Если у вас имеются вопросы, мы можем их с вами обсудить приватно.
Каротерс покачал головой:
– Я ведь как понимаю, мистер… э-э… Скаттергуд, за мной две кражи, в этом я пойман, и в убийстве той ночью я, считай, пойман, не отвертишься, так что…
– Послушайте, Стайн, – прервал его Питер, – только не говорите потом, что я оказывал на него давление. Признание это совершенно добровольное.
Стайн кивнул и понимающе улыбнулся стараниям Питера соблюдать все правила. Они вели игру по правилам, с тем чтобы в дальнейшем эти правила обойти.
– Вэйман, – сказал Питер, – я должен просить вас осознать следующее: никакие сделки между нами невозможны, мы ни о чем не договорились, и я не обещаю вам снять обвинения или каким-то образом их изменить в сторону ослабления. Бывает, что мы идем на уступки обвиняемому, но это лишь в том случае, когда достигается согласованное признание вины, как о том известно и мистеру Стайну, однако к нам это пока не имеет отношения и вряд ли будет иметь. Так что, уважая ваши права, вынужден вас предупредить, что ничего не обещаю и что все сказанное вами здесь может быть и будет использовано против вас. Понятно?
Обвиняемый кивнул. И вздохнул, возможно прощаясь с чем-то; преданный своими сомнительными дружками, он совершил роковой шаг и теперь вступал в какую-то новую полосу, почти оглушенный шумихой, поднятой газетами, всячески трубившими о его вине, и понявший, что черная община палец о палец не ударит в его защиту. Лишенный обычной поддержки, человек старается найти ее где только возможно. Питер вглядывался в лицо ответчика, ища в нем следы решимости. Черты Каротерса и его кожа говорили о его молодости, но за молодой внешностью проглядывала суровость человека, вся жизнь которого была тяжелым испытанием. Очень типичное лицо – современная Филадельфия изобиловала такими парнями, чье образование было беспорядочным и минимальным и которые годам к двенадцати или четырнадцати были совершенно безнадежны: почти неграмотные, они не могли руководствоваться в жизни другими критериями, чем те, которым их научила улица. Эти тысячи тысяч отверженных молодых людей шли по краю пропасти. Социальные службы города были слабы и неэффективны. Иногда спасение приходило с другой стороны – некоторым удавалось найти приличную работу или продолжить учебу. Но другие, подобные Каротерсу, вдруг оказывались уже за чертой и переступали грань. Мусор, отходы общества поистине велики и многообразны, и ничего нового в этой ситуации нет.
– Вы говорите это по собственной воле? – спросил Питер.
– Ага.
– Ну, хорошо.
– Честное слово, советник, – начал Стайн, пытаясь вернуть разговор в рамки дружелюбия, – это Вэйман настоял на нашей встрече. На днях он подвергся нападению, и нам сейчас крайне важно объяснить причину того, чтобы мой клиент остался цел и невредим. Он говорит, что уверен, будто обвинение в вооруженном ограблении окончится приговором, и я думаю, что он недалек от истины, так как досье его весьма впечатляюще.
– Четырехкратное взятие под стражу за нападение при отягчающих обстоятельствах, два ареста за вооруженный грабеж. – Питер сверялся со своими записями. – А кроме того, обвинение в убийстве, впоследствии отведенное.
– Да, мы с вами смотрим в одну и ту же бумагу. Там все правильно перечислено, – подхватил Стайн. – Да, обвинения в убийстве там тоже имеются. Почему вы не рассказываете того, что собирались рассказать, Вэйман? – мягко подсказал он клиенту.
Каротерс поднял глаза на Питера и вновь опустил их. «Боится, – подумал Питер, – негодник несчастный, я бы тоже боялся на его месте!»
– Не убивал я Джонетту, – на едином выдохе произнес Каротерс. – Все не так, как говорят. Ничего они не понимают, ясно?
– Вэйман хочет сказать… – начал Стайн.
– Погодите-ка, я и сам скажу. Ведь вы же велели мне сказать.
– Хорошо, Вэйман. Вы правы. Простите, – сказал Стайн.
– Я что говорю: не убивал я Джонетты. Я любил ее.
– Но Уитлока вы убили? – парировал Питер. Каротерс растерянно оглянулся на Стайна.
– Мой клиент хотел бы прояснить некоторые детали убийства Уитлока при условии, что будет уверен в том, что второе убийство…
– Никаких условий, Стайн! Я ничего не могу обещать. Я не стану этого делать, и главный прокурор этого не потерпит. – Питер взглянул на часы. Приступил ли уже к десерту Хоскинс? – Я выслушаю то, что вы собираетесь рассказать, и сравню это с известными мне фактами. Но никаких обещаний я давать не намерен и никаких сделок не будет. Поняли? Решение за вами.
Каротерс покосился на Стайна, который молча кивнул.
– Ладно, – заговорил Каротерс, и голос его был звучным, приятным. – Значит, так. Будь что будет – я это знаю. Все равно у меня есть что сказать. Может, это и не поможет мне, как вы говорите, но и права свои на помилование я тоже знаю, верно? И говорю я по доброй воле. Того хлыща, Уитлока, убил я, он меня врасплох застал, чего мне было делать? Но я совсем не про то. Джонетту я не убивал! Я любил эту девушку, мы с ней были как родные, понятно? Может, и не все между нами гладко было, может, я и куролесил, когда мы с ней подружились. Мы с ней выросли вместе в Северном Филли, вот так-то, парень. И девушка она была такая… совсем особенная девушка, я таких раньше и не встречал. У меня бы и рука не поднялась.
– Как вас занесло в ту квартиру?
– Я вернулся домой…
– После ограбления магазина?
– Угу. Мы отъехали, поделили выручку, и я собирался это дело отпраздновать, пошел в бар, как я и говорил следователям. Мы хотели взять дури…
– Кокаина? – уточнил Питер. На лбу у Каротерса проступила испарина – он был взволнован рассказом о том, что могло оказаться правдой.
– Да, да. Но я пошел домой. У меня автоответчик есть, и когда я вошел, там красный огонек мигал и указывалось, что шесть сообщений было. Я прокрутил сообщения, и все они были от Джонетты. Она мне звонила, потому что была очень встревожена.
– Откуда она звонила? – спросил Питер.
– Из какого-то платного автомата, – отвечал Каротерс.
– Поэтому-то звонки и не были отслежены, – заметил Стайн, опережая мысль Питера. – Звони она из квартиры, мы могли бы легко доказать, что она звонила Каротерсу.
– Но это доказывало бы лишь то, что между ними состоялся разговор, – заметил Питер. – На суде я мог бы возразить, что это была ссора и что поэтому он и заявился к ней.
В комнате стало тихо.
– Продолжайте, – сказал Питер.
– Ну, в общем, находилась она в Западном Филли на квартире у ее дружка. Кто-то говорил с ней и предупредил, что она в опасности, не с теми людьми связалась и лучше бы ей отвалить, ясно? Я даже и не знаю, когда все это было, в тот вечер или раньше когда-нибудь. Она начала мне объяснять, как они ее не любят, как уже однажды было, что кто-то влезал к ней и устраивал там погром. Говорила, что обратиться в полицию не может, потому что не знает, что с ней тогда будет, что сделают эти люди, потому что у них и связи, и все. Говорила что-то вроде того, будто людям, которым обычно доверяют, она доверять больше не может. Что ей кажется, что за ней следят – машина какая-то ехала за ней, когда она шла домой в тот вечер. Было поздно, а она говорила, что машина эта вроде все еще на улице стоит, она ее видит, и с каждым звонком голос ее был все тревожнее, будто до нее доходить начинает, она была в панике и не все мне говорит, понимаете? Последний звонок был, похоже, минут за десять до того, как я вернулся, она сказала, что боится идти в квартиру.
– И все это осталось на автоответчике?
– Хрен! – взорвался Каротерс, сверля Питера яростным взглядом.
В дверь постучал охранник.
– Все в порядке, коп, – крикнул ему Питер. Каротерс свирепо сверкал на него глазами.
– Что, похож я на идиота, у которого остаются записи на автоответчике? Нет, ничегошеньки не осталось, потому я вам все и рассказываю. – Каротерс потер себе виски. – Я стер эту чертову запись сразу же, прослушал и стер, ведь это же улика, что меня дома не было. – Он сокрушенно покачал головой. – Так что я даже и звонить не стал, а прямо поехал в Западный Филли, гнал как только мог.
– У вас есть ключ от ее квартиры?
– Да, она давала мне ключ. У нас уговор был – она могла и с другим встречаться, а все равно давала ключ, понимаете. Мы же были как родные, уж сколько лет как вместе.
– А сколько именно лет? У вас есть доказательства ваших отношений?
Каротерс с несчастным видом покачал головой из стороны в сторону.
– Ой, ну чего вы с такой ерундой ко мне лезете? Доказательство мое… да ребенок у нас с ней, вот что! Тайлер с прабабкой своей живет.
– Имя прабабки?
– Ее зовут… миссис Бэнкс.
– Мы искали ее, хотели расспросить, – прервал его Стайн. – Мы полагаем, что она могла бы пролить некоторый свет на произошедшие события, но нам сказали, что она уехала куда-то на юг, к родственникам. Моему человеку сообщили, что отбыла она день или два назад. Кому-то крупно повезло.
– Продолжайте, Вэйман, – приказал Питер.
– Мы с Джонеттой по закону никогда не были женаты, просто…
– Хорошо, ладно, – сказал Питер. – Вернитесь к тому, как все произошло.
– Да, подъехал я…
– У вас был пистолет? Вы на него рассчитывали?
– Да, он в пальто был. Я вошел. Та женщина меня увидела. Она пьяная была, стала клянчить доллар. Я сказал: «Убирайся, сгинь с глаз моих».
– Погодите, – прервал его Питер. – Где вы поставили машину?
– Там подъезд к дому какой-то фургон загораживал, так что я дальше по улице припарковался. Звонок на двери был сломан, так что я ключом дверь открыл и поднялся наверх. Внутри в квартире тишина, и я позвал: «Ты где, детка?» – мне не ответили. Я подумал: ну, может, спит, и старался двигаться потише. Потом я прошел в спальню и увидел дверь в ванную.
– Минутку, – сказал Питер. – Ее входная дверь была заперта?
– Да.
– В котором часу это было?
– Наверное, часа в три. Она была мертвая, парень. И голая. Я увидел ее мертвой. Я перетащил ее на кровать, думая, что, может быть, оклемается, но кто-то ранил ее в голову. Она ведь была такой хрупкой. А я просто… – Дрожа, он потупился. – Я глазам своим поверить не мог, что вот она лежит… Я понял, что умерла она только что. Я тронул ее лицо… Она же мне сына родила… понимаете, каково это? Вот я и сидел там, как трехнутый.
– У вас на пальто следы ее крови остались? – с надеждой спросил Питер.
– Нет. Пальто я раньше снял, еще прежде, чем ее перетаскивал. Немного крови на рубашке было, но рубашку я выбросил. Я много чего повидал, ребят здешних, и застреленных, и раненных, всех в крови. Меня этим не прошибешь. Но с ней – дело другое. Как бы я жил без нее все эти годы? Она помогала мне, поддерживала, когда унывал, если что не так, если у меня мозги зашкаливало с ребятами, и вообще, она помогала держаться на плаву – позвонишь ей, бывало, и сразу все прояснится, отступит. Мы с ней всегда были вместе, заодно, понимаете? Что бы ни случилось, она всегда была рядом. И в больнице, и раньше, еще до того, как я в первый раз в тюрьму угодил. И тогда вот я думал, что надо ей все это рассказать, поделиться, а поделиться не мог. Она знала меня, как никто, и теперь лежит мертвая, и я ничего, ничегошеньки не могу с этим поделать! Я магазин взял, в кармане у меня свеженькие семь сотен, и я примчался к ней, а сделать ничего не могу! И я как взбесился, до того я зол был на эту сволочь, кто все это сделала! И не только на него, а рикошетом, ей-богу, на всех них. Я ведь знаю, из-за чего все случилось. Родные этого парня ее невзлюбили. Думали – замарашка, девка грязная, не пара их мальчику! Из трущоб, да там и осталась, не сумела выбраться. Мне ли не знать, у меня брат на почте работает, так я для него ничто. Он в мою сторону и не глядит! Едва я увидел ее, как сразу усек, почему ее кокнули. Нюхом почувствовал. И на стенку полез от бешенства. Они побоялись, что она испортит все их мальчику.
– Кто побоялся?
– Господи, едрена вошь, кто же еще, как не мэрова родня, а кто точно, уж не знаю!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Каротерс покачал головой:
– Я ведь как понимаю, мистер… э-э… Скаттергуд, за мной две кражи, в этом я пойман, и в убийстве той ночью я, считай, пойман, не отвертишься, так что…
– Послушайте, Стайн, – прервал его Питер, – только не говорите потом, что я оказывал на него давление. Признание это совершенно добровольное.
Стайн кивнул и понимающе улыбнулся стараниям Питера соблюдать все правила. Они вели игру по правилам, с тем чтобы в дальнейшем эти правила обойти.
– Вэйман, – сказал Питер, – я должен просить вас осознать следующее: никакие сделки между нами невозможны, мы ни о чем не договорились, и я не обещаю вам снять обвинения или каким-то образом их изменить в сторону ослабления. Бывает, что мы идем на уступки обвиняемому, но это лишь в том случае, когда достигается согласованное признание вины, как о том известно и мистеру Стайну, однако к нам это пока не имеет отношения и вряд ли будет иметь. Так что, уважая ваши права, вынужден вас предупредить, что ничего не обещаю и что все сказанное вами здесь может быть и будет использовано против вас. Понятно?
Обвиняемый кивнул. И вздохнул, возможно прощаясь с чем-то; преданный своими сомнительными дружками, он совершил роковой шаг и теперь вступал в какую-то новую полосу, почти оглушенный шумихой, поднятой газетами, всячески трубившими о его вине, и понявший, что черная община палец о палец не ударит в его защиту. Лишенный обычной поддержки, человек старается найти ее где только возможно. Питер вглядывался в лицо ответчика, ища в нем следы решимости. Черты Каротерса и его кожа говорили о его молодости, но за молодой внешностью проглядывала суровость человека, вся жизнь которого была тяжелым испытанием. Очень типичное лицо – современная Филадельфия изобиловала такими парнями, чье образование было беспорядочным и минимальным и которые годам к двенадцати или четырнадцати были совершенно безнадежны: почти неграмотные, они не могли руководствоваться в жизни другими критериями, чем те, которым их научила улица. Эти тысячи тысяч отверженных молодых людей шли по краю пропасти. Социальные службы города были слабы и неэффективны. Иногда спасение приходило с другой стороны – некоторым удавалось найти приличную работу или продолжить учебу. Но другие, подобные Каротерсу, вдруг оказывались уже за чертой и переступали грань. Мусор, отходы общества поистине велики и многообразны, и ничего нового в этой ситуации нет.
– Вы говорите это по собственной воле? – спросил Питер.
– Ага.
– Ну, хорошо.
– Честное слово, советник, – начал Стайн, пытаясь вернуть разговор в рамки дружелюбия, – это Вэйман настоял на нашей встрече. На днях он подвергся нападению, и нам сейчас крайне важно объяснить причину того, чтобы мой клиент остался цел и невредим. Он говорит, что уверен, будто обвинение в вооруженном ограблении окончится приговором, и я думаю, что он недалек от истины, так как досье его весьма впечатляюще.
– Четырехкратное взятие под стражу за нападение при отягчающих обстоятельствах, два ареста за вооруженный грабеж. – Питер сверялся со своими записями. – А кроме того, обвинение в убийстве, впоследствии отведенное.
– Да, мы с вами смотрим в одну и ту же бумагу. Там все правильно перечислено, – подхватил Стайн. – Да, обвинения в убийстве там тоже имеются. Почему вы не рассказываете того, что собирались рассказать, Вэйман? – мягко подсказал он клиенту.
Каротерс поднял глаза на Питера и вновь опустил их. «Боится, – подумал Питер, – негодник несчастный, я бы тоже боялся на его месте!»
– Не убивал я Джонетту, – на едином выдохе произнес Каротерс. – Все не так, как говорят. Ничего они не понимают, ясно?
– Вэйман хочет сказать… – начал Стайн.
– Погодите-ка, я и сам скажу. Ведь вы же велели мне сказать.
– Хорошо, Вэйман. Вы правы. Простите, – сказал Стайн.
– Я что говорю: не убивал я Джонетты. Я любил ее.
– Но Уитлока вы убили? – парировал Питер. Каротерс растерянно оглянулся на Стайна.
– Мой клиент хотел бы прояснить некоторые детали убийства Уитлока при условии, что будет уверен в том, что второе убийство…
– Никаких условий, Стайн! Я ничего не могу обещать. Я не стану этого делать, и главный прокурор этого не потерпит. – Питер взглянул на часы. Приступил ли уже к десерту Хоскинс? – Я выслушаю то, что вы собираетесь рассказать, и сравню это с известными мне фактами. Но никаких обещаний я давать не намерен и никаких сделок не будет. Поняли? Решение за вами.
Каротерс покосился на Стайна, который молча кивнул.
– Ладно, – заговорил Каротерс, и голос его был звучным, приятным. – Значит, так. Будь что будет – я это знаю. Все равно у меня есть что сказать. Может, это и не поможет мне, как вы говорите, но и права свои на помилование я тоже знаю, верно? И говорю я по доброй воле. Того хлыща, Уитлока, убил я, он меня врасплох застал, чего мне было делать? Но я совсем не про то. Джонетту я не убивал! Я любил эту девушку, мы с ней были как родные, понятно? Может, и не все между нами гладко было, может, я и куролесил, когда мы с ней подружились. Мы с ней выросли вместе в Северном Филли, вот так-то, парень. И девушка она была такая… совсем особенная девушка, я таких раньше и не встречал. У меня бы и рука не поднялась.
– Как вас занесло в ту квартиру?
– Я вернулся домой…
– После ограбления магазина?
– Угу. Мы отъехали, поделили выручку, и я собирался это дело отпраздновать, пошел в бар, как я и говорил следователям. Мы хотели взять дури…
– Кокаина? – уточнил Питер. На лбу у Каротерса проступила испарина – он был взволнован рассказом о том, что могло оказаться правдой.
– Да, да. Но я пошел домой. У меня автоответчик есть, и когда я вошел, там красный огонек мигал и указывалось, что шесть сообщений было. Я прокрутил сообщения, и все они были от Джонетты. Она мне звонила, потому что была очень встревожена.
– Откуда она звонила? – спросил Питер.
– Из какого-то платного автомата, – отвечал Каротерс.
– Поэтому-то звонки и не были отслежены, – заметил Стайн, опережая мысль Питера. – Звони она из квартиры, мы могли бы легко доказать, что она звонила Каротерсу.
– Но это доказывало бы лишь то, что между ними состоялся разговор, – заметил Питер. – На суде я мог бы возразить, что это была ссора и что поэтому он и заявился к ней.
В комнате стало тихо.
– Продолжайте, – сказал Питер.
– Ну, в общем, находилась она в Западном Филли на квартире у ее дружка. Кто-то говорил с ней и предупредил, что она в опасности, не с теми людьми связалась и лучше бы ей отвалить, ясно? Я даже и не знаю, когда все это было, в тот вечер или раньше когда-нибудь. Она начала мне объяснять, как они ее не любят, как уже однажды было, что кто-то влезал к ней и устраивал там погром. Говорила, что обратиться в полицию не может, потому что не знает, что с ней тогда будет, что сделают эти люди, потому что у них и связи, и все. Говорила что-то вроде того, будто людям, которым обычно доверяют, она доверять больше не может. Что ей кажется, что за ней следят – машина какая-то ехала за ней, когда она шла домой в тот вечер. Было поздно, а она говорила, что машина эта вроде все еще на улице стоит, она ее видит, и с каждым звонком голос ее был все тревожнее, будто до нее доходить начинает, она была в панике и не все мне говорит, понимаете? Последний звонок был, похоже, минут за десять до того, как я вернулся, она сказала, что боится идти в квартиру.
– И все это осталось на автоответчике?
– Хрен! – взорвался Каротерс, сверля Питера яростным взглядом.
В дверь постучал охранник.
– Все в порядке, коп, – крикнул ему Питер. Каротерс свирепо сверкал на него глазами.
– Что, похож я на идиота, у которого остаются записи на автоответчике? Нет, ничегошеньки не осталось, потому я вам все и рассказываю. – Каротерс потер себе виски. – Я стер эту чертову запись сразу же, прослушал и стер, ведь это же улика, что меня дома не было. – Он сокрушенно покачал головой. – Так что я даже и звонить не стал, а прямо поехал в Западный Филли, гнал как только мог.
– У вас есть ключ от ее квартиры?
– Да, она давала мне ключ. У нас уговор был – она могла и с другим встречаться, а все равно давала ключ, понимаете. Мы же были как родные, уж сколько лет как вместе.
– А сколько именно лет? У вас есть доказательства ваших отношений?
Каротерс с несчастным видом покачал головой из стороны в сторону.
– Ой, ну чего вы с такой ерундой ко мне лезете? Доказательство мое… да ребенок у нас с ней, вот что! Тайлер с прабабкой своей живет.
– Имя прабабки?
– Ее зовут… миссис Бэнкс.
– Мы искали ее, хотели расспросить, – прервал его Стайн. – Мы полагаем, что она могла бы пролить некоторый свет на произошедшие события, но нам сказали, что она уехала куда-то на юг, к родственникам. Моему человеку сообщили, что отбыла она день или два назад. Кому-то крупно повезло.
– Продолжайте, Вэйман, – приказал Питер.
– Мы с Джонеттой по закону никогда не были женаты, просто…
– Хорошо, ладно, – сказал Питер. – Вернитесь к тому, как все произошло.
– Да, подъехал я…
– У вас был пистолет? Вы на него рассчитывали?
– Да, он в пальто был. Я вошел. Та женщина меня увидела. Она пьяная была, стала клянчить доллар. Я сказал: «Убирайся, сгинь с глаз моих».
– Погодите, – прервал его Питер. – Где вы поставили машину?
– Там подъезд к дому какой-то фургон загораживал, так что я дальше по улице припарковался. Звонок на двери был сломан, так что я ключом дверь открыл и поднялся наверх. Внутри в квартире тишина, и я позвал: «Ты где, детка?» – мне не ответили. Я подумал: ну, может, спит, и старался двигаться потише. Потом я прошел в спальню и увидел дверь в ванную.
– Минутку, – сказал Питер. – Ее входная дверь была заперта?
– Да.
– В котором часу это было?
– Наверное, часа в три. Она была мертвая, парень. И голая. Я увидел ее мертвой. Я перетащил ее на кровать, думая, что, может быть, оклемается, но кто-то ранил ее в голову. Она ведь была такой хрупкой. А я просто… – Дрожа, он потупился. – Я глазам своим поверить не мог, что вот она лежит… Я понял, что умерла она только что. Я тронул ее лицо… Она же мне сына родила… понимаете, каково это? Вот я и сидел там, как трехнутый.
– У вас на пальто следы ее крови остались? – с надеждой спросил Питер.
– Нет. Пальто я раньше снял, еще прежде, чем ее перетаскивал. Немного крови на рубашке было, но рубашку я выбросил. Я много чего повидал, ребят здешних, и застреленных, и раненных, всех в крови. Меня этим не прошибешь. Но с ней – дело другое. Как бы я жил без нее все эти годы? Она помогала мне, поддерживала, когда унывал, если что не так, если у меня мозги зашкаливало с ребятами, и вообще, она помогала держаться на плаву – позвонишь ей, бывало, и сразу все прояснится, отступит. Мы с ней всегда были вместе, заодно, понимаете? Что бы ни случилось, она всегда была рядом. И в больнице, и раньше, еще до того, как я в первый раз в тюрьму угодил. И тогда вот я думал, что надо ей все это рассказать, поделиться, а поделиться не мог. Она знала меня, как никто, и теперь лежит мертвая, и я ничего, ничегошеньки не могу с этим поделать! Я магазин взял, в кармане у меня свеженькие семь сотен, и я примчался к ней, а сделать ничего не могу! И я как взбесился, до того я зол был на эту сволочь, кто все это сделала! И не только на него, а рикошетом, ей-богу, на всех них. Я ведь знаю, из-за чего все случилось. Родные этого парня ее невзлюбили. Думали – замарашка, девка грязная, не пара их мальчику! Из трущоб, да там и осталась, не сумела выбраться. Мне ли не знать, у меня брат на почте работает, так я для него ничто. Он в мою сторону и не глядит! Едва я увидел ее, как сразу усек, почему ее кокнули. Нюхом почувствовал. И на стенку полез от бешенства. Они побоялись, что она испортит все их мальчику.
– Кто побоялся?
– Господи, едрена вошь, кто же еще, как не мэрова родня, а кто точно, уж не знаю!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65