Когда ты это прочтешь, я уже буду в Филадельфийском международном аэропорту ожидать рейса на Бермуды. Мы с женой собираемся пробыть там с неделю и разобраться, на каком мы свете.
Но есть и еще кое-что. Хоскинс отослал полицейского с собакой (спасибо, хоть не арестовали меня) и объявил мне, что со мной покончено и что у меня есть час на сборы. Он ушел, сказав, что через час вернется. Я подумал, как бы с пользой потратить этот час, все равно все худшее со мной уже произошло. Я тронул дверь кабинета Хоскинса – она оказалась заперта. Я знаю, что ты, дружок, попал в переплет, и я стал искать способ тебе помочь. Мне известно, что в последнее время ты не делился со мной информацией, но я не в обиде. Ты чувствовал шаткость моего положения, и был прав. С меня теперь взятки гладки. А ты подумай. Я думал о тебе, о Хоскинсе, тыкался то туда, то сюда, а потом увидел журнал Мелиссы с сообщениями. Как ты знаешь, она отрывает в нем белые листочки, а желтые копии оставляет и обычно не выкидывает их дня три, чтобы знать, кто звонил и что просил передать. Я пролистал журнал и насчитал целых четыре звонка Хоскинсу от мэра, последнее же сообщение было: „Машина за вами будет послана к четырем“. Речь шла о вчерашнем дне. Такое тесное общение мне подозрительно, Питер, они что-то замышляют, и мое увольнение – лишь первый шаг. По-моему, они испугались и забегали.
Мой совет тебе – и это лучшее, черт возьми, что я могу тебе посоветовать, – перестань крутить все это в уме и без конца сопоставлять факты, а сделай решительный шаг немедленно.
P.S. Лишнюю коробку мячей для „ракетки“ оставляю в твоем кабинете».
– …но как бы там ни было, мы все время думаем об этом, мистер Скаттергуд. Мы считали, что воспитывали девочку правильно. Считали, что знаем. А на самом деле ничего-то мы не знали. С парнем этим она связалась потому, что не усвоила те основы, которые мы так старались ей привить. Ей нужны были деньги и развлечения, вот она и получила то и другое. Больно говорить такое, но это правда.
Супруги встали, чтобы откланяться.
– Вы очень заняты, мистер Скаттергуд, – сказала напоследок миссис Уоррен. – И зашли мы только за тем, чтобы вы знали, как мы ценим ваше отношение. Это нелегко, мы все это понимаем. Мы нутром чувствуем, что вы хороший человек, что вы помогаете людям, всем помогаете.
Он пробормотал невнятные слова благодарности и еще до их ухода взял телефон, набрал номер городских новостей «Инквайерера» и попросил мисс Карен Доннел. Это станет колоссальным нарушением и приведет к прямому конфликту с Хоскинсом, но не исключено, что тамошние редакторы могли спасти его и Каротерса, не дав мэру выгородить убийцу Джонетты Генри.
Его, конечно, заставили ждать, в трубке через каждые несколько секунд раздавалось пощелкивание. Хоскинс, беседовавший в коридоре с новым заместителем прокурора, видел, что Питер говорит по телефону. Какие-то мгновенно возникшие тактические соображения удержали его от того, чтобы ворваться к Питеру. Каждое слово Питера должно было отличаться выверенностью, быть точно сформулированным, так как Доннел, слушая, станет заносить его в компьютер.
Но место для звонка было неподходящим, особенно если учесть близкое, всего в нескольких метрах от него, присутствие Хоскинса. Придется выйти из офиса. Из отведенных ему десяти минут у него оставалась, может быть, минута. Недостаточно для того, чтобы схватить пальто, как ни в чем не бывало на ходу перекинуться словцом с секретаршами и дождаться лифта. Еще прежде, чем он доберется до первого этажа, Хоскинс позвонит вниз на вахту.
– Да? – раздался чей-то голос. – Это Карен Доннел.
– Минуточку, будьте добры, – тихонько буркнул Питер. Хоскинс все еще маячил за дверью, громоздко и нетерпеливо нависая над ним. И уже спокойнее: – Это из окружной прокуратуры говорят.
– Мистер Скаттергуд?
Вопроса он словно не слышал.
– С вами хочет говорить Билл Хоскинс, мисс Доннел. У него для вас имеется важная информация касательно убийств Уитлока и Генри. Пожалуйста, не вешайте трубку.
Питер набрал номер Хоскинса. Ответила Мелисса.
– Важный звонок Биллу.
Секретарша стала звать Хоскинса, он же автоматически сделал пятнадцать шагов обратно в офис забрать вещи. Мисс Доннел – Питер знал это – станет засыпать Хоскинса вопросами, чем отвлечет его на несколько минут, пока тот будет отражать атаку. А этого-то Питеру только и было надо. Он схватил дело Каротерса и бросился вон.
В спешке он позабыл шляпу, а вечер вновь, видимо, предстоял холодный – солнце меркло, подмораживало. Куда ему направиться? Его дом – наиболее очевидное место, где его станут искать все, включая Винни. Он достал из машины револьвер, быстро сунул его в карман пальто. Толстую папку с делом Каротерса он запихал под запасную шину и, очутившись опять на улице, из телефонной будки набрал номер «Инквайерера». Попал он в городской отдел.
– Карен Доннел, пожалуйста.
– Только что уехала, – отвечал мужской голос. – Будет позже.
– Хорошо. Тогда кого-нибудь другого.
– Кто это? Мы все тут в запарке – сдаем материал.
– Это анонимный источник, – тихо пробормотал он, чувствуя всю глупость и театральность подобного ответа. Он окинул взглядом улицу. Мэр мог установить за ним слежку уже сейчас.
Все, что требовалось ему сейчас, это назвать фамилию и должность, шепнуть лишь это – и редакторское внимание вполуха мгновенно преобразится. И все навсегда переменится.
– Да? У нас тут, приятель, этих анонимных источников – как собак. И каждый плетет историю.
– Моя история – особая. Она касается убийства.
– Что? Кто это? Мне некогда. Надо материал сдавать.
– Я не шучу. Это насчет того двойного убийства. Девушку убил не тот. Другой. – Как путано он мыслит! Выдавливает из себя какие-то междометия! – А им это известно, и в полиции у них, кажется, свой человек, наблюдает за расследованием. У них все схвачено. Доказательства серьезные…
– Ладно, ладно, – произнес голос. – Теперь не частите. Прежде чем история ваша пойдет дальше, мне надо все проверить, узнать кто и что. Кто вы такой? Подождите минутку. – Трубку положили. Питер услыхал стрекотанье компьютера и телефонные звонки на заднем плане. – О каком таком деле мы говорим? Кто убит? Надо же проверить подобные утверждения. – Вновь стрекотанье. – Черт, до чего же мне некогда, если б вы мне рассказали побольше…
Питер набрал воздуху, чтобы выговорить еще несколько фраз:
– Видите ли, мэр…
Нет, произнести это он не готов. По крайней мере пока, не обсудив это с Дженис, не выложив ей все, не бросив к ее ногам, не объяснив ей, в каком состоянии, под каким давлением находился. Заставить ее понять. Едва это попадет в прессу, как все закрутится-завертится, и у него даже не будет возможности поговорить с ней. А если они поговорят, она сможет изнутри оценить масштаб катастрофы и посочувствовать ему. Прессе он сообщит попозже, через несколько часов. Что изменят какие-то несколько часов?
– Эй, дружок, ну чего же вы там приумолкли? Не передумали историю рассказывать? – раздался нетерпеливый голос редактора.
– Да-да-а… – протянул Питер, изображая голосом умалишенного. – Мы с мэром одну и ту же птичку держим. Птичка эта зовется «улыбашка», и моя улыбашка разговаривает, с кем угодно поговорить может. Так вот я попросил свою улыбашку спросить…
Редактор застонал и бросил трубку. Питер вышел из будки. Пройдя шагов пять, он резко обернулся. За спиной в том же направлении, что и он, следовали двое мужчин. Может, он придумывает на пустом месте? Нет, он не поддастся панике. Веская тяжесть оружия в кармане была непривычной. Надо избавиться от револьвера, но как? Не может же он просто выбросить его в урну. Перейдя Честнат-стрит, он пошел в обратную сторону и, скользнув через вращающиеся двери универмага Ванамейкера, очутился среди манекенов, раскрашенных женщин с лицами неестественно яркого, как леденец, цвета, педерастического вида мужчин, соблазняющих посетителей флаконами с искусственным загаром, скрабами для лица, одеколоном и прочей ерундой, а также часами, рубашками, обувью; он миновал парфюмерный прилавок, где однажды покупал рождественский подарок для Дженис, и вышел на Маркет-стрит, туда, где через два квартала и до самой реки протянулись порнокинотеатры, теснимые городской застройкой – обновляемыми до неузнаваемости старинными зданиями, Редингским железнодорожным вокзалом, величественным, с колоннами по фасаду зданием торгового центра «Братьев Лит». Большие деньги, крупные сделки, молодые да ранние бизнесмены. Билли Пенн в это время суток превращался в темный силуэт – сюртук до колен, шляпа с плоскими полями, глаза прячутся в тени, каменные губы сжаты в холодном суровом осуждении. И где-то в непосредственном подножии Пенна, под его каменными холодными ступнями светятся в темноте окна – это мэр среди плюшевой роскоши своих кабинетов обдумывает свою грядущую судьбу.
Интересно, где устраивал мэр свидания с Джонеттой, думал Питер. Впрочем, устроиться можно всегда, например, снять номер в мотеле – поближе к аэропорту и ночью не составит труда. Передача из рук в руки нескольких купюр облегчит дело, возможно, даже и Геллер подвозил туда пару, регистрировал номер, а затем сидел в машине, поджидал и слушал радио. Питер хорошо понимал мэра: если даже мертвая Джонетта Генри показалась ему, Питеру, сексуально привлекательной, то что уж было говорить о живой. Такие женщины, как она, как мотыльки к свету, тянутся к силе и власти. А мэр, даже еще не выбранный, находился на взлете – вот-вот он из Городского совета должен был вспорхнуть на высшую должность. Внимание привлекательной женщины ему было обеспечено. Вот между ними все и произошло, может быть, единожды, а может быть, и много раз. Ясно только, что в какой-то момент мэр взглянул на хорошенькое черное личико Джонетты с истинной страстью, взглянул, зная, как знают это все мужчины, степень и пределы этого чувства. Но вот чего он знать не мог, несмотря на всю свою искушенность, а искушенность у мужчин пятидесяти с лишним лет должна быть, так это то, что в тот момент – легкий вскрик, гримаса удовольствия – им будет зачат сын и что женщина, которую он держал в своих объятиях, крепких, пусть не совсем искренних, станет преследовать его и после смерти.
Оглядывая улицу, Питер заметил отделившуюся от дверного проема мужскую фигуру. Под холодным ветром мужчина сгибался чуть ли не пополам, но и холод не мог уничтожить исходивший от него сильный неприятный запах.
– Эй, орел или решка?
– Опять ты? – улыбнулся Питер. Мужчина подбросил вверх монетку. Монетка сверкнула в последних закатных лучах – вращающийся на лету кружочек света.
– Орел, – сказал Питер. – Нам выпадет орел.
Быстрым движением мужчина схватил монетку, постучал ею о рукав пальто и только тогда взглянул.
– Ну так что же, черт возьми? – нетерпеливо рявкнул Питер.
Мужчина рассмеялся. Зубы его были сплошь гнилыми. Развинченной походкой он пошел прочь, шаркая ногами, и все подбрасывал монетку.
По-зимнему темным вечером он шел, обливаясь потом, к ее дому. Давить на Дженис он не станет, просто сядет с ней за кухонный стол и поговорит, как говорят разумные люди. Аренда дома их приютом скоро окончится: он помнил, что в бумагах Дженис значился март, и ей опять предстоит переезд. Разговор с ней был ему необходим. С исчезновением Берджера она оставалась единственным человеком, кому он доверял.
Пешая прогулка заняла немало времени, но в конце концов он все-таки добрался до угла Шестой и Крисчен. Свежевыкрашенный, с новой дверью дом выглядел теперь заметно лучше. Дверь – строгая, без украшений, но гармонировавшая с фасадом, по-видимому, была сделана из дубового монолита, в нее было врезано несколько новеньких латунных замков, чтобы не пускать в приют разгневанных мужей и любовников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Но есть и еще кое-что. Хоскинс отослал полицейского с собакой (спасибо, хоть не арестовали меня) и объявил мне, что со мной покончено и что у меня есть час на сборы. Он ушел, сказав, что через час вернется. Я подумал, как бы с пользой потратить этот час, все равно все худшее со мной уже произошло. Я тронул дверь кабинета Хоскинса – она оказалась заперта. Я знаю, что ты, дружок, попал в переплет, и я стал искать способ тебе помочь. Мне известно, что в последнее время ты не делился со мной информацией, но я не в обиде. Ты чувствовал шаткость моего положения, и был прав. С меня теперь взятки гладки. А ты подумай. Я думал о тебе, о Хоскинсе, тыкался то туда, то сюда, а потом увидел журнал Мелиссы с сообщениями. Как ты знаешь, она отрывает в нем белые листочки, а желтые копии оставляет и обычно не выкидывает их дня три, чтобы знать, кто звонил и что просил передать. Я пролистал журнал и насчитал целых четыре звонка Хоскинсу от мэра, последнее же сообщение было: „Машина за вами будет послана к четырем“. Речь шла о вчерашнем дне. Такое тесное общение мне подозрительно, Питер, они что-то замышляют, и мое увольнение – лишь первый шаг. По-моему, они испугались и забегали.
Мой совет тебе – и это лучшее, черт возьми, что я могу тебе посоветовать, – перестань крутить все это в уме и без конца сопоставлять факты, а сделай решительный шаг немедленно.
P.S. Лишнюю коробку мячей для „ракетки“ оставляю в твоем кабинете».
– …но как бы там ни было, мы все время думаем об этом, мистер Скаттергуд. Мы считали, что воспитывали девочку правильно. Считали, что знаем. А на самом деле ничего-то мы не знали. С парнем этим она связалась потому, что не усвоила те основы, которые мы так старались ей привить. Ей нужны были деньги и развлечения, вот она и получила то и другое. Больно говорить такое, но это правда.
Супруги встали, чтобы откланяться.
– Вы очень заняты, мистер Скаттергуд, – сказала напоследок миссис Уоррен. – И зашли мы только за тем, чтобы вы знали, как мы ценим ваше отношение. Это нелегко, мы все это понимаем. Мы нутром чувствуем, что вы хороший человек, что вы помогаете людям, всем помогаете.
Он пробормотал невнятные слова благодарности и еще до их ухода взял телефон, набрал номер городских новостей «Инквайерера» и попросил мисс Карен Доннел. Это станет колоссальным нарушением и приведет к прямому конфликту с Хоскинсом, но не исключено, что тамошние редакторы могли спасти его и Каротерса, не дав мэру выгородить убийцу Джонетты Генри.
Его, конечно, заставили ждать, в трубке через каждые несколько секунд раздавалось пощелкивание. Хоскинс, беседовавший в коридоре с новым заместителем прокурора, видел, что Питер говорит по телефону. Какие-то мгновенно возникшие тактические соображения удержали его от того, чтобы ворваться к Питеру. Каждое слово Питера должно было отличаться выверенностью, быть точно сформулированным, так как Доннел, слушая, станет заносить его в компьютер.
Но место для звонка было неподходящим, особенно если учесть близкое, всего в нескольких метрах от него, присутствие Хоскинса. Придется выйти из офиса. Из отведенных ему десяти минут у него оставалась, может быть, минута. Недостаточно для того, чтобы схватить пальто, как ни в чем не бывало на ходу перекинуться словцом с секретаршами и дождаться лифта. Еще прежде, чем он доберется до первого этажа, Хоскинс позвонит вниз на вахту.
– Да? – раздался чей-то голос. – Это Карен Доннел.
– Минуточку, будьте добры, – тихонько буркнул Питер. Хоскинс все еще маячил за дверью, громоздко и нетерпеливо нависая над ним. И уже спокойнее: – Это из окружной прокуратуры говорят.
– Мистер Скаттергуд?
Вопроса он словно не слышал.
– С вами хочет говорить Билл Хоскинс, мисс Доннел. У него для вас имеется важная информация касательно убийств Уитлока и Генри. Пожалуйста, не вешайте трубку.
Питер набрал номер Хоскинса. Ответила Мелисса.
– Важный звонок Биллу.
Секретарша стала звать Хоскинса, он же автоматически сделал пятнадцать шагов обратно в офис забрать вещи. Мисс Доннел – Питер знал это – станет засыпать Хоскинса вопросами, чем отвлечет его на несколько минут, пока тот будет отражать атаку. А этого-то Питеру только и было надо. Он схватил дело Каротерса и бросился вон.
В спешке он позабыл шляпу, а вечер вновь, видимо, предстоял холодный – солнце меркло, подмораживало. Куда ему направиться? Его дом – наиболее очевидное место, где его станут искать все, включая Винни. Он достал из машины револьвер, быстро сунул его в карман пальто. Толстую папку с делом Каротерса он запихал под запасную шину и, очутившись опять на улице, из телефонной будки набрал номер «Инквайерера». Попал он в городской отдел.
– Карен Доннел, пожалуйста.
– Только что уехала, – отвечал мужской голос. – Будет позже.
– Хорошо. Тогда кого-нибудь другого.
– Кто это? Мы все тут в запарке – сдаем материал.
– Это анонимный источник, – тихо пробормотал он, чувствуя всю глупость и театральность подобного ответа. Он окинул взглядом улицу. Мэр мог установить за ним слежку уже сейчас.
Все, что требовалось ему сейчас, это назвать фамилию и должность, шепнуть лишь это – и редакторское внимание вполуха мгновенно преобразится. И все навсегда переменится.
– Да? У нас тут, приятель, этих анонимных источников – как собак. И каждый плетет историю.
– Моя история – особая. Она касается убийства.
– Что? Кто это? Мне некогда. Надо материал сдавать.
– Я не шучу. Это насчет того двойного убийства. Девушку убил не тот. Другой. – Как путано он мыслит! Выдавливает из себя какие-то междометия! – А им это известно, и в полиции у них, кажется, свой человек, наблюдает за расследованием. У них все схвачено. Доказательства серьезные…
– Ладно, ладно, – произнес голос. – Теперь не частите. Прежде чем история ваша пойдет дальше, мне надо все проверить, узнать кто и что. Кто вы такой? Подождите минутку. – Трубку положили. Питер услыхал стрекотанье компьютера и телефонные звонки на заднем плане. – О каком таком деле мы говорим? Кто убит? Надо же проверить подобные утверждения. – Вновь стрекотанье. – Черт, до чего же мне некогда, если б вы мне рассказали побольше…
Питер набрал воздуху, чтобы выговорить еще несколько фраз:
– Видите ли, мэр…
Нет, произнести это он не готов. По крайней мере пока, не обсудив это с Дженис, не выложив ей все, не бросив к ее ногам, не объяснив ей, в каком состоянии, под каким давлением находился. Заставить ее понять. Едва это попадет в прессу, как все закрутится-завертится, и у него даже не будет возможности поговорить с ней. А если они поговорят, она сможет изнутри оценить масштаб катастрофы и посочувствовать ему. Прессе он сообщит попозже, через несколько часов. Что изменят какие-то несколько часов?
– Эй, дружок, ну чего же вы там приумолкли? Не передумали историю рассказывать? – раздался нетерпеливый голос редактора.
– Да-да-а… – протянул Питер, изображая голосом умалишенного. – Мы с мэром одну и ту же птичку держим. Птичка эта зовется «улыбашка», и моя улыбашка разговаривает, с кем угодно поговорить может. Так вот я попросил свою улыбашку спросить…
Редактор застонал и бросил трубку. Питер вышел из будки. Пройдя шагов пять, он резко обернулся. За спиной в том же направлении, что и он, следовали двое мужчин. Может, он придумывает на пустом месте? Нет, он не поддастся панике. Веская тяжесть оружия в кармане была непривычной. Надо избавиться от револьвера, но как? Не может же он просто выбросить его в урну. Перейдя Честнат-стрит, он пошел в обратную сторону и, скользнув через вращающиеся двери универмага Ванамейкера, очутился среди манекенов, раскрашенных женщин с лицами неестественно яркого, как леденец, цвета, педерастического вида мужчин, соблазняющих посетителей флаконами с искусственным загаром, скрабами для лица, одеколоном и прочей ерундой, а также часами, рубашками, обувью; он миновал парфюмерный прилавок, где однажды покупал рождественский подарок для Дженис, и вышел на Маркет-стрит, туда, где через два квартала и до самой реки протянулись порнокинотеатры, теснимые городской застройкой – обновляемыми до неузнаваемости старинными зданиями, Редингским железнодорожным вокзалом, величественным, с колоннами по фасаду зданием торгового центра «Братьев Лит». Большие деньги, крупные сделки, молодые да ранние бизнесмены. Билли Пенн в это время суток превращался в темный силуэт – сюртук до колен, шляпа с плоскими полями, глаза прячутся в тени, каменные губы сжаты в холодном суровом осуждении. И где-то в непосредственном подножии Пенна, под его каменными холодными ступнями светятся в темноте окна – это мэр среди плюшевой роскоши своих кабинетов обдумывает свою грядущую судьбу.
Интересно, где устраивал мэр свидания с Джонеттой, думал Питер. Впрочем, устроиться можно всегда, например, снять номер в мотеле – поближе к аэропорту и ночью не составит труда. Передача из рук в руки нескольких купюр облегчит дело, возможно, даже и Геллер подвозил туда пару, регистрировал номер, а затем сидел в машине, поджидал и слушал радио. Питер хорошо понимал мэра: если даже мертвая Джонетта Генри показалась ему, Питеру, сексуально привлекательной, то что уж было говорить о живой. Такие женщины, как она, как мотыльки к свету, тянутся к силе и власти. А мэр, даже еще не выбранный, находился на взлете – вот-вот он из Городского совета должен был вспорхнуть на высшую должность. Внимание привлекательной женщины ему было обеспечено. Вот между ними все и произошло, может быть, единожды, а может быть, и много раз. Ясно только, что в какой-то момент мэр взглянул на хорошенькое черное личико Джонетты с истинной страстью, взглянул, зная, как знают это все мужчины, степень и пределы этого чувства. Но вот чего он знать не мог, несмотря на всю свою искушенность, а искушенность у мужчин пятидесяти с лишним лет должна быть, так это то, что в тот момент – легкий вскрик, гримаса удовольствия – им будет зачат сын и что женщина, которую он держал в своих объятиях, крепких, пусть не совсем искренних, станет преследовать его и после смерти.
Оглядывая улицу, Питер заметил отделившуюся от дверного проема мужскую фигуру. Под холодным ветром мужчина сгибался чуть ли не пополам, но и холод не мог уничтожить исходивший от него сильный неприятный запах.
– Эй, орел или решка?
– Опять ты? – улыбнулся Питер. Мужчина подбросил вверх монетку. Монетка сверкнула в последних закатных лучах – вращающийся на лету кружочек света.
– Орел, – сказал Питер. – Нам выпадет орел.
Быстрым движением мужчина схватил монетку, постучал ею о рукав пальто и только тогда взглянул.
– Ну так что же, черт возьми? – нетерпеливо рявкнул Питер.
Мужчина рассмеялся. Зубы его были сплошь гнилыми. Развинченной походкой он пошел прочь, шаркая ногами, и все подбрасывал монетку.
По-зимнему темным вечером он шел, обливаясь потом, к ее дому. Давить на Дженис он не станет, просто сядет с ней за кухонный стол и поговорит, как говорят разумные люди. Аренда дома их приютом скоро окончится: он помнил, что в бумагах Дженис значился март, и ей опять предстоит переезд. Разговор с ней был ему необходим. С исчезновением Берджера она оставалась единственным человеком, кому он доверял.
Пешая прогулка заняла немало времени, но в конце концов он все-таки добрался до угла Шестой и Крисчен. Свежевыкрашенный, с новой дверью дом выглядел теперь заметно лучше. Дверь – строгая, без украшений, но гармонировавшая с фасадом, по-видимому, была сделана из дубового монолита, в нее было врезано несколько новеньких латунных замков, чтобы не пускать в приют разгневанных мужей и любовников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65