– вспылил Питер. – Это вы пытаетесь мне сказать, но никак выговорить не можете? Мне, который был вашим клиентом целых пять лет? Что ж, стало быть, так, Сол, передам свой никудышный, микроскопического размера счет кому-нибудь другому.
– Я хочу объяснить вам, Питер, что у меня просто связаны руки, связаны и скручены за спиной. – Теперь Сол говорил медленно, терпеливо, снисходительно, словно вразумляя, голосом человека, пытающегося не упустить своей выгоды. – Дело в том, что Центральное управление в Нью-Йорке обозначило нам основные пункты инструкции, которой мы следуем, и определило привилегии для держателей тех или иных… э-э… сумм… уровней…
Питер повесил трубку. У него не было времени слушать оправдания Сола. Пять рабочих дней на бирже – это бесконечно долго, особенно учитывая еще и уик-энд. А увидеться с Винни он должен был утром. Что же ему делать, если принимать слова Винни за чистую монету? Обратиться в полицию он не может по ряду причин. Нельзя давать повод к скандалу или допускать утечку информации, подключая ФБР или министерство юстиции, Департамент полиции – это дырявое сито информации, а Винни там работает и трется с тамошними людьми. Кто может сказать, с кем действительно связан Винни? Человек, который знал насчет сандвича с кокосовым маслом, может знать что угодно.
А кроме того, Питер вынужден помалкивать, так как и сам кое-что себе позволил. Любые официальные шаги обязательно повлекут за собой расследование собственных его деяний. Самое большее, на что он может полагаться, это его неприкосновенность, но тут возникают проблемы иного рода – прослушивание телефона, дача показаний и т. д., – настоящая трясина, увязнув в которой – о чем моментально станет известно прессе – он себя угробит не только для работы в окружной прокуратуре, но и вообще в Филадельфии, а возможно, и в штате. Скандалы полируют кровь, лишь если ты сам в них не замешан. Обратиться к Винни было минутным порывом, случайной неосторожностью, не больше. Однако найдутся такие, которые посмотрят на это иначе. На чистом грязь виднее. Нет, скандал ему не нужен ни под каким видом. Сколько людей с удовольствием облизнутся, увидев, как рушится карьера перспективного юриста, наблюдая пыль и грохот от его падения! Какая новость для газетчиков! Его могут дисквалифицировать. А тогда он потеряет всякую надежду на возвращение Дженис.
Нет, решил он, лучше действовать потише. С Винни постараться спустить все на тормозах. Не выпускать пар из-под крышки, заплатить ему, что он просит, попытаться обойти ситуацию, пока он не сможет управиться с ней. Займись он частной практикой, и он станет мишенью куда менее интересной, особенно если они с Дженис уедут из Филадельфии и поселятся где-нибудь в красивом загородном доме. И таким образом предотвратят взрыв. Господи, да его же знают и в Вашингтоне, и в округе Колумбия, и в ряде других штатов, где он по обмену участвовал в квалификационных экзаменах, – они могут и туда двинуть, если придется. Винни поймет тогда, что у него руки коротки, – чем не отличный план? Он крепко стиснул себе ладони. Он перехитрит ситуацию.
Итак, на очереди – деньги. В доме нет ничего, что он мог бы продать быстро, за несколько оставшихся у него часов. Техника, такая, как стерео или телевизоры, в комиссионном пойдет лишь за ничтожную часть ее первоначальной цены. Золотых вещей, кроме обручального кольца, у него нет. У родителей деньги имеются, но он к ним он меньше всего хотел бы обращаться, а кроме того, в доме они наличных и не держат. На то, чтобы обналичить полученный от них чек, уйдет несколько дней. У Дженис, возможно, еще остались где-нибудь на счете деньги от ее родителей, но просить ее ради него заплатить шантажисту он, конечно, не может. Она решит, что он окончательно скатился в пропасть, что укрепит в ней желание с ним расстаться.
Мало кто, даже и среди богачей, может получить в руки сумму в десять тысяч долларов в считанные часы. Существуют еще и кредитные карточки, но для этого нужен банк. Он взглянул на часы – без четверти пять. Банк закрывается в три, а по автомату он больше пятисот долларов в сутки не получит. Кажется, есть способ взять кредит со счета при помощи карточки – выбрать то, что осталось, выписать чек, с которым обратиться туда, где обналичивают чеки. Но это относится лишь к платежным чекам, чекам правительственных организаций и фонда социальной защиты, иначе каждый городской алкоголик получал бы деньги по личным чекам. Можно прибегнуть к помощи специалистов-ростовщиков, связанных с судами, но у него нет поручительства. Существуют другие ростовщики, дерущие по десять процентов в неделю, но он их знать не знает, а разыщи он их, и возможность его шантажировать получат также и они.
Берджер тратит все до последнего на содержание дочки в лучшем в городе частном детском саду, удовлетворяет все прихоти жены и на то, чтобы время от времени нюхнуть своей гадости. Ему нужен друг, но благоразумный и осмотрительный.
В будке рядом с выцарапанной на стенке надписью «Люблю пуэрториканский х…» на цепочке, крепившейся к аппарату, висела грязная и захватанная телефонная книга. Он открыл страницы на букву «Б» и набрал номер главного офиса банка Кассандры, еще не зная, с чего начнет разговор и решится ли вообще поговорить с ней. Оператор переадресовал звонок в ее отдел, после чего ответила секретарша.
– Мне надо поговорить с мисс… э-э… Кассандрой, вице-президентом.
– Извините, но она на совещании, сэр. Могу я записать сообщение?
– Мне по важному делу.
– Простите, но она…
– Мисс! – рявкнул в трубку Питер. – Я работник окружной прокуратуры города Филадельфия. Дело у меня чрезвычайной важности, и никакие совещания ему препятствием служить не могут! Я достаточно ясно выражаюсь?
Помогло.
– Питер? Я не надеялась, что ты позвонишь.
– Ну да, конечно, я ведь был зол как черт, не правда ли?
– Я рада, что ты позвонил.
– Я вел себя тогда, как кретин.
– Я не в обиде, Питер. Скажи же, что тебе понадобилось?
– Попал в переделку и подумал, что, может быть, ты, как работник банка, могла бы помочь мне сегодня ликвидировать задолженность. В срочном порядке.
– Я не… а в чем дело?
– Строго между нами. Понимаешь, к утру мне позарез нужны десять тысяч долларов. Для личных целей.
– О… – Потом холодно: – Это для жены?
– Нет. Ее это совершенно не касается.
– Хорошо… Дай мне минутку подумать.
Он почувствовал потребность нарушить наступившую тишину каким-нибудь пояснением.
– По ряду причин требуемой суммы у меня самого не оказалось. А раздобыть ее я смогу не раньше, чем через неделю.
Стол у нее, должно быть, чистый, почти без бумаг – хромированный каркас и стекло. В руках сигарета, изо рта сильно несет табачным перегаром – запах, забиваемый духами, хорошим мылом и шампунем. На смуглой шее какая-нибудь побрякушка из чеканного золота. Он спал с ней, и она корчилась в его объятиях, обвивалась вокруг него, сжимая его тело и отзывалась в нужный момент – как хотел бы он все это забыть, он это и забудет, когда вновь воссоединится с Дженис.
– Десять тысяч? – послышался низкий бархатный голос Кассандры. Она запнулась, раздумывая над ответом. – Я могу тебе их одолжить.
– Можешь? – И опять, как в первую их встречу, ему показалось, что она только и ждет, когда он ринется к ней в объятия.
– Вечером привезу. Ты приготовь ужин в кухне, которая мне так понравилась, и я приеду с десятью тысячами. Идет? А сейчас мне надо вернуться на совещание.
Он повесил трубку, глядя через стекло будки на разворачивающуюся перед ним картину: окончилось какое-то судебное заседание, и из зала вывалилась темная масса – судейские в окружении репортеров. Часами здесь царила загробная тишина, время от времени разрываемая вспышками телевизионных прожекторов и гомонящей толпой – эдакая гремучая змея с горящими глазами и языками антенн, опутанная проводами микрофонов, ползущая из зала к лифтам. Он тоже двинулся вслед, внезапно придавленный тяжкой усталостью, думая о том, сколько сотен миль исходил он по этим коридорам и сколько башмаков износил, перетаскивая туда-сюда папки с делами филадельфийцев – этот корм для прожорливой машины правосудия.
– Мистер Скаттергуд!
Из полумрака к нему спешила чья-то фигура. Это была мисс Доннел, репортер «Инквайерера». Приблизившись, она остановилась. Они стояли в темном закоулке, почти как заговорщики.
– Я не могу… – устало начал он.
– Один вопрос, – вполголоса проговорила она. – Всего один.
Он смотрел на нее утомленными глазами, и его молчание уже было знаком согласия.
– После первого звонка по номеру девять-один-один полиции потребовался час для прибытия в квартиру Уитлока, да? – спросила она почти шепотом.
Он слишком устал и отупел, чтобы точно продумать ответ. Ее предприимчивость была восхитительна. Она отставала от него всего на несколько дней и, кажется, была с ним заодно.
– Они опоздали. На первый вызов, когда Джонетта Генри находилась в отчаянном положении, они не отреагировали. Я не хочу сказать, что это было намеренно, я только говорю, что дело обстояло именно так. Я права? – спросила она.
За окнами суда как бешеные крутились в диком танце снежинки, бросаемые то туда, то сюда потоками теплого воздуха из щелей. Все впадины, все выступы подоконников облепил снег. В конце коридора расхаживал дежурный охранник. Он убивал время, мечтая об окончании дежурства, когда можно будет освободиться, вырваться из этого угрюмого гулкого коридора. Питер взглянул прямо в глаза репортерше и еле заметно кивнул.
Снаружи расположилась со своим бесплатным супом благотворительная церковная кухня – служители топотали и хлопали руками, согреваясь в этот холодный снежный вечер; новички-небоскребы терялись в низкой и плотной белой завесе метели.
Температура падала, снегопад, судя по прогнозам, должен был продлиться всю ночь. Мэр, горевший желанием проявить сострадание, отдал распоряжение полиции и городским социальным службам расчистить улицы и на ночь поместить бездомных в муниципальные учреждения. Там под бдительным оком полиции они смогут переночевать среди письменных столов и скоросшивателей, но в тепле. Дженис в эту ночь включит свой керосиновый обогреватель, придвинет его к постели, и лицо ее, спящей, осветят мягкие красноватые блики. Он мог представить это себе совершенно отчетливо, помня, как засыпала она перед камином в их доме. Но керосиновый обогреватель беспокоил его. Он мог упасть, перевернуться и стать причиной пожара.
Вечером, также в поисках тепла, он поехал домой на метро. Он спустился по ступенькам, и холод, преследуя его, проникал в каждую клеточку тела, охватив его всего. Он ускорил шаг, бросил мелочь в прорезь турникета, повернул его, сел в поезд. За ним в вагон влезла группа долговязых черных подростков – байкерские шапчонки, огромные кеды, бесформенные балахоны, из портативных магнитофонов несется ритмичный, будоражащий рэп – возможно, будущие Каротерсы, а может, и просто безобидные юнцы. Но слава богу, что существует дорожная полиция. Вагон нырнул в туннель и помчался с гулким оглушительным грохотом и быстротой, с какой мчатся в пустоте. Одни пассажиры, словно загипнотизированные пронзительным шумом, разворачивали газеты, другие курили тайком, стряхивая пепел прямо на пол, большинство же просто осовело глядело в пространство, полуприкрыв веки, приоткрыв рот, не обращая внимания ни на что в этом мчащемся как вихрь вагоне. Питер, изо всех сил тоже пытавшийся не думать ни о чем, особенно о жене, повернул голову, разглядывая встречный поезд; поезд был совершенно такой же, как и тот, на котором ехал он, и вереница расплывчатых лиц в окошках могла бы включить и его собственное.
Вот он и дома. Он проверил дверь подвала и все окна первого этажа, подгоняемый адреналином усталости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65