А вот вам предстоит это выяснить. И послушай меня, сынок. То, что я скажу, этому научиться нельзя, это надо узнать на собственной шкуре. Вы еще отыщете кого-то, кого полюбите всей душой и с кем у вас все получится. И не думайте, что годы, которые вы провели, расследуя убийства, полностью лишили вас наивности. – Маструд упреждающе поднял вверх указательный палец. – Вы можете все еще наивно верить в то, что любовь преодолевает все препятствия. Часто люди самые искушенные, самые большие скептики оказываются самыми большими идеалистами, а многое вокруг нас вызывает скепсис. Общество, в котором мы живем, стало воплощением всего самого ненавистного.
Питер чувствовал себя так, как, бывало, в школе, когда игрок команды противника бьет тебя сильным ударом под дых и у тебя перехватывает дыхание, но от такого удара ты, взбешенный, лишь мобилизуешься и чувствуешь прилив сил. Он отдавал должное жесткой откровенности Маструда – она была действенной и вызывалась самыми добрыми намерениями. Но согласиться с тем, что говорил Маструд, он не мог.
– Я понимаю вас, – сказал Питер, – но тем не менее попросил бы вас не спешить. Потяните с этим делом, пусть затеряются какие-нибудь документы, сделайте вид, что предстоит судебное разбирательство. Словом, придумайте что-нибудь.
– Не поможет.
– А вдруг поможет? Хочу, чтобы прошел шок. И возможно, дать ей почувствовать, что она скучает по мне.
– Не переоценивайте себя. И ее тоже.
– Не буду. Но и недооценивать себя не намерен, и область эта достаточно тонкая, чтобы вы могли быть тут судьей.
Маструд вздохнул, видимо раздосадованный такой капризностью молодежи.
– Хорошо. Я потяну. Это обойдется вам в некоторую дополнительную сумму, но, похоже, вас это особенно не смущает.
– Заплачу столько, сколько понадобится.
Они обсудили финансовые условия, и Питер выписал чек, нанесший смертельный удар всем его сбережениям.
– Знаете, я просто ожидаю от вас некоторой игры. Это ведь вполне возможно. Отправьте корреспонденцию в пятницу попозже, когда почта уже не вынимается до субботы и не доставляется до вторника. Сообщите ее адвокату, что я что-нибудь напутал, не собрал вовремя документы, да что угодно сообщите. Мне нужно время, чтобы с ней все уладить.
– Не уладите, – покачал головой Маструд.
– Надеюсь, что вы ошибаетесь, хотя и не ставлю вам в упрек отсутствие веры в меня. – Питер улыбнулся. – Буду с вами откровенен. Мысль о потере ее меня просто убивает.
– Не допускайте этого! – встрепенулся Маструд. – Есть развлечения получше. Мне пару раз попадались мужья, кончавшие самоубийством. Последний такой случай был с парнем, работавшим на филадельфийских международных авиалиниях. Он почувствовал такую жалость к себе, что забрался в неотапливаемый грузовой отсек самолета, направлявшегося в Норвегию. Жуткая была история. Норвежские власти, службы безопасности аэропорта, американская таможня, коронер… Жена избавилась от него и завладела всем его состоянием. Что бы ни утверждали там Гомер, Шекспир и авторы телесериалов, любовь этого не стоит.
– Я зарублю это себе на носу.
– Сомневаюсь. У меня впечатление, что вы не очень-то меня слушаете. – Лицо Маструда вспыхнуло. – Но я все равно не умолкну – ведь платят-то мне именно за речи. Ну и постарайтесь как-нибудь выкрутиться, если сможете. Помните, что говорил Софокл?
– Что же? Что он говорил?
– Женишься удачно – будешь счастлив, женишься неудачно – станешь философом. Так что вперед, и да помогут вам все фильмы Вуди Аллена, вместе взятые.
– Хорошо, хорошо. – Питер взглянул на часы.
– Возможно, сынок, я не тот адвокат, который тебе требуется.
– Нет, вы мне нравитесь. И я слушаю то, что вы говорите.
– Тогда выслушай еще и вот что… – Маструд с трудом перегнулся через стол, оказавшись так близко к Питеру, что тот уловил запах риса в его дыхании и разглядел кусочек зеленого лука, застрявший между двух мелких и пожелтевших его зубов. – Если уж говорить о том, что такое любовь на самом деле… – Потное лоснящееся лицо Маструда угрожающе надвинулось, маленькие глазки бегали туда-сюда по лицу Питера, словно выискивая там что-то.
– Что? – живо откликнулся Питер. – Что же она такое на самом деле?
Но Маструд неожиданно откинулся от стола, словно вдруг найдя неблагоприятный ответ на трудный вопрос, и завершил консультацию отстраненно официальным:
– Ну, держите со мной связь.
– Наводка не помогла, – хрипло объявил Винни по телефону.
– В каком смысле?
– В том, что место, куда ты меня направил для розысков, оказалось ни к черту. Но сегодня утром дорожная служба обнаружила машину в районе реки на углу Шестой и Крисчен-стрит. Машина была припаркована не с той стороны улицы, мешала очистке.
– На углу Крисчен и Шестой? – Это был рабочий район, итальянская часть Западной Филадельфии, очень патриархальная и менее всего подходящая для Дженис.
– Машина простояла там весь день и всю ночь.
– У тебя есть адрес водителя? – спросил Питер, искренне пораженный той быстротой, с какой Винни выполнил его поручение. Возможно, связей у него и побольше, чем предполагал Питер.
– Ты, насколько я помню, велел мне найти машину, а не водителя.
– Да, Винни, ты прав. Но если б тебе попался адрес водителя, ты бы тоже не прошел мимо. Я просто пытаюсь сэкономить время, так что если у тебя имеется адрес, скажи мне.
– Вообще-то адресами водителей дорожная служба не занимается.
– Но это неподалеку от Итальянского рынка.
– Ага, – подтвердил Винни. – Догадался?
– Во сколько это мне обойдется, Винни?
– На твое усмотрение, – схитрил Винни. – Как всегда.
– Лучше бы ты назвал мне сумму. Не хочу волноваться, что ты мне выставишь счет, когда я не смогу оплатить его.
– А сейчас ты готов?
Судя по всему, Винни был тем коррупционером, которых раньше или позже система разоблачит и исторгнет из себя. Питер живо представил себе служащих ФБР, склонившихся над звукозаписывающим устройством в каком-нибудь неприметном фургончике. Они могут следить за Винни, а заодно поймают и Питера. Дотошный Департамент полиции и половина всех выбранных чиновников заняты изобретением все новых путей борьбы с коррупцией в ФБР и правоохранительных органах. Комиссия следует за комиссией, а эффект нулевой. И вот теперь с его помощью окружная прокуратура, до сей поры единственное почти не затронутое коррупцией учреждение, окажется втянутой в эту грязную мясорубку. Помощник окружного прокурора обвинен в нецелевом использовании городских полицейских служб для поисков сбежавшей жены.
– Откуда ты звонишь, Винни?
– Из автомата, – отвечал Винни. – Как, думаешь, сыграют «Штрафники» с «Трениками»?
– Выиграют.
– Ну а я сомневаюсь.
– Предлагаю пари, – сказал Питер.
– Да? А условия? – сразу ухватил суть Винни. – Тогда уж не скупись.
– «Штрафники» выиграют – ничего, «Треники» выиграют – заплачу тебе вдесятеро против того, что принесет команде Юинг.
– В прошлый раз он принес тридцать два очка, – задумчиво сказал Винни.
– Он способен как на большее, так и на меньшее.
– Заметано.
Питер повесил трубку и проверил, нет ли у него дел на следующие два часа. Суд по делу Робинсона еще не возобновился. Пресса осаждала полицию, выпытывая имена новых подозреваемых в двойном убийстве – «убийстве, которое потрясло город», как они его называли, и полиция была занята тем, что, как сквозь сито, просеивала западную часть города в поисках кого-нибудь, кому можно было бы предъявить обвинение. Но теперь, когда он узнал, где искать Дженис, все остальное словно отступило на задний план.
Однако, проходя к лифту, он поймал на себе внимательный взгляд Хоскинса; бабочка обхватывала шею начальника так туго, что казалось, еще секунда, и бабочка не выдержит, оторвется.
– Все под контролем? – осведомился Хоскинс.
– Да, – ответил Питер.
– Хорошо. Так держать.
Выйдя, он направился пешком к Брод-стрит, сесть там на шестьдесят четвертый автобус он не решился – слишком долго ехать. Вместо этого он проверил наличные – с каждым днем деньги таяли, – поймал такси и уселся сзади на потрескавшееся виниловое сиденье.
Такси поехало вначале по Брод-стрит, затем свернуло к югу и остановилось кварталах в двух от пятисотых номеров Крисчен-стрит. Дальше он пройдет пешком. Он прихватил с собой портфель, чтобы производить впечатление человека, прибывшего сюда по какому-то делу. Такси рвануло с места и исчезло. Был третий час, Дженис, судя по всему, давно уже на работе в своем женском Центре в Западной Филадельфии. Винни сказал, что там машина не парковалась. Видимо, Дженис добиралась до работы на автобусе или метро.
Он шагал по тротуару, выделяясь своим хорошим костюмом и начищенными ботинками. Высоко в небе ярко светило солнце. Радио в такси сказало, что температура воздуха под сорок градусов и что для января погода теплая. Население района мигрировало. Польские и итальянские общины постепенно уменьшались, теряя силу, в то время как новые поколения устремились в пригороды. Сюда потянулись вьетнамцы, и так как старики один за другим отбывали в больницы для ветеранов и католические приюты, полным ходом шло обновление. Кирпичные дома либо реставрировались, либо ветшали – чаще второе – и продавались тысяч за пятьдесят. Столько, собственно, стоил один каркас; если же полы внутри были отциклеваны, стены оштукатурены, а дверь фасада заменена на что-нибудь приличное, цена сразу взлетала вверх: учитывалось, что и соседи попытаются не отстать и займутся ремонтом. На задах Крисчен-стрит стояли мусорные баки, а прямо за углом высился переполненный зеленый мусорный контейнер с выведенной распылителем надписью: «Зае…сь в хвост и в гриву».
Он шел не спеша, рискуя быть замеченным. Как и сказал Винни, «субару» стоял почти за углом, зажатый между «фольксвагеном» и допотопным «кадиллаком» с двумя спущенными шинами. На ветровом стекле под «дворником» виднелись две старые выцветшие штрафные квитанции за неправильную парковку. Машина была зарегистрирована на его имя и его адрес. Значит, Дженис его подставила. Как можно было проявить такую неосмотрительность? Наверное, мысли ее были заняты другими делами или же другим мужчиной.
Так как обилия машин в районе не наблюдалось, парковалась она, видимо, неподалеку от дома. Следовательно, выбрать ему предстоит между угловым домом и двумя следующими по Крисчен-стрит. На крыльце одного он заметил кипу старых газет. Дженис, помешанная на чистоте, никогда бы такого не допустила, если только, наоборот, не захотела бы замести следы, подозревая, что он станет ее выслеживать и, глядя на эту кучу, сделает неверное предположение, какое он чуть было не сделал. А может, все это высосано из пальца? Не стал ли он жертвой паранойи, подозревая хитрую уловку и умысел в любой мелочи, где их нет и быть не может? Неужели он дошел до точки, когда судишь о чувствах к нему Дженис по старым газетам, оставленным на крыльце?
На верхней ступеньке второго дома валялась брошенная кукла. Третий дом на углу, примыкавший вплотную к таким же соседним, был побольше. Входная дверь была очищена от краски и заново остругана. Окна первого и второго этажа были забиты досками. Изнутри то и дело слышался вой электропилы. Трудно сказать, в каком доме она живет. Ему требовался ключ к разгадке, и он заглянул в фургон «субару» с трепетным любопытством, с каким заглядывают в гроб. Дедовская качалка находилась все еще там. Дед, финансист старого квакерского закала, единственный в семье, кто продолжал употреблять квакерскую лексику в обыденной речи. Двадцать пять лет назад, глядя через комнату на Питера, жаловавшегося на что-то, дед изрек: «Ты нетерпеливый отрок, Питер. Выучись владеть собой и обуздывать свои порывы».
Питер повнимательнее осмотрел машину. Квитанция технического осмотра, прилепленная к окну, была просрочена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65