— Мама сказала мне кое-что перед смертью.
Он бросил на меня короткий взгляд.
— Она сказала, — продолжал я, — что Кен жив.
Отец замер от неожиданности, но только на секунду. Потом расслабился, по его лицу скользнула грустная улыбка.
— Это все от лекарств, Уилл.
— Я так и подумал, — кивнул я. — Сначала.
— А теперь?
Я недоверчиво посмотрел ему в глаза. Конечно же, ходили слухи. Кен не был богат, и очень многие недоумевали — как это он может столько времени скрываться, не имея ни цента? Лично мне было все ясно: мой брат не скрывается — он был убит в ту же ночь. Но большинство было уверено, что родители тайком подкидывают ему денег.
— Не понимаю, — пожал я плечами, — зачем ей было это говорить? После стольких лет...
— Лекарства, — повторил отец. — Она умирала, Уилл...
Неоконченной фразой он намекал на многое. Я немного подождал и спросил:
— А как ты сам думаешь — он жив?
— Нет, — ответил отец и отвернулся.
— Мама тебе что-нибудь говорила?
— О твоем брате?
— Да.
— Примерно то же, что и тебе.
— Что Кен жив?
— Да.
— И больше ничего?
Отец пожал плечами:
— Сказала, что Кен не убивал Джули. И вернется, как только закончит кое-какие дела.
— Какие?
— Она была не в себе, Уилл...
— Но ты спрашивал ее?
— Конечно. Она бредила и не слышала, что я говорю. И я постарался успокоить ее, сказав, что все будет хорошо.
Он снова отвернулся. Я хотел показать ему фотографию Кена, но в последний момент передумал. Надо было хорошенько подготовиться, прежде чем вступать на этот путь.
— Я сказал ей, что все будет хорошо, — повторил он.
Сквозь стеклянную дверь виднелись выцветшие фотографии на стенах. Там не было ни одного нового снимка: дом как будто попал в петлю времени, остался замороженным в том виде, в каком был одиннадцать лет назад. Как в песне про дедушкины часы, которые остановились со смертью старика.
— Я сейчас, — сказал отец.
Я смотрел, как он встал и ушел в темноту. Но недостаточно далеко — я заметил, что отец опустил голову и плечи его затряслись. Мне еще не приходилось видеть его плачущим. И не хотелось теперь.
Я отвернулся и подумал о второй фотографии — той, что осталась наверху, — на которой они с матерью такие счастливые. Может быть, он вспомнил как раз о ней?
* * *
Среди ночи я проснулся и обнаружил, что Шейлы рядом нет.
Я сел в постели и прислушался. Тишина. По крайней мере в квартире — с улицы доносился обычный шум ночного города. Я посмотрел в сторону ванной: там было темно. Свет нигде не горел.
Мне захотелось позвать Шейлу, однако тишина вокруг была какая-то странная — хрупкая, как мыльный пузырь. Я выскользнул из кровати и пошел по ковру, который тянулся от стены до стены, — необходимая деталь интерьера в домах с тонкими перекрытиями. Наша квартира была небольшой, всего с одной спальней. Я выглянул в гостиную.
Шейла находилась там. Она сидела на подоконнике и смотрела вниз, на улицу. Я залюбовался ее лебединой шеей и чудесными волосами, рассыпавшимися по белоснежной коже, и вновь ощутил прилив желания. Наши отношения еще находились на той ранней стадии, когда любовь и радость жизни неразделимы, когда любишь трепетно, дрожа и умиляясь, и не можешь насытиться любовью — и в то же время знаешь, знаешь наверняка, что скоро твое чувство перерастет во что-то более зрелое и глубокое.
До этого я был влюблен лишь один раз, много лет назад.
— Эй! — позвал я.
Шейла слегка повернула голову, но этого мне хватило: в лунном свете блеснули слезы на ее щеках. Она плакала бесшумно, не всхлипывая и не вздыхая, — только слезы лились из глаз. Я остановился в дверях, не зная, что сказать.
— Шейла...
На нашем втором свидании Шейла показала мне карточный фокус. Она отвернулась, держа в руке колоду, а я должен был запомнить две карты и вложить их обратно. После этого все карты были торжественно брошены на пол, за исключением тех, что загадал я. Шейла держала их в руке и радовалась как ребенок, проделав этот нехитрый трюк. Я улыбался в ответ, хоть и чувствовал себя довольно глупо.
Шейла в самом деле была довольно чудной. Да, она любила карточные фокусы. А еще — вишневую колу. Пыталась петь оперные арии и читала запоем. Запросто могла заплакать над телесериалом. Довольно похоже изображала Гомера Симпсона и мистера Бернса (Смитерс и Апу получались у нее хуже).
Но больше всего на свете Шейла любила танцевать. Она закрывала глаза, клала голову мне на плечо и забывала обо всем на свете.
— Прости меня, Уилл, — сказала она, отвернувшись.
— За что?
Она продолжала смотреть вниз, на улицу.
— Иди спать. Я посижу пару минут и приду.
Мне хотелось остаться и сказать что-нибудь утешительное, однако я не знал, что именно. Нечто неуловимое возникло между нами, и теперь любые слова могли только навредить. По крайней мере так мне казалось. Поэтому я совершил страшную ошибку — вернулся в постель и стал ждать.
Но Шейла так и не пришла.
Глава 3
Лас-Вегас, штат Невада
Морти Майер спал мертвецким сном, лежа на спине в своей постели, когда кто-то приставил дуло пистолета к его лбу.
— Просыпайся!
Морти широко раскрыл глаза. В спальне было темно. Он попытался приподнять голову, но пистолет не пускал. Взгляд Морти метнулся к ночному столику... часов там не было. Только тут он вспомнил, что будильника давно нет — с тех самых пор, как умерла Лия и он продал их старый дом с четырьмя спальнями.
— Слушайте, парни, — начал он, — я отдам, вы же знаете...
— Вставай! — скомандовал голос.
Пистолет отодвинулся в сторону. Морти поднял голову и, вглядевшись, различил лицо мужчины, обмотанное шарфом. Ему невольно вспомнилась радиопьеса «Тень» времен детства.
— Чего вы хотите?
— Ты должен мне помочь.
— Я вас знаю?
— Вставай!
Морти покорно свесил ноги с кровати и с трудом поднялся. Голова протестующе гудела: сон прервали в тот момент, когда возбуждение от выпитого уже проходит, а похмелье начинает набирать силу подобно надвигающемуся шторму.
— Где твой саквояж?
Морти немного успокоился. Вот, оказывается, в чем дело! Он присмотрелся, надеясь заметить следы ранений на теле незнакомца, но было слишком темно.
— Вы? — спросил Морти.
— Нет. Она внизу.
Она?
Морти нагнулся и вытащил из-под кровати кожаный докторский саквояж, потертый и рваный, с испорченной молнией. Позолоченные инициалы Майера, когда-то так ярко блестевшие, давно исчезли. Лия подарила ему этот саквояж в день окончания медицинского колледжа Колумбийского университета, больше сорока лет назад. После этого Морти тридцать лет проработал терапевтом и вырастил вместе с Лией троих детей. И вот теперь ему почти семьдесят, он живет один в грязной комнатенке и должен всем на свете.
Игра... Для Морти она была смыслом жизни. В течение многих лет он еще как-то держался, продолжая тянуть лямку, и не давал игре захватить его полностью. Однако в конце концов демоны в его душе взяли свое, как это всегда и бывает.
Кто-то считал, что до поры до времени его сдерживала Лия. Может быть, и так... В любом случае с тех пор, как она умерла, бороться стало незачем. И для демонов наступил звездный час. Морти потерял все, включая врачебную лицензию, подался на Запад и в итоге угодил в эту вонючую дыру. Он ходил играть почти каждый вечер. Его сыновья, уже взрослые и семейные, больше с Морти не общались, обвинив его в смерти Лии. Они посчитали, что он свел их мать в могилу. И может быть, были правы.
— Быстрее, — сказал незнакомец.
— Да-да, сейчас.
Они спустились по лестнице в подвал, где горел свет. В этом здании когда-то помещалось похоронное бюро. Морти снимал квартирку на первом этаже и пользовался подвалом, где раньше хранили и бальзамировали тела умерших.
В дальнем углу подвала был устроен покатый спуск с автостоянки наверху, напоминавший детскую горку. Прежде по нему сгружали трупы. Плитка, покрывавшая стены подвала, начала осыпаться, вода включалась лишь с помощью гаечного ключа, а у стенных шкафов отсутствовали двери. Но воздух до сих пор хранил запах тлена — призраки прошлого не желали уходить.
Раненая женщина лежала на железном столе. Морти сразу увидел, что дела обстоят неважно. Он молча посмотрел на своего спутника.
— Помоги ей!
Морти не понравился его тон. В нем, безусловно, слышался гнев, но главным образом — отчаяние, почти безнадежность. Это была скорее мольба, чем приказ.
— С виду она совсем плоха, — заметил Морти. Таинственный гость приставил пистолет ему к груди:
— Если умрет, то и ты вместе с ней.
Коротко и ясно. Морти судорожно сглотнул слюну и подошел к женщине. За последние годы на этом столе перебывало множество мужчин, однако женщина попала сюда впервые.
Здесь Морти и зарабатывал себе на пропитание — зашивал на скорую нитку. С огнестрельной или ножевой раной не пойдешь в больницу: врач обязан сообщить куда следует. И таким образом, импровизированный госпиталь Майера не имел недостатка в клиентах.
Он постарался вспомнить, что учили делать в подобных случаях в медицинском колледже. Так, прежде всего дыхание и кровообращение... Женщина едва хрипела, легкие были забиты слизью.
— Это вы ее так?
Мужчина молчал.
Морти постарался на совесть, сделал все, что мог. Хотя разобраться в этой кровавой мешанине было трудно. Главное — стабилизировать состояние, думал он. Стабилизировать, а дальнейшее его не касается.
Едва Майер закончил, незнакомец поднял женщину на руки и заторопился к выходу.
— Если проговоришься кому-нибудь...
— Не в первый раз.
Морти остался один. Нервы гудели — внезапное пробуждение до сих пор давало о себе знать. Он вздохнул и решил снова отправиться в постель. Однако перед тем, как подняться по лестнице, Морти Майер совершил роковую ошибку.
Он выглянул в окно.
Его гость подошел к машине и осторожно, почти с нежностью, уложил свою ношу на заднее сиденье. И тут Морти заметил какое-то движение. Он прищурился, вглядываясь. И вздрогнул, не поверив своим глазам.
На заднем сиденье находился еще один пассажир. Которому там было совсем не место. Морти машинально потянулся к телефону, но трубку так и не взял.
Кому звонить? И что он скажет?
Он зажмурился, отгоняя наваждение, потом поднялся по лестнице, залез в постель и натянул на себя одеяло. Лежал, глядя в потолок, и старался обо всем забыть.
Глава 4
Записка, оставленная Шейлой, была краткой и нежной:
Твоя навсегда.
Ш.
Она не вернулась. Скорее всего так и провела всю ночь, глядя в окно. Лишь около пяти утра я услышал, как она выскользнула из квартиры. Это не показалось мне странным — Шейла была «жаворонком», причем до такой степени, что я часто вспоминал старый армейский рекламный ролик: «Успеешь больше до девяти утра, чем большинство людей — за весь день». С такой женщиной чувствуешь себя бездельником и за это любишь ее еще больше.
Шейла только один раз как-то упомянула в разговоре, что привыкла рано вставать, работая на ферме. Но от подробностей уклонилась, сразу замкнувшись в себе. Воспоминания о прошлом всегда были табу — существовала черта, переступать которую запрещалось. Впрочем, у меня это скорее вызывало недоумение, чем беспокойство.
Я принял душ и оделся. Потом вынул фотографию брата из ящика стола и долго ее изучал. В груди сидело странное ощущение пустоты, мысли путались и мчались по кругу как бешеные, но основной вывод был ясен: Кену удалось выкрутиться.
* * *
Со стороны может показаться непонятным, почему я считал, что его нет в живых. Частично мной руководила старая добрая интуиция, смешанная со слепой надеждой. Я любил своего брата и хорошо знал его. Кен и в самом деле не был совершенством, он быстро вскипал и всегда лез на рожон. И он, несомненно, влип в какую-то скверную историю. Однако Кен не был убийцей, это я знал точно.
К тому же версия о смерти Кена, разделявшаяся всей семьей Клайнов, имела под собой более серьезные основания, чем просто слепая вера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46