– Петр Максимыч, у меня к вам дело, не откажите.
– Какое дело? – удивился Зорькин. – Опять залили, что ли?
– Да нет, по внуку посоветоваться надо, – несколько смутился старичок. – Вы же в органах работает, а тут такой вопрос...
Вот верь после этого в то, что случайностей не бывает!
Сосед завел его к себе в квартиру, чистенькую, бедную, со старой мебелью и выцветшими серыми половичками.
– Посмотрите, Петр Максимыч, что я у внука нашел... – И выложил перед Зорькиным изрядно зачитанную «Майн кампф». – Думал, отобрал у каких хулиганов случайно, он же у меня парень серьезный, положительный. А потом гляжу – читает. И пометки делает!
– Ну а внук-то что говорит?
– Я не спрашивал. Не знаю как. У меня в доме... Я ж блокадник! Пацаном тут всю родню схоронил, меня по Дороге жизни вывезти хотели, да машину разбомбило, из тридцати человек двое выжили, я да девчонка одна. Вместе выбирались, пока к ополчению не вышли. С тех пор и не разлучались. Женились, когда подросли. Правда, померла она рано, как Андрюшины родители погибли, так от сердца и померла. А мы вот вдвоем. Я ж его и вырастил. А он Гитлера читает! Ты бы поговорил с ним, Максимыч. Как официальное лицо!
– Может, он ради интереса читает? – Зорькин затосковал. Не хватало только, чтоб вот тут, в родном подъезде... – Как я ним поговорю? Откуда про книгу знаю?
– Ко мне в гости зашел да увидал! – пояснил Василий Поликарпович. – Неужели эта зараза свободно по стране ходит? Не запрещена, что ли?
– Запрещена.
– Ну вот! А ты по должности обязан.
– А еще чего подозрительное заметили?
– Вроде нет. Дома-то он редко бывает. То на работе, он же у меня институт закончил, программист, то с друзьями спортом занимается. Не пьет, не курит. Ты уж выясни, Максимыч, чтоб мне помирать не страшно было.
– А где он сам?
– Звонил, скоро придет. С девчонкой своей, Дашей. Хорошая девушка, уважительная.
Вот тогда-то они и выпили по первой рюмке, чтоб не всухую сидеть. Раз уж сосед в гости зашел, то домашней наливочкой не угостить грех.
Андрей с Дашей пришли минут через двадцать, и теоретически подкованный за последние дни Зорькин все сразу понял.
Парень – спортивный, накачанный, с крепкой шеей, в высоких многодырчатых тяжелых ботинках, очень коротко стриженный, хоть и не бритый, с тонкими белыми подтяжками под черной летчицкой курткой. Даша – высокая, худенькая, тоже в тяжелых, но каких-то очень кокетливых полусапожках на шнуровке, узких черных джинсах, со стильной короткой стрижкой – длинные косые пряди на висках и почти лысый затылок.
«Типичные скинхеды, – отметил Зорькин, – просто наглядное пособие по внешнему виду. Девушка-челси и парень-скин».
– Привет, дедуль, – ласково обнял деда за плечи внук. – Здравствуйте! – улыбнулся гостю.
Даша тоже приветливо поздоровалась.
– Вот, внучек, держу ответ перед органами за нахождение в дому запрещенной литературы! – делано бойко заявил Василий Поликарпович, поднимая книгу. – Зашел к нам сосед взглянуть, не протекло ли от них, а у тебя на столе это лежит.
– А что, нельзя? – спокойно взглянул на Зорькина Андрей. – Я не продаю, не распространяю, а читать вроде никто не запрещал.
– Где вы это взяли? – сухо, как у себя в кабинете, поинтересовался Зорькин.
– Купил, – пожал плечами парень. – На Невском, у Казанского.
– Что, прямо так свободно продавалась? – осведомился Петр Максимович, явно показывая, что не верит.
– Почему «продавалась»? И сейчас продается. А вы что, интересуетесь?
– Андрей, вы – скинхед? – в лоб спросил Зорькин, надеясь смутить парня этим неожиданным вопросом.
– Да, – так же спокойно ответил тот. – А что?
– Кто ты, внучек? – не понял дед. – Спорт такой, что ли?
– Скинхеды, Василий Поликарпович, это не спортсмены, – сверля глазами парня, проронил Зорькин. – Это – фашисты.
– Не пугайся, дед, – увидев, как побледнел и нервно засучил пальцами старик, улыбнулся Андрей. – Скинхеды – это не фашисты, это русские патриоты, самая прогрессивная и здоровая часть русской молодежи.
– А это к чему? – Дедок все еще держал в руках книгу. – Гитлера изучаешь?
– Изучаю, – кивнул Андрей. – Твоего любимого Сталина изучил, теперь сравниваю. Очень похоже!
– Да ты что! Да как ты! – Старик аж зашелся от возмущения. – Сталин – он же эту гадину уничтожил!
– Дед, не кипятись, – снова обнял его внук. – Ты ж сам меня призывал в историю вникать, вот я и вникаю. Еще вопросы есть, а то нам идти надо...
– У меня есть, – нахмурился Зорькин. – А кроме Гитлера ты еще что-нибудь читаешь?
– А как же, – насмешливо прищурился Андрей, – Библию. Дед с детства приучил.
– Библия плохому не научит, – закивал сосед.
– И как же, позвольте спросить, сочетается православие и фашизм? – ехидно полюбопытствовал Петр Максимович.
– Как? – Парень взглянул на гостя не то с сожалением, не то с превосходством, как на слабоумного. – Да вся наша идеология на православии построена! Вы-то сами Библию читали? Если читали, должны знать, что человечество началось с трех сыновей Ноя. Так вот, потомки Хама, того самого, это – нынешние негры, кавказцы и азиаты. Не зря Ной Ханаана проклял! То есть расовая война изначально была предопределена. И если бы церковь следовала Библии, а не лизала задницы властям, все бы уже стояло на своих местах, как положено.
– То есть ты православный, – едва вымолвил изумленный Зорькин, – ив церковь ходишь?
– С какой стати? В наших церквях бога нет. Не зря храмы горят.
– Какие храмы?
– Ну, недавно Измайловский собор сгорел, – вклинилась доселе молчавшая Даша. – А почему? На куполе православной церкви шестиконечные звезды намалеваны! Издевательство! Бог терпел-терпел, да не выдержал. Вот и спалил небесным огнем.
– А этот огонь, случайно, не скинхеды принесли? – мрачно спросил Зорькин, начиная кое-что понимать.
– Не знаю. Не видел, – качнул головой Андрей.
– Твою мать! – Петр Максимович глухо выругался. – Дед – блокадник, а внук... Господи, да как же вы среди этих ублюдков оказались? – тоскливо уставился он на ребят.
– А где мне надо было оказаться? – Парень присел на краешек стула и притянул Дашу к себе на колено. – В движении «Наши»? В церковном хоре? Или в быки к пахану пойти? А, забыл, еще можно было в наркоманы податься! Много дорог у нынешней молодежи, – он смерил Зорькина какой-то сочувственной ухмылкой, – президент и правительство денно и нощно над этим трудятся. Дед сказал, вы в органах работаете. Ну, тогда ваша позиция понятна. Раз скин, значит, фашист, бандит, полудурок. Так? А мы – другие! Ни свастику не малюем, ни «Россия для русских» не кричим, ни факельные шествия не устраиваем.
– А что ж вы тогда делаете?
– Пытаемся возродить в России культ славянского бога Белеса, знаете, может, бог плодородия. Мы с Дашей осенью даже родовой дуб посадили. Ну а если по большому счету, то наша цель – пробудить в народе национальную гордость и возродить великую Россию.
– Это как же? – Зорькин снова начал заводиться – видно, наливка уже тогда стала действовать. – Мочите всех, кто рожей не вышел?
– Не всех, – спокойно возразил Андрей. – Избирательно. Когда вот ее, – он кивнул на Дашу, – прямо у подъезда чуть хачики не изнасиловали, милицейский патруль сидел рядом в машине и сквозь стекло за всем этим наблюдал, а после того, как мы с ребятами этих черных раскидали и морды им набили, доблестные менты выскочили и на нас! Дед, помнишь, я ночь в ментовке провел? Если б не она, – он снова качнул Дашу на сильном колене, – загремел бы я за хулиганство. Еще бы и расизм пришили. Вот после этого я в скинхеды и подался.
– Чтобы хачиков мочить?
– Нет, чтобы восстановить Российскую империю и возродить монархию.
– Что? – в один голос ахнули гость и хозяин.
– А что? – повел бровями Андрей. – Ты, дед, строил коммунизм, а что построил? Вы, – он иронично взглянул на Зорькина, – строите капитализм. А я хочу монархию. Имею право.
– Под нацистским знаменем, – с вызовом сложил руки на груди Зорькин.
– Зачем под нацистским? В вас необразованность говорит. Наш бело-желто-черный триколор – это до семнадцатого года флаг Российской империи. И поклоняемся мы совсем не свастике, а кельтскому кресту – древнему символу солнца и восьмилучевому коловрату. Им, кстати, большинство древнерусских церквей украшено.
– Андрюша, сынок.. – Василий Поликарпович лишь горестно мотал головой.
– Не печалься, дед! – Внук дотянулся до старика и звонко чмокнул того в висок. – Ты сам меня учил, что у настоящего мужчины обязательно должна быть цель, ради которой не жалко умереть, а если ее нет, то и жить незачем. Так?
– Не помню, – обессиленно и обреченно махнул рукой старик. – Уйди с глаз моих, дай с человеком поговорить...
Вот тогда-то они и напились...
Вернее, напился Зорькин. Когда молодежь ушла, дедок вдруг приблизил к гостю морщинистое возбужденное лицо и выдохнул:
– Сажать их всех надо!
– Кого? – горько спросил Петр Максимович. – Внука твоего? За что? За то, что голову бреет и подтяжки форменные носит? Или за то, что Гитлера читает? Так за это статьи не предусмотрены!
– Зачем внука? – удивился старикан. – Он у меня правильный. Сам видишь, за родину печется. Этих сажать надо, чурок узкоглазых да цыган всяких. Вон у нас в четвертом подъезде что делается? Я все вижу! Днем детей к метро попрошайничать да воровать отправляют, а вечером разнарядятся, как капиталисты, да на «мерседесах» своих попрошаек в кино-концерты возят! Вот кого сажать надо! В блокаду их тут никого не было, одни русские с голоду мерли, а сейчас, гля-дикось, понаехали! Я тебя специально в гости зазвал, чтоб ты там наверху сказал кому надо.
Зорькин аж поперхнулся от неожиданности, да и хлобыстнул целый стакан дедовой наливки...
– Что ж за напасть такая, – сжал он руками гудящую голову. – На пенсию мне пора. Пойду юрисконсультом куда-нибудь к коммерсантам. А вы тут сами со своими скинхедами разбирайтесь!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Сегодня вокруг Вани с самого утра какая-то суета. Несколько раз забегал встревоженный доктор, задирал веки, светил в зрачки лапал Ванино тело своими черными волосатыми ручищами. Капельницы ему запендюрили сразу две, в руку и ногу.
Ване все равно. И за всей этой мельтешней он наблюдает будто бы сверху, будто бы он это не он, а кто-то другой, неподвижно лежащий на койке, беспомощный и жалкий. Прямо изнутри, из желудка, его все время печет какой-то постоянный и сильный огонь. Словно туда засунули кипятильник и от его раскаленных дуг вот-вот закипят внутренности. А кто засунул? Конечно, этот чурка нерусский, который отпилил ему полруки.
– Разумеется, девушка, если у вас есть разрешение, – слышит Ваня его знакомый противный голос, – но как врач я бы не советовал. Вы ему кто?
Ответа Ваня разобрать не может.
– А, ну это другое дело. Иногда любовь творит чудеса.
– А он не заразный? – чей-то очень знакомый голос прямо у двери.
– Да что вы! Просто очень больной.
Дверь открывается, на пороге кто-то сияющий и белый. Ангел?
– Ванька, здорово!
Алка.
Ваня изо всех сил пытается сконцентрироваться на ее лице, чтоб не расплывалось в белую суповую тарелку. Еще одна подстава этого чурки! Теперь он еще и перед Алкой хочет его опустить. Чтоб она все ребятам рассказала, какой он слабак. Ну, нет! Алка ничего такого не увидит. Она даже не догадается, как ему хреново. Он всегда был для нее самым сильным, таким и останется.
Ваня сбирает волю в кулак. Как учили на тренингах. У него это хорошо получалось. Получится и теперь. Уже получилось!
Алкино лицо приблизилось, покружилось чуток и остановилось. Синие глазищи. Ресницы до самых бровей, губы как два леденца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51