А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

 – Не хочет на работе – дома достанем. Приходите к нам завтра вечером. Бабка с восьми до одиннадцати в спортклубе, прикиньте, скоро семьдесят, песок сыплется, а она через день в клуб шастает! Красоту бережет! – Девчонка весело рассмеялась. – Матери нет, я да он. Очень даже хорошо.
– Неудобно, – помотала головой Валентина.
– Удобно-удобно! Ванька-то мне не чужой! Может, я его даже люблю. Так что приходите. Мы у Чернышевской живем, в центре. Будто вы просто ко мне зашли. Дома даже лучше, куда он денется с подводной лодки? – Алка снова звонко расхохоталась.
Сомневалась Валентина недолго: а вдруг? Что, от нее убудет? Если есть хоть какая-то надежда, хоть крошечка...
Загнав в недоступные осмыслению закоулки стеснение и страх, решительно кивнула: договорились.
* * *
Стыров внимательно вчитывался в отчет подполковника Елисеева. Несколько дней назад он озадачил зама поисками экс-супруги прокурора города и их первенца.
Поработали подчиненные на славу. Оказалось, что первым законным браком несгибаемый законник Корнилов сочетался еще в студенчестве с некоей гражданкой Ватрушевой Валентиной, студенткой Технологического института. В этом браке был рожден сын Иван. Дальше – коротенькая объективка на эту самую Ватрушеву: приехала из деревни, отличница. Работала на кафедре. С фотографии, видимо очень старой, еще из студенческого личного дела, ясно и светло смотрела красивая девушка с толстой, перекинутой через плечо светлой косой.
«Хороша, – отметил Стыров. – Губа у нашего прокурора была не дура. Так, а что же случилось потом?»
А потом шел пробел. Никакой информации по поводу того, что послужило причиной развода и почему Корнилов отказался от сына.
– Чего так? – холодно поинтересовался полковник у сидевшего напротив заместителя. – Нюх потеряли?
– Чуть дальше отчет о встрече нашего человека с Корниловым, посмотрите – все поймете.
– Нашего человека? Что, казачка засылали? Под каким соусом?
– Представитель кадрового управления Генпрокуратуры, – пояснил Елисеев. – Специально приехал, чтобы выяснить, почему Корнилов скрыл такую важную информацию.
– Выяснил? – Стыров уже нетерпеливо ворошил листочки. – Это?
Значит, наш юный аспирант попал в лапы провинциальной хищницы? Привычное дело. Девчонка окрутила завидного жениха, чтобы остаться в Ленинграде. Молодец. А на первый взгляд и не скажешь, вон глазки какие чистые и честные. Ввели, значит, неотесанную деревенщину в дом, обогрели, обласкали, а она вместо благодарности нагуляла ребенка от соседа. Да, это уже что-то новенькое. Так быстро оперилась? Или – нечаянная любовь?
Полковник внимательно прочел объяснения прокурора по этому факту, даже голос его услышал:
– Для меня это было почти смертельным ударом, я ее безумно любил. И сына. Вернее, тогда я еще думал, что это – мой сын. Мать глаза открыла. У нас в семье все блондины, у бывшей жены – тоже, а мальчик родился смуглым, с черными глазами. Если б не этот факт, я бы, наверное, до сих пор его воспитывал, считая родным. Но – законы генетики, куда денешься?
– И что же, вы кормящую мать с младенцем выставили на улицу? – поинтересовался «приезжий кадровик».
– Как можно! – возмутился Корнилов. – Не звери же, да и к ребенку вся семья привязалась. Полюбили, можно сказать. Перевезли их в благоустроенную квартиру, тоже в центре, мебель, детскую кроватку, одежду – все отдали. И содержали до самой школы. Чего она там одна зарабатывала? Я, правда, ее так ни разу с тех пор и не видел, не смог предательства простить. Но деньги передавал ежемесячно. А потом она квартиру поменяла. Переехала. Вроде замуж вышла.
– Почему же все-таки вы скрыли этот факт своей биографии? – упорствовал въедливый «инспектор».
– Ив мыслях не было, – искренне сообщил Корнилов. – Просто я тот брак и за брак считать перестал, года ведь вместе не прожили, да и ребенок не мой. О чем сообщать? Разве мои коллеги непременно извещают кадровое управление о всех сексуальных приключениях молодости?
«Кадровик» и прокурор вместе посмеялись, как два бывалых мужчины, отлично понимающие друг друга.
– Конечно, если это важно, я могу все изложить, – предложил Корнилов.
– Не стоит, – отмахнулся «проверяющий». – Все, что требуется, я выяснил.
– Смотри-ка, какой принципиальный, – ухмыльнулся Стыров. – По статистике у нас каждый тринадцатый мужик воспитывает чужого ребенка! Воспитывает, не бросает. А наш? Ну а эта гулящая сейчас где? – нетерпеливо постучал он по столу костяшкам пальцев. – Нашли?
– Конечно, – спокойно ответил Елисеев. Но в этом спокойствии полковник уловил такое неприкрытое торжество, что даже заволновался. – Вы просто перескочили несколько листков, вернитесь назад.
Вернулся. Снова стал внимательно вчитываться в текст отчета.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Только выйдя из метро, Валентина сообразила, что не была в этом районе с тех самых пор. С одной стороны, не случалось надобности, а с другой... Она бы и под автоматным дулом сюда не пошла. Отчего-то вдруг показалось, что вот сейчас выверни за угол, и столкнешься с Аллой Юрьевной... Валентина даже споткнулась и чуть не упала, так ожгла и стреножила ее эта нечаянная глупая мысль...
– Жалко, Ватрушева, – пожевал губами завкафедрой. – Ты, наверное, не понимаешь, от чего отказываешься. Это же аспирантура! Тебе с твоей головой...
– Понимаю! – кивнула Валюша. – Только я уже не Ватрушева, а Корнилова. И не могу я сейчас. А вот через годик-другой на заочное... Возьмете?
– Поглядим. – И завкафедрой потерял к ней всяческий интерес.
Год прошел как в сказке. Отдельная комната, любимый муж, интересная работа. По Валюшиному настоянию Алик помирился с родителями. И даже раз в неделю ходил к ним в гости. Один. Без супруги. Впрочем, ее туда и не звали.
Следующий май выдался неимоверно сырым и холодным. Просто не май, а ноябрь: что ни день, то дождь. Да еще с ветром. Нева вспухала и пенилась до кромки парапетов, как закипающее молоко. Небо пучилось мокрыми пузырями черных туч, озноб пробирал прямо до промерзших кишок. По ночам, насытившись друг другом, молодые супруги мечтали, как в августе поедут на море. Алик оформил в профкоме заявку в студенческий лагерь под Сухуми, путевки стоили копейки, так что они вполне могли себе позволить. Именно в том мае она и поехала в Баку.
– Красивая беременность, – любовалась на нее участковый гинеколог. – Редчайший случай. Парень у тебя будет, это он тебе красоты добавляет. Девчонки, те наоборот из матери все соки высасывают!
Даже когда совсем сгладилась талия и животик стал выпирать так, что не скроешь, не было человека, что не обернулся бы ей вслед, улыбнувшись. Белая кожа цвела нежнейшим молочно-розовым румянцем, синие глаза сверкали, как два ярчайших северных озерца в солнечный день, на улыбчивых щеках проступили неожиданные лукавые ямочки, а походка сделалась невесомой, будто летящей, словно тело не прибавляло в весе день ото дня, а, наоборот, освобождалось от лишнего и ненужного.
– Доктор сказала, что у нас будет сын, – похвасталась Валюша мужу.
– Ура! – заорал тот. – Сын! Ванька!
– Почему Ванька? – улыбнулась Валюша.
– Откуда я знаю? – пожал плечами Алик. – Ванька, и все. Иван Корнилов. Звучит?
– Еще как! – согласилась Валюша.
На крыльце роддома, куда счастливый отец, нагруженный красиво перевязанным синей лентой свертком, вывел юную маму, стояли... свекор и свекровь.
– Поздравляю, деточка, – коснулась щеки оторопевшей невестки Алла Юрьевна. – Поедем домой. Забудем старое. Ни к чему нашему внуку скитаться по общежитиям.
Валюша растерянно повернулась к счастливому Алику.
– Сюрприз! – подмигнул он. – Предки перевоспитались! Обещали вести себя хорошо.
– Обещали, обещали, – прогудел довольный свекор. – Покажите наследника славного рода Корниловых!
В преобразившейся комнате Алика стояли чудесная детская кроватка с голубым балдахином, новехонькая гладильная доска с горкой уютных пеленок, на миленьком приставном столике чинно выстроились красивые бутылочки с сосками, коробочки с присыпкой и какая-то резиновая груша с нахлобученной стеклянной воронкой.
– Это для сцеживания молока, – пояснила Алла Юрьевна. – Чтоб не было мастита. Ребенок должен как можно дольше питаться молоком матери, а тебе придется тщательно контролировать свой рацион.
Валюша лишь потрясенно кивнула.
Больших хлопот Ванечка не доставлял. Он хорошо ел, много спал и почти не плакал. К месяцу уже уверенно держал головку и пузыристо гугукал. Конечно, малыш стал центром семейной жизни! Валюша и так проводила с ним все дни, а свекор со свекровью, явившись домой и тщательно помыв руки, неслись к кроватке, наперебой приговаривая, что лапусечка опять подрос и стал совершенно осмысленно улыбаться.
Отношения у невестки со старшими Корниловыми складывались спокойные и понятные. Она не участвовала в их разговорах, проводя большую часть времени либо с сыном, либо в ванной, стирая скопившиеся за день пеленки, а Алла Юрьевна и Владимир Аркадьевич, насюсюкавшись с внуком, усаживались перед телевизором смотреть программу «Время». Единственный час, что семья проводила вместе, был поздний, уже после возвращения Алика, ужин. Но и за общим столом Валюта преимущественно молчала, чутко прислушиваясь, не завозился ли в кроватке малыш. Говорил в основном Алик, повествуя о делах в аспирантуре, а Алла Юрьевна в ответ непременно что-нибудь советовала.
Молодой отец, налюбовавшись сыном в первую неделю, уже на исходе второй изрядно разочаровался, что малыш растет очень медленно и не собирается в ближайшее время ни говорить, ни ходить. В результате его общение с наследником сводилось по вечерам к дежурной «козе», а по утрам – к недовольству, что мальчик слишком рано просыпается, мешая папе спать.
Валюша не обижалась. Поведение Алика вполне укладывалось в привычные для нее мерки: в Карежме мужики никогда не занимались малышами. К сыновьям интерес проявлялся лишь тогда, когда можно было брать пацанов на рыбалку или охоту. А пеленать, кормить, стирать пеленки и учить уму-разуму – не мужское дело. На сей момент имеются бабы. Родили, пусть и возятся.
В четыре месяца Ванечка сам сел, а к полугоду уже пытался смешно и неуклюже ползать. С каждым днем он становился взрослее и интереснее, и именно в это время над тихим семейным счастьем Валюши и начали собираться странные тучи. От них не было ощущения беды, так, пасмурное беспокойство, которое развеивалось, как случайные облачка на небе, радостным ветерком младенческой улыбки.
Родился Ванечка, как и большинство малышей, лысым, с серым пушком на затылке, с невнятными размыто-пегими глазками. К году, как и полагалось они должны были утвердиться совершенно голубыми. Какими ж еще?
– Очень похож на Алика, – приговаривала Алла Юрьевна. – Очень! Вот погодите, как пойдут у нас льняные кудряшки, как станем мы писаными красавцами...
Черно-белую фотографию Алика, где годовалый пацаненок сидел без штанов, зато примерно кудрявый и зубастый, выставили в рамочке на стол, чтоб сравнивать отца и сына.
Действительно, к полугоду Ванечка и вправду стал меняться. В его распахнутых глазенках, как крылышки неосторожных насекомых, запутавшихся в янтаре, стали проглядывать темно-коричневые блестинки. А волосики, бодро прорезавшиеся на темечке вместо утраченного пуха, вдруг завились неожиданно темными кудряшками.
Ни Валюшу, ни Алика это совершенно не смущало: какая разница? Зато Алла Юрьевна, возвратившись с работы, почему-то первым делом разглядывала Ванечкины глазки. И как-то, оказавшись дома во время визита участкового педиатра, отвела доктора в сторону:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51