнера передавать ему безнадежные дела, пришли будни Кругов Ада, когда он сам с тоской во взоре мог наблюдать, как человеческие отбросы проскальзывают сквозь благородные залы, где вершится правосудие. Крис видел, что эти люди насмехаются над законом. Они нанимают ловких юристов, вроде Криса, чтобы те помогли им выкарабкаться. И Крис, с его наивной верой в то, что права каждого человека должны быть защищены, послушно вызволял их, просто отвернув от них глаза, как от бородавки на носу симпатичной женщины. Он предпочитал совать голову в работу, как страус сует ее в песок при опасности. Не его дело, убеждал он себя, судить о личностных качествах его подзащитных. Это — дело психиатров.
Теперь он понял, что, не обращая внимания на то, каких клиентов он берется защищать, он вынужден закрывать глаза на то, каким адвокатом он становится. Даже не заметив, когда это случилось, он вдруг обнаружил, что его вера в правоту того, что он делает, пошатнулась. Дело Маркуса Гейбла было, как говорится, последней соломинкой, которая сломала спину верблюда. Оно, как лакмусовая бумажка, проявило все сомнения и страхи Криса.
Он вспомнил слова Макса Стейнера: Надеюсь, вы знаете, на что себя обрекаете, м-р Хэй. И его ужасно наивный ответ: Знаю, сэр. Весь ужас заключался в том, что Крис абсолютно не знал, во что встревает. А вот Макс знал, по-видимому. Почему он не осадил Криса с самого начала?
Крис недоумевал, как он примирит эти новые и опасные ощущения с его прежним наивным идеализмом. Он настолько отчаялся найти ответ на этот проклятый вопрос, что решил просто выбросить его из головы.
Он проглотил злость, которую чувствовал по отношению к Маркусу Гейблу, разочарование, которое он чувствовал по отношению к самому себе, и сосредоточился на работе, которую надо доделать. Он перебрал в уме обвинения, выдвинутые против Гейбла прокурором. Он вызвал бывших друзей Линды, ее психиатра, врачей клиники, в которой она не раз побывала, пытаясь излечиться от алкоголизма и наркомании. Аликс Лэйн, помощник окружного прокурора, поняв намерение Криса выразила решительный протест, заявив, что эти свидетельские показания несущественны и могут просто ввести в заблуждение суд. Протест был отклонен.
Свидетели вспомнили многочисленные случаи депрессии Линды Гейбл, ее навязчивые идеи, вспышки ярости и тихой истерии. Один из врачей показал под присягой, что Линда полгода считала себя одержимой дьяволом.
В результате этого довольно нескромного погружения в адские бездны психики Линды Гейбл начала вырисовываться другая сторона личности Маркуса Гейбла. Прежде присяжные заседатели видели в нем узколобого бизнесмена. Теперь Крис рассказал им о его военных заслугах, показав своего подзащитного как настоящего патриота, героя войны и примерного семьянина: терпеливого, доброго, всепрощающего. Достав свой «молоточек, обтянутый бархатом», он загнал последний гвоздик в сознание присяжных. ДЕЛО КРИСА ХЭЯ, ЗАЩИЩАЮЩЕГО ГЕРОЯ ВОЙНЫ, — вот как окрестили газетчики этот процесс. Не как дело Маркуса Гейбла.
Странно, однако, что Аликс Лэйн не выполнила своей угрозы представить суду предполагаемую любовницу Маркуса Гейбла, что, по ее мнению, должно добить обвиняемого. Но слушание закончено, никакой любовницы так и не появилось на скамье свидетелей. Теперь ее красноречивое отсутствие, по мнению Криса, добивало представителей обвинения.
— Члены суда присяжных, — обратился к ним судья, — вынесли ли вы свой вердикт?
— Да, ваша честь, — ответил председатель суда и вручил сложенный листок бумаги бейлифу, который и понес его судье. Нес он этот листок, кажется, целую вечность.
Судья не спеша развернул его и, прочтя, поднял голову и кивнул председателю.
— Относительно обвинения в убийстве второй степени, повлекшем за собой смерть Линды Гейбл, — сказал председатель, — мы, члены суда присяжных, считаем Маркуса Гейбла невиновным.
Зала суда взорвалась долго сдерживаемыми эмоциями. Маркус Гейбл встретил это стоически. Он стоял молча. Наконец, Крис обратился к нему: «М-р Гейбл, с вами все в порядке?»
— Да, — ответил Гейбл, не моргнув глазом. — Пойдемте, вскроем пирог.
Когда они вышли из зала суда, Крис сунул ему напечатанный заранее на машинке текст, который тот и зачитал репортерам, сгрудившимся вокруг них в сумрачном, отделанном мрамором холле, стены которого привыкли к подобным сценам и лишь отбрасывали слова гулким эхом.
— Это все, ребята, — сказал Крис, когда Гейбл кончил читать. Джентльмены от прессы уже забрасывали их вопросами. — Вы услышали все, что имел вам сообщить мой клиент. Больше никаких комментариев.
Он провел Гейбла через недовольно гудящую толпу. На верху широкой каменной лестницы его остановила Аликс Лэйн.
— Я бы хотела сказать вам пару слов, — сказала она. Крис повернулся к своему клиенту. — Я вас сейчас догоню.
Помощник окружного прокурора проводила Гейбла холодным взглядом своих серых глаз, когда он спускался по лестнице, направляясь к ожидающему его лимузину. — Удивляюсь, что он идет, — прокомментировала она. — Гад, вроде него, должен был бы ползти на брюхе по этим ступенькам. — Она повернулась к Крису. — Жаль, что не могу тебе сказать, что восхищена тем, что ты делал в зале суда.
— Это моя работа.
Аликс презрительно фыркнула. Кровь бросилась ей в лицо, лицо мадонны с полотна художника прерафаэлита, ангельские черты которого скрывали жесткость ее личности. Рыжеватые волосы кольцами спускались на плечи. На шее блестела серебряная цепочка. — Ты хочешь сказать, что твоя работа заключается в том, чтобы отпускать убийц на свободу?
— Выбирай слова, адвокат, — отпарировал Крис. — С моего клиента только что снято подозрение в преступных действиях.
— И все-таки он убийца, — сказала Аликс Лэйн. — Возможно, только трое из нас — я, ты и сам Гейбл — знают сейчас об этом. Но этот факт не отменяет другого: он убийца. И если бы мне удалось представить суду свидетельские показания, которые я грозилась добыть, весь мир узнал бы об этом факте.
— Если хочешь совета от собрата по профессии, лучше заткнись, — не выдержал Крис, сам удивившись злости, которую он вдруг почувствовал. Может быть, это потому, что он считал помощника окружного прокурора чертовски привлекательной? Сколько раз с тех пор, как он познакомился с ней, ему хотелось поговорить с ней по душам! Перекидываясь с ней парой слов во время перерывов в заседаниях суда, он чувствовал, что ему нравится в ней все, кроме ее старомодного представления о самой себе. Она казалась скованной, как будто ей было неловко от ее собственной сексуальной привлекательности. И еще было очевидно, что она не одобряла его концепции правосудия. Однако, не менее очевидным было и то, что и он ей нравился, несмотря ни на что. — Признай свое поражение. Тебе выпал дохлый номер, и средства массовой информации теперь устроят себе пиршество, расклевывая его — да и тебя не пощадят. И я тебя честно предупреждаю, что, если ты не утихомиришься, я буду вынужден подать на тебя в суд за клевету на моего клиента с целью испортить ему репутацию.
— Вот смеху-то будет, а? — глаза Аликс метали молнии. — Господи, как только земля носит подонков вроде тебя, которые загребают денежки, вызволяя слизняков, подобных Гейблу, — и все под личиной ревностного отношения к закону, которым они кичатся перед прессой? Каждый заслуживает добросовестной и компетентной защиты. Все это верно. Только ты забываешь сообщить, давая интервью газетчикам, что защита эта стоит двести пятьдесят долларов в час. Твой лозунг до того фальшив, что меня мутит от него. Скажи-ка мне, когда ты в последний раз брал дело pro bono publico просто потому, что поверил своему клиенту? Ты не адвокат, м-р Хэй. Ты — шоумен. Твое место в балагане, вместе со шпагоглотателями, с пожирателями огня и жонглерами. — Она указала рукой на каменный фасад здания Уголовного Суда. — Тебе никогда не приходило в голову, что здесь, в залах правосудия, тебе не место?
Прежде чем Крис смог ответить, она ушла и бурлящая толпа у входа поглотила ее. Теперь он чувствовал не столько злость, сколько усталость и депрессию. Как будто она заглянула ему в самую душу и вытащила на свет божий грязь, накопившуюся там.
— Пропади все пропадом, — буркнул Крис и заторопился вниз по ступеням навстречу промозглой серости дня. Дождь все усиливался, и он почти бегом добрался до ожидающего его лимузина. Уселся рядом с Гейблом, захлопнул дверцу.
— Откуда хромота, адвокат? Что-то не замечал ее раньше.
Крис поморщился. Это все дождь. — Он не любил, когда ему напоминали о больной ноге. — Так, ничего. Старая травма бедра. — В машине было темно, как в катафалке.
— Спорт или война? — полюбопытствовал Гейбл. Он уже налил себе бокал шампанского из небольшой емкости, приготовленной заранее и охлажденной в холодильнике лимузина.
— И то, и другое, — ответил Крис. Он все еще думал о том, что сказала Аликс Лэйн.
— Вот как? — В первый раз с тех пор, как они познакомились, Маркус Гейбл посмотрел на Криса с интересом, — Продолжайте, — бросил он и повернулся к шоферу. — В Гриль-бар, Эдди. И дави на всю катушку. Я умираю с голоду.
— Есть, сэр.
Лимузин скользнул с тихую заводь центральной части Манхеттена и поплыл мимо домов-муравейников, возвышающихся над старыми улицами, преобразившимися так в атомный век, благодаря мечтам счастливчиков, владевших этой землей, разбогатеть на палладии, какао-бобах и замороженных свиных внутренностях.
— Итак, — напомнил Гейбл, — расскажите мне, что приключилось с вашим бедром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101