– Доктор, – зовет Зорькин, – посмотрите, что с ним.
Сквозь красный туман Ваня видит мужиковатую Клару Марковну. Она задирает ему веки, светит внутрь мозга, торопит медсестру, прилаживающую к Ваниной руке какой-то прибор.
– Сто девяносто на двести сорок, – слышит Ваня испуганный голос медсестры.
– Ёб твою мать! – басит Клара Петровна. – Коли быстрее!
– Что с ним? – Зорькин.
– Гипертонический криз – вот что! – орет докторша. – Как бы не инсульт! Довел парня!
– Кто? – пугается теперь следователь.
– Конь в пальто, – рычит докторица, – кто его два часа мучил? Говорю же, слаб еще, нельзя...
– Так., следственная необходимость, – мямлит Зорькин, – с обвинительным заключением знакомил. ..
– Пошел ты в жопу со своим заключением! Устроил мне тут пыточную! У парня почки отказывают! Тридцать седьмой год вспомнил? А ну, давай отсюда!
– Я бы попросил... – Зорькин пятится к двери.
– У генерала проси! И чтоб ноги вашей тут не было, пока не вылечим!
– Мы его к себе заберем, – грозится следователь. – Общественная опасность, вы не понимаете...
– Я тебе заберу, – разворачивается к нему Клара. – Страну до ручки довели, а на мальчишках отыгрываетесь! А ну, пошел на хуй!
– Что ты себе позволяешь? – взвивается Зорькин. – Да я тебя! Разжалую к чертовой матери за неуважение к власти!
– Ну? – Клара Марковна удивленно упирает руки в зеленые форменные бока. – Давай! Интересно куда!
Ты, может, думаешь, что реанимация – это курорт? Что сюда много народу рвется? А сам не хочешь к нам главным пойти?
Докторша нехорошо улыбается и тяжело идет прямо на возмущенного Зорькина. Еще пара шагов, и она просто вмажет в белую больничную стену его тощее субтильное тело.
– Идиотизм! – восклицает следователь и юркает в дверь.
Клара Марковна возвращается к Ване, снова светит фонариком в мозг.
– А ну давай еще кубик, – командует медсестре, – главное, чтоб сердце выдержало.
В вену снова впивается крохотный комарик, вверх по руке бежит прохлада. Вот она поднимается по плечу к шее, вот шустрым ручейком затекает в голову, вымывая красную вязкую боль.
– Уснул, Клара Марковна.
– Вот и хорошо. Пусть спит. Через пару часов еще кубик вколи, чтоб подольше поспал без перерыва.
* * *
Что за адвокаты пошли? С каких пор следователь должен сам его вызванивать, приглашать на ознакомление с материалами дела? То у него понос, то золотуха, то процесс во Всеволжске.
Зорькин аккуратно положил папочку на свободный стол.
Сколько он будет с ней знакомиться? По-хорошему, три-четыре часа. Все ясно, все последовательно, никаких неожиданностей. Соблюли формальность, руки друг другу пожали и – до встречи в суде. Хотя чего Зорькин в этом суде забыл? Что, других дел нету?
Когда адвокат робко, бочком, протиснулся в кабинет, следователь все понял: студент-заочник, да еще, наверное, не из лучших. Головенка немытая, лацканы на пиджачишке заломаны, плечишки узенькие и кверху приподняты, будто парень, как воробышек, головенку в них от холода прячет.
– Отдельного кабинета нет, зато свободный стол. Устроит?
Адвокат мелко и часто закивал, снова как воробей, крошки склевывающий.
– Постараюсь вас не задерживать.
– Нет уж, – ехидно раскланялся Зорькин, – я вас едва заманил, уж будьте так добры, коллега, все внимательно изучите, замечания, если есть, изложите. Мешать не стану.
Сколько времени может уйти на то, чтоб попить кофейку в соседнем кабинете, перекинуться парой слов с девицами в канцелярии и поговорить по мобильному с супругой? Полчаса? Сорок минут? Ну, часа точно не прошло!
Однако, когда Зорькин вернулся к себе, воробышек сидел уже в куртке и шарфе.
– А я вас дожидаюсь.
– Чего так? – удивился Зорькин. – Опять неотложное дело? Уж не хотите ли вы, коллега, время потянуть?
– Зачем? – искренне изумился адвокат. – Я уже закончил.
– Скорочтением владеете? – не поверил Зорькин.
– Нет, просто дело настолько ясное, что я ограничился обвинительным заключением.
– И как? – Петр Максимович вконец оторопел, даже растерялся. – Все-таки убийство, статьи очень серьезные...
– Но ведь правильные статьи. – Плечики-крылышки раз – и взлетели к самым ушам. – Все доказано. И убийство, и предварительный сговор, и возбуждение национальной вражды, и создание экстремистского сообщества.
– А на чем же вы защиту собираетесь строить? – Зорькину даже стало интересно. – Или откажетесь от дела?
– Нет, не откажусь, не могу. Мне кажется, с публичными призывами к насильственному изменению конституционного строя России у вас как-то не очень. Постараюсь отыграть.
– Ну-ну, удачи, – кивнул Зорькин. – А пропуск к подзащитному что не оформляете? Или до суда и встречаться не станете?
– Как же? Вот как раз сейчас и хотел у вас попросить.
Выпроводив оппонента, который на самом деле выглядел если не союзником, то сторонним наблюдателем, Петр Максимович извлек из стола изрядно распухшую папку с материалами – личное досье на скинхедов. За время расследования к тоненькому пластику с десятком листочков, переданному бывшим одноклассником и бывшим же другом Леней Роговым, прибавилась чертова уйма информации! Официальные документы, запрошенные из архива, ксерокопии отказных материалов, выдержки из уголовных дел. Пресс-служба даже соорудила дайджест, подняв подшивки газет за последний год и перелопатив Интернет.
Правда, когда он запрашивал те или иные сведения, обозначая тему, абсолютно все коллеги, без исключения, он это видел по глазам, воспринимали его просьбы как причуду тронувшегося умом ветерана, из чего напрашивался вывод, что во мнении сослуживцев он безусловно и однозначно списан в тираж. Зорькин осознавал это печально и ясно, а оттого тем более хотел разобраться в задачке, преподнесенной случаем. Не для того, чтоб доказать кому-нибудь собственную полезность, нет! Единственное, к чему он стремился, – утвердиться или опровергнуть чудовищную по своей нелепости мысль, которая по-хозяйски расположилась в голове и не давала спокойно и безмятежно существовать. Как прежде.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

– Ванюш, ты как?
Ваня собирает в кучу расплывающиеся стены. Выстраивает из них правильный угол, помещает в центр знакомое, на две трети закрашенное окно. Опускает глаза ниже и прямо перед собой видит улыбающееся лицо Клары Марковны.
– Очнулся? – Докторша нежно проводит ладонью по Ваниному стриженому темечку.
Ладонь тяжелая и теплая, и Ване не хочется, чтобы докторша убирала руку. Странно, еще вчера она его ненавидела, а теперь гладит.
– Температуры у тебя нет, давление почти нормальное. Чего это нам такую цыганочку с выходом устроил? Перепугал всех. Больше так не шали! А то по попе нашлепаю. Не посмотрю, что взрослый парень!
Ваня понимает, что докторша шутит, и еще понимает, что она его... любит! Ну, как мама или бабушка. Как родственница, короче.
– Значит так, Ванюш, – Клара Марковна серьезнеет, – я тут тебе сюрприз приготовила, но это чуть позже, а пока послушай меня внимательно. Ты мальчик взрослый, я от тебя ничего скрывать не буду. Если сейчас сам себе не будешь помогать, никакие врачи не спасут. Досталось тебе, будь здоров. Но ты же спортсмен, сильный, выносливый. Вот и давай собирай всю силу воли и начинай выздоравливать.
– А как? – разлепляет губы Ваня.
– Как-как! Надо начинать самому кушать. Что мы тебя месяц через капельницу кормим? Не младенец же! Капельница, она поддержать может, а сил-то не даст! Это – первое. Второе – должен сам сильно захотеть выздороветь. Я все понимаю, Ванюш, – Клара Марковна снова погладила его по темечку, – ты думаешь, незачем поправляться, все равно в тюрьму. А ведь это неправильно, сынок! Следователь, он ничего не решает. И слушать его не надо. А суд, глядишь, и поверит тебе. Выяснит все обстоятельства, разберется. Да и поймет, что ты не убивал.
– А вы откуда знаете? – удивляется Ваня.
– Так ты нам тут в бреду всю свою жизнь уж раз десять рассказал! Ведь не убивал, Ванюш? – Клара Марковна смотрит на него с надеждой, будто точно знает его ответ.
– Нет, – шмыгает вдруг замокревшим носом Ваня. – Когда я подошел, девочка уже... А этого... ну, отца ее еще били.
– Ты-то не бил?
– Я – нет. Не успел.
– А если б успел? – Докторша снова смотрит на него испытывающе и очень по-доброму.
Кто так на него смотрел? Бабушка? Ну да, когда он чего-нибудь бедокурил и не хотел признаваться.
Под этим взглядом Ване совсем неохота быть суперменом, наоборот, охота стать маленьким, чтоб Клара Марковна, как мама, взяла на ручки и побаюкала. И поцеловала бы, и сказала бы что-то типа: все хорошо, не бойся, маленький, я с тобой! У Вани начинает щипать в глазах, и он вдруг понимает, что Кларе Марковне совершенно невозможно соврать, как бабушке.
– Если б успел, – слова выталкиваются медленно, будто прирастают к языку, – если б успел – ударил! Потому что он, он... я его узнал. Понимаете? – Ване страшно хочется все объяснить. И про Бимку, и про Катюшку, и про этого лысого урода, из-за которого... – Это он мою собаку об угол! И Катюшка потом неделю говорить не могла, будто немая сделалась!
Клара Марковна смотрит на него участливо и жалостливо.
– А ты хоть раз человека ударить пробовал?
– Тысячу раз на тренировках и на соревнованиях.
– Да нет, не в спорте, по-настоящему, когда убить хочешь?
– Нет, – Ваня отрицательно возит головой по подушке.
– Ты думаешь, это просто – убить человека?
– Он не человек, – бормочет Ваня, – он – чурка.
– Чурка? Что за зверь такой?
– Ну, кавказец он, не наш, не русский.
– А тебе чем кавказцы не угодили? Мы, между прочим, с тобой сейчас разговоры разговариваем только потому, что кавказец, чурка, как ты говоришь, свою кровь тебе отдал. Выходит, ты теперь с грузином... или кто там у нас Миша – абхаз? Вы теперь – кровные братья.
Ваня молчит. Он плохо понимает, что такое говорит эта докторша, так похожая на его бабушку. Абхаз – его брат?
– Повезло тебе, Ванюш. – Клара Марковна опять гладит его по голове, как маленького. – Группа крови у тебя редчайшая, четвертая. Еще и резус отрицательный. Знаешь, что это такое?
– Нет, – шепчет Ваня.
– Ну и ладно. Сколько на земле народу живет? Миллиарды, да? А такая кровь, как у тебя, всего у полутора миллионов. Понимаешь теперь, какой ты у нас исключительный? Ученые говорят, что у Иисуса Христа такая кровь была. По Туринской плащанице определили. Слышал про плащаницу?
Ваня снова отрицательно качает головой.
– Выздоровеешь – обязательно прочитай. Интересно же! Так что в рубашке ты, Ванюша, родился. На станции переливания такой крови нет, у нас – тоже. Все больницы обзвонили – пусто! А тут наш Мишенька. Говорит, берите у меня! У него тоже четверка отрицательная. Сам недавно оклемался – язва, месяц назад чуть не помер от кровотечения, куда еще кровь давать? Так упрямый, ужас! Берите, говорит, и все. Парнишку спасать надо.
– Какого парнишку?
– Тебя, кого ж еще? – смеется Клара Марковна. – А ты говоришь – чурка! По нутру человека определять надо, а не по ушам-носам! Вот я, по-твоему, кто? – внимательно смотрит на Ваню докторша. – Ну, по национальности? Угадаешь?
– Вы на бабушку мою очень похожи, русская, наверно. Только у вас нос большой.
Ваня смущается. Стыдно признаться, но внешне он так и не научился отличать своих от чужих. Разве что кавказцев. Но их за версту видно. С узбеками тоже все понятно, с корейцами. А вот с другими... У докторши – синие глаза, доброе морщинистое лицо, мягкие вислые губы. Второй подбородок с коричневой бородавкой. Таких теток он каждый день по сто штук на улицах видит!
– Русская, говоришь? А вот и нет!
Ваня холодеет, и мурашки колкой толпой бегут вниз по позвоночнику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51