Вполне возможно. Упражнение на одном из тренажеров заключалось в попеременном сдвигании и раздвигании ног. Он слышал, как какие-то женщины в шутку называли этот тренажер «да-нет машиной». Много и тяжело работавшие, эти женщины облюбовали себе спортзал, где могли сублимировать свой сексуальный голод в гибкость и силу мускулатуры. «Да» – раздвинуть ноги, «нет» – сдвинуть. Уж сколько времени он был лишен этого «да», и онанизм стал для него привычен, как ежедневное бритье, полезная необходимость, возможность избавиться от излишка соков, вырабатываемых организмом. А рядом класс аэробики – женщины в крикливых костюмах и горстка очень стройных мужчин прыгали, лягались и вертелись на месте. Дженис не было и тут, а была лишь толпа потных баб в блестящих трико и лосинах. Некоторые из них имели законное право на блестящий костюм. С каждым годом расстояние, с какого он предпочитал рассматривать подобного рода женщин, все увеличивалось. Уже лет десять, как он перестал чувствовать себя моложе моделей с глянцевых журнальных обложек, хотя четырнадцатилетний мальчишка в нем был еще жив и остро давал о себе знать, когда он прикасался к пахнувшим свежей краской плотным страницам «Плейбоя», этому миру красочных фантазий, обновляемому раз в месяц. Его скотскую и типично мужскую похотливость, против которой вот уж сколько лет ведут яростную борьбу строгие феминистки, ничто не могло побороть или поколебать; проклинаемая, бросаемая в очистительный огонь их гнева, она возрождалась вновь и вновь. Поразительно, как стойко в этом смысле сопротивление мужчин и сила их желания, подогреваемая активным участием самих же женщин. Порнография, реклама, одежда, кино, увеличивающая грудь хирургия – целые отрасли национальной экономики и культуры, в основе которых лежит стремление мужчин к идеально прекрасным титькам.
В раздевалке он, прижав руку ко лбу, откинул со лба волосы и наклонился к зеркалу. Нет, линия волос не начала еще отступать, и седины почти нет. Он еще молод, черт подери, тридцать один – значит, молод, парни в тридцать один еще не уходят из профессионального спорта. Он разделся и взвесился голым. Цифры на весах показали двести два, на двадцать два фунта больше, чем это было к концу школы, на двенадцать – чем к концу колледжа и на четыре, чем к окончанию университета. Для шести футов и двух дюймов – немного. Интересно, мог бы он сейчас с головой уйти в игру, ощутить восторг от упоительного прикосновения к шершавому ободку корзины, когда забрасываешь в нее кожаный мяч, прикосновение, а затем холодок металла, когда рука твоя проталкивает мяч дальше, вниз. Сборная Пенсильванского университета против «Англиканцев», чемпионат студенческих команд 1976 года. П. Скаттергуд, молодой форвард, пять из девяти мячей с площадки, один со штрафной полосы, шесть подборов мяча под щитом. Солидная помощь проигрывающим. У него до сих пор где-то хранится пожелтевшая вырезка из «Филадельфия Инквайерер». Он завязал шнурки теннисных туфель, одернул на себе футболку и пожалел, что Берджер находится на пути в Гаррисберг. Найдя себе гимнастический мат, он принялся растягиваться, как делал всегда, когда хотел как следует потренироваться. В зеркалах спереди и сзади от него он увидел множившиеся и уменьшающиеся изображения собственной его фигуры, увидел заплывающие жиром живот и бока и чуть-чуть обвислый зад. Берджер следил за своим весом, но делал это беспорядочно. Питер аккуратнейшим образом дал нагрузку каждой группе ножных мышц, потом мышцам спины, шеи и, наконец, плечевым мускулам. Перевернувшись на живот, он подтянулся двадцать пять раз, а затем сделал пятьдесят седов. В венах его заиграла громкая спортивная музыка.
Позже, уже на корте, с наслаждением отрабатывая мячи – короткие, резаные, крученые, идущие от передней стенки, мячи, которые невозможно отбить, свечи с центра площадки и обманные легкие удары и смертельные подачи, он вдруг увидел в маленьком наблюдательном оконце чье-то лицо, лицо было женское, толком разглядеть его он не мог, но было ясно, что это не Дженис. К сожалению, не Дженис; женщина стояла примерно в футе от оконца – очень маленького отверстия, прикрытого толстой полиуретановой мутной пленкой, поцарапанной случайными попаданиями мяча. Однако лицо это совершенно точно принадлежало женщине, и женщина эта глядела на него.
У него было искушение открыть дверь и поинтересоваться, кого она ищет, но легкое раздражение заставляло его бить по мячу, делая вид, что он ее не замечает. Весь день напролет он общался с людьми и даже охрип. Он сосредоточился на ударах. Доставая мяч из дальнего угла, он увидел, что она отступила и больше не смотрит в оконце.
Площадка для игры в «ракетку» была сама примитивность. Четыре белых стены, дощатый пол и один игрок с колючей ракеткой и синим резиновым мячиком. Чего уж проще. Знай лупи что есть силы проклятый мяч. А всякая там тактика, всякое мастерство – лишь дополнение к простому удовольствию бить по мячу так, как тебе вздумается. Он бил ритмично, до пота. Берджер, тот иногда сбавлял темп, оставляя время на то, чтобы поболтать между ударами и отдышаться. Еще удар. Завтра Питер представит свои заключительные аргументы, дождется приговора – судя по всему, преступление будет квалифицировано как убийство первой степени – и станет готовиться к следующему делу. Мяч. Хоскинс порядком злил его. Нет ничего хуже такого дружелюбия. Питер не знал, можно ли ему верить. Потому что одновременно Хоскинс стал что-то очень уж его донимать, лезть в его стратегию, отпускать язвительные замечания на еженедельных совещаниях, опровергая его мнение и тем самым ставя под вопрос компетентность Питера. Мяч. Однако Хоскинс человек непростой, кто знает, может, его придирки – это проявление симпатии, знак доверия.
Отбей этот чертов мяч – вот так. А еще Дженис и их брак, разрушенный чрезмерной преданностью работе мужа и совершенной неуравновешенностью жены. Возьми этот мяч. Когда она съехала от него, он даже гневаться не мог, был спокоен, тверд и холоден. Мяч. Сжатые зубы, решительность. Три чемодана, ее документы, бумаги, кое-что из кухонной утвари, то немногое, что смогла вместить «субару». Мяч. Она не обратилась к адвокату и понятия не имела, где проведет ту ночь. Мяч. На следующий же день они нашли ей новую квартиру.
Он не винил ее, совершенно не винил. После многих месяцев ужасных споров и баталий – мяч! – что-то, видно, подорвало ее хрупкую веру в их супружество. Возможно, причиной стало – мяч – его незатейливые и вполне беспочвенные уверения в том, что он сможет переделать себя и стать иным. Мяч. Она не была жестокой, нет, никогда не была. Она могла быть злой, иной раз даже безобразно злой, но жестокой – нет – мяч! – ведь она даже до самого конца постоянно повторяла, что любит его, тем самым – мяч – делая еще болезненнее разрыв.
Лицо в оконце показалось опять. Поймав на лету мяч, он повернулся к двери. Женщина в шортах и черной футболке. Она ступила на площадку с ракеткой в руке. Брюнетка, с волосами, низко спадавшими на лоб. Живот ее был плоским, а узкая футболка плотно обтягивала полные, несмотря на ее худощавость, тяжелые груди.
– У вас есть партнер? – Усталая выхолощенная сексуальность ее хрипловатого голоса намекала на былую страстность; плоть, придающую женщине мягкость, она также во многом утратила – казалось, оболочка эта в ней сгорела, обнажив ее крепкую и жилистую суть. Он отметил про себя мускулистость ее непринужденно болтавшихся рук. Широкоплечая и чуть ли не костлявая.
– Нет. – Питер жестом поманил ее к себе, прикидывая, не придется ли ему несколько ослабить силу ударов, чтобы не смущать партнершу.
– Подавайте сначала вы, – сказала она, становясь у передней стенки. – Я уже разогрелась.
Она приподнялась на цыпочки, чуть согнув ноги в коленях, подавшись вперед и сосредоточенно размахивая ракеткой.
Питер секунду помедлил, соображая. Удар средней силы ее не обескуражит, но даст ему возможность отступить в центр площадки. Дав мячу подпрыгнуть, он довольно сильным ударом послал его в переднюю стенку. Мяч отскочил от стенки прямо в сторону женщины. Быстрым и в то же время изящным движением она срезала его ударом слева, и мяч, задев боковую стенку, устремился к передней, коснулся ее и тяжело шлепнулся вниз, недосягаемый и неотбитый.
– Меня зовут Кассандра. – Она тронула его за плечо ракеткой. – Приятно познакомиться.
Первый гейм она выиграла со счетом 21-16. Несомненно, она была опытным игроком. Она знала все приемы и все хитрости, и никакой удар не мог застать ее врасплох. Но, бормотал он себе под нос, ведь на ее стороне молодость, а значит – скорость и сила. Теперь он выкладывался вовсю, стараясь бить низко и сильно и направлять удары по углам, чтобы она побегала, а он тем временем мог подготовиться к пушечному удару.
Уже в начале второго гейма он был мокрым от пота и тяжело дышал. Ноги сводило, правая рука словно вздулась. Он рассчитывал каждый удар, быстро изготавливался, бил, подрезал, лупил по мячу, использовал все, что только можно. Кассандра уверенно двигалась по площадке. Когда счет был 15-15, он с трудом отбил ее громобойную подачу, погасив мяч от стены. Но она приняла мяч, в свою очередь погасив его ударом еще более сильным. Метнувшись к передней стенке, он хотел ответить ударом пониже, чтобы мяч пролетел справа от нее и она не успела бы до него дотянуться. Изготовившись, он ударил, будучи совершенно уверенным в успехе. Мяч стремительно отскочил от передней стенки. Питер повернулся, чтобы посмотреть, как он упадет, – хотел получить удовольствие, но в тот момент, когда он поворачивал голову, мяч, как синяя молния, мелькнул в нескольких дюймах от его глаз, после чего тут же, не успев ничего понять, Питер вдруг растянулся плашмя, голова его звенела от боли, в глазах плыли красные круги. Лоб саднило.
– Хоп.
Склонившись к нему, она помогла ему встать. Рука ее была сильной.
– Как это вы, черт вас возьми, приняли такой мяч? – сказал он.
Она не ответила. Они стояли друг напротив друга в ограниченной белыми стенами коробке, тяжело дыша, потные, с горящими щеками. Питер заглянул в лицо Кассандре. На виске у нее вздулась и пульсировала извилистая жилка, Ее нос был острым и тонким, а рот – энергичным и жадным. Это было лицо человека, чего только не пережившего на своем веку. Сейчас Кассандра бессознательно помахивала ракеткой.
– Боюсь, мы запаздываем, – сказал он, поглядев на часы. – Мой час почти окончился.
– Следующий час купила я. – Когда она улыбалась, кончик ее носа чуть морщился.
– Ах так, значит, вам нравится «ракетка».
– Мне нравитесь вы.
И она пошла в глубь площадки, покачивая бедрами.
На третьем очке третьего гейма в броске за мячом Питер сбил Кассандру с ног, сильно ударив.
– Простите. – Он смутился от такой своей грубости. – Послушайте, может, вам помочь?
– Я в порядке. – Она быстро вскочила. – Пойдемте. Я готова.
Гейм этот она выиграла.
В четвертом гейме он решил прибегнуть к тактике – одной силой с ней было не совладать. Постараться подчинить ее своему ритму. Но она отбивала мяч на лету, не давая Питеру времени опомниться, она разгадывала его маневр и отвечала ему тем же, только лучше. Если он вдруг посылал мяч убийственно легким, слабым ударом, она вторила ему ударом таким же, но более точным. Если он коварно рикошетил, то рикошетила и она, синим облачком закручивая мяч вокруг него. Она была необыкновенно точна. Она повторяла то, что делал он, но на порядок лучше и в нужное ей время. Если бы ему играть побольше, он мог бы достичь ее уровня, но не сразу. Для того чтобы так владеть мячом, требуются годы.
Начав долгий поединок, они приблизились к передней стенке настолько, что им приходилось отчаянно тянуться за каждым мячом, они метались взад-вперед по площадке – потянуться, прыгнуть, ударить – неослабное рефлекторное действие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65