Со своего места за кухонным столом Джьянни мог ее видеть, эту мрачную картину маслом, изображающую кораблекрушение, в котором погибли сотни людей, в том числе родители Серини и его сестра. Она вызывала тяжелое настроение.
– Чем интересовалась полиция? – спросил Джьянни.
– Они хотели знать, где находитесь ты и Витторио. А поскольку я этого не знал, разговор вышел короткий. – Серини вздохнул. – А о чем ты хочешь меня спросить?
– О том же, о чем спрашивала полиция.
– Разве ты не знаешь, где ты находишься, Джьянни?
– Не вполне, профессор. И вряд ли буду это знать, пока не найду Витторио.
– Почему ты думаешь, что мне известно, где находится этот бешеный assassino[19]?
– Но мы же только что установили, что вы знаете все на свете.
Старик кивнул, словно это был и впрямь ответ на вопрос. Некоторое время он молчал, попивая свой эспрессо.
– Скажу тебе по-честному, – заговорил он. – Я слышу имя Витторио, и мне хочется блевать.
– Почему?
– Потому что у него было все… буквально все… самое лучшее. А он превратил себя в первоклассный кусок дерьма. Veramente prima classe[20]. Я не мог этого терпеть. Я смотрю на тебя и вижу, каким он мог стать. И мне очень больно.
– Мы с ним совершенно разные люди.
– Чепуха. Вы были с ним одно. Братья. Начинали в одном сортире. Но ты выбрался оттуда, а он так и плавает в дерьме.
– Я кончу тем же, если не отыщу его, профессор.
– Не понимаю.
– Просто поверьте мне на слово и помогите. Можете вы это сделать?
Эдуарде Серини глядел куда-то вдаль. Наконец он кивнул.
– Я считаю, что Витторио последний раз приходил повидаться с вами лет десять назад, – сказал Джьянни. – Верно?
– Si.
– И чего он хотел?
– Показать мне картину.
– Чью?
– Свою.
– Расскажите мне о ней.
– Не о чем особенно говорить. К тому же я не вижу…
– Пожалуйста, профессор. Просто расскажите мне, как это было.
Старик несколько минут собирался с мыслями.
– Да нелепо все это было, – сказал он. – Витторио показывает мне картину и говорит, что совсем недавно ее закончил. Хочет знать, удачная ли она. С моей точки зрения. Я сказал, что удачная. Он спрашивает, годится ли она на продажу. И я опять ему сказал, что годится. – Серини посмотрел на художника через стол. – Ну, он говорит, что это первая его картина за несколько лет, и как, мол, уверен ли я, что просто не хочу сделать ему приятное. А я ему в ответ: мол, не собираюсь делать приятное вонючему убийце. Это смертный грех, когда данный Богом талант меняют на дерьмо, как это сделал он. И пошел, говорю, к чертям из моего дома, пока я тебя отсюда не вышвырнул.
– А дальше что?
– А дальше этот помешанный ублюдок начинает смеяться и целует меня в обе щеки. Заявляет, что всегда любил меня, и жалеет, что все эти годы был вонючим убийцей, но, может, у него еще есть время исправиться.
– Это все?
Профессор кивнул.
– И вы его больше не видели?
– Нет.
Они посидели молча со своими чашками черного кофе.
Профессор выпрямился.
– Витторио мне звонил один раз, – сказал он.
– Когда?
– Не уверен, что помню точно. Но думаю, не больше двух или трех лет назад.
– Зачем он звонил?
– Чтобы с большим запозданием поблагодарить меня. А также сообщить мне, что у него есть сын, одаренный истинным talento[21] в области la bella arte[22], и что сын не растратит ни капельки этого дара, как сделал вонючий убийца, то есть его padre[23].
– Откуда он звонил?
– Не сказал. Но откуда-то издалека.
– Как вы узнали?
– Это был платный телефон, и Витторио бросал в него очень много монет.
– Вы слышали, как они звякают?
– Да.
– Тогда вы, наверное, слышали, как оператор говорит ему, сколько монет бросить.
– Probabilemente[24].
– О’кей, – произнес Джьянни. – Ну а на каком языке изъяснялся оператор?
Серини молча смотрел на него.
– Ну же, профессор. Подумайте. Вы понимали, что говорит телефонистка?
– Да.
– Это был английский?
Старик устало покачал головой:
– Нет. Настолько-то я разбираюсь.
– А какие другие языки вы понимаете?
– Solamente italiano[25].
Они посмотрели друг на друга.
Позже, добравшись до уличного автомата, Джьянни Гарецки позвонил по 911 и сообщил, что кто-то связанный лежит на крыше дома номер 45 по Малбери-стрит.
Глава 19
Генри Дарнинг покинул в этот день министерство юстиции в пять часов пополудни и попросил шофера отвезти себя в огромный отель “Мариотт Маркиз” в Мидтауне.
Он вошел в один из отдаленных от входа лифтов, поднялся на тридцать третий этаж и по застеленному ковром коридору прошел к номеру 3307, не встретив по пути ни души; отпер дверь ключом, который сегодня утром прислали в его собственный номер в “Уолдорфе”.
Он намеренно приехал раньше назначенного времени встречи. Снял пиджак и налил себе “Перье” вместо привычного “Джека Дэниелса”. Со стаканом в руке подошел к большому обзорному окну, выходящему на запад, и постоял в лучах предвечернего солнца. Далеко внизу по реке двигалось подгоняемое приливом грузовое судно.
В эти минуты он чувствовал только полную апатию.
Впрочем, первоначальное потрясение сохраняло почти всю свою силу: уж слишком быстрыми и неожиданными оказались происшедшие события.
Думая сейчас об этом, он не мог как следует сосредоточиться. Мозг, казалось, то включался, то отключался, словно неисправный механизм, но уйти от этого Дарнинг не мог. Да и как уйдешь от того, что внезапно сделалось главной проблемой жизни. От результата зависело само его существование.
Ровно неделю назад пережил он некое персональное землетрясение, и толчки все еще продолжались.
Письмо в обычном белом конверте пришло к нему домой в Джорджтаун десять дней назад; на конверте стояла пометка: “Личное”. Доставили его обычной почтой, обратного адреса не было. На почтовой марке штемпель Фрипорта – городка на южном побережье Лонг-Айленда.
В конверте находился текст, плохо отпечатанный на машинке:
“Уважаемый мистер Дарнинг,
Айрин Хоппер не погибла вместе с вашим самолетом в океане девять лет назад, как думали Вы и все остальные. Она не умерла. Прилагаю к письму ее старые водительские права, чтобы вы не подумали, будто я какой-нибудь чокнутый. Если Вы хотите получить доказательства и услышать, как все произошло на самом деле, позвоните мне по номеру (516) 828-6796, и я сообщу Вам, как найти мой дом.
Я очень болен и не встаю с постели, иначе был бы рад приехать к Вам в Вашингтон. Пожалуйста, не слишком медлите со звонком. Доктор считает, что долго я не протяну.
Майк”.
Генри Дарнинг прочитал письмо пять раз подряд. И каждый раз испытывал первобытный ужас. Тем не менее через двадцать минут после первого знакомства с текстом он уже набирал номер Майка.
– Это Майк?
– Да.
– У телефона Генри Дарнинг. Я только что прочел ваше письмо, и у меня есть к вам вопросы.
– Только не по телефону, мистер Дарнинг, прошу вас. Если вы хотите поговорить, то приезжайте ко мне домой.
– Когда?
– Чем скорей, тем лучше. Сегодня вечером подойдет? Часов в восемь?
– Конечно.
Человек по имени Майк сообщил ему, как добраться.
– Еще две вещи, мистер Дарнинг. Никому не сообщайте об этом и никого не привозите с собой. Ни шофера, ни охранника, никого. Не сочтите это за обиду. Просто в таких вещах лишняя осторожность не мешает. Вы поняли?
Дарнинг понял.
Он понял достаточно, чтобы сунуть себе за пояс автоматический пистолет. На собственном “лире” он доехал до аэропорта Ла-Гардиа, взял там машину напрокат и через пятьдесят минут припарковался за два квартала от скромного деревянного дома с двускатной крышей, в котором жил Майк. Если нынешним вечером звезды в небе расположились мистическим образом, то Дарнинг был уверен, что это расположение споспешествовало ему всю дорогу.
Дверь отворила женщина средних лет с густыми седеющими волосами.
– Я Генри Дарнинг.
– Я вижу. Вас показывали по телевидению. – Она смущенно покраснела. – Мой муж ждет вас.
Он поднялся следом за ней по лестнице в маленькую спальню, где пахло испарениями тела, болезнью, лекарствами.
Майк сидел на постели, опершись на подушки. Он не лгал, говоря о своем состоянии. Обтянутые кожей, выступающие глазницы, изможденное лицо, желто-серый цвет кожи – все предвещало близкую смерть.
– Привет, мистер Дарнинг. – Голос у Майка был хриплый, дребезжащий. – Это моя жена Эмма. Извините меня, но она вас обыщет. Я должен быть уверен, что на вас нет микрофона.
– Микрофона нет, но я вооружен.
– Это меня не касается. Но Эмма все-таки проверит вас насчет микрофона.
Дарнинг стоял неподвижно, пока женщина обыскивала его. Пистолет она обнаружила, однако оставила его на месте. Закончив обыск, она кивнула мужу и придвинула к кровати больного стул для посетителя.
– Не хотите ли отведать хорошего красного вина, мистер Дарнинг? Или, может быть, ирландского виски?
Дарнинг поглядел на женщину, ощутил как бы запах горя, окружающий ее, представил себе всю суть ее бытия.
– Спасибо, – поблагодарил он. – Я предпочел бы красное.
Когда жена вышла из комнаты, Майк заговорил:
– Я делаю это ради нее, мистер Дарнинг. Доктора да лекарства, на работу поступить она не может, а я оставляю ее без гроша. Так что если вы захотите купить то, что я хочу продать, это вам обойдется в определенную сумму.
Дарнинг сидел и молчал.
– Говоря по-честному, – продолжал Майк, – мне тошно делать такое дело. За всю мою жизнь я не предал никого из друзей. Но Эмма отдала мне тридцать восемь лет жизни, и я перед ней в долгу.
Он закашлялся и сплюнул в бумажную салфетку мокроту с кровью.
Жена вернулась с бутылкой и двумя стаканами на серебряном подносике, и Майк наблюдал, как она наливает Дарнингу и себе. Потом она присела на край постели.
– Ладно, вот как оно было, – начал Майк свой рассказ. – Девять лет назад мой друг обратился ко мне с просьбой. Я умел летать, и он попросил меня помочь ему сварганить одно дельце. Надо было устроить так, будто бы эта женщина, одна управляя самолетом, потерпела аварию. Самолет упал в океан, и она вроде бы погибла.
Дарнинг пригубил вино.
– Эта женщина была Айрин Хоппер?
– Да.
– А ваш друг?
– Об этом позже. Именно за это вам и придется заплатить.
– Почему Айрин Хоппер хотела убедить меня, что она мертва?
– Мой друг не говорил мне, что она хотела ввести в заблуждение именно вас. Он вообще ничего не говорил о причинах, а я не спрашивал. Мы оба считали, что чем меньше я буду знать, тем лучше.
– Тогда что же вас заставило написать именно мне?
– Я видел документы самолета. Они были на ваше имя. Я и подумал, что вас это может заинтересовать. Ясно?
Дарнинг медленно кивнул:
– Ну и как вы это устроили?
– Особых сложностей не было. Айрин вылетела из Тетерборо в Нью-Джерси, а направлялась она на Палм-Бич. Вы это помните?
– Да.
– Тогда вы должны помнить, что она сделала вынужденную посадку во Флоренсе, в Южной Каролине. Ей не понравилось, как работает мотор.
– Да.
– А когда самолет через час поднялся из Флоренса, то вел его я, а не она.
– Где же находилась она?
– Ехала во взятой напрокат машине, которую я оставил на стоянке.
– А потом?
– Я следовал дальше по ее маршруту вдоль берегов Джорджии. Когда оказался над океаном в тридцати милях от Брунсвика, причем в пределах видимости не было ни кораблей, ни самолетов, я надел спасательный жилет и парашют, опустошил баки для горючего и выпрыгнул, когда самолет начал падать.
Майк втянул в себя воздух и сильно закашлялся; жена дала ему потянуть воды через соломинку.
– В воде я провел минут пять, – снова заговорил Майк. – Мой друг принял меня в лодку. Так у нас и было задумано. Потом мы набросали в воду разных обломков, чтобы береговая охрана могла определить место аварии в ближайшие несколько дней. Так вот оно и было, мистер Дарнинг.
В комнате настала тишина.
– А как мне узнать, не придумали ли вы все это?
– Эмма, – обратился больной к жене, – принеси из соседней комнаты конверт для мистера Дарнинга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
– Чем интересовалась полиция? – спросил Джьянни.
– Они хотели знать, где находитесь ты и Витторио. А поскольку я этого не знал, разговор вышел короткий. – Серини вздохнул. – А о чем ты хочешь меня спросить?
– О том же, о чем спрашивала полиция.
– Разве ты не знаешь, где ты находишься, Джьянни?
– Не вполне, профессор. И вряд ли буду это знать, пока не найду Витторио.
– Почему ты думаешь, что мне известно, где находится этот бешеный assassino[19]?
– Но мы же только что установили, что вы знаете все на свете.
Старик кивнул, словно это был и впрямь ответ на вопрос. Некоторое время он молчал, попивая свой эспрессо.
– Скажу тебе по-честному, – заговорил он. – Я слышу имя Витторио, и мне хочется блевать.
– Почему?
– Потому что у него было все… буквально все… самое лучшее. А он превратил себя в первоклассный кусок дерьма. Veramente prima classe[20]. Я не мог этого терпеть. Я смотрю на тебя и вижу, каким он мог стать. И мне очень больно.
– Мы с ним совершенно разные люди.
– Чепуха. Вы были с ним одно. Братья. Начинали в одном сортире. Но ты выбрался оттуда, а он так и плавает в дерьме.
– Я кончу тем же, если не отыщу его, профессор.
– Не понимаю.
– Просто поверьте мне на слово и помогите. Можете вы это сделать?
Эдуарде Серини глядел куда-то вдаль. Наконец он кивнул.
– Я считаю, что Витторио последний раз приходил повидаться с вами лет десять назад, – сказал Джьянни. – Верно?
– Si.
– И чего он хотел?
– Показать мне картину.
– Чью?
– Свою.
– Расскажите мне о ней.
– Не о чем особенно говорить. К тому же я не вижу…
– Пожалуйста, профессор. Просто расскажите мне, как это было.
Старик несколько минут собирался с мыслями.
– Да нелепо все это было, – сказал он. – Витторио показывает мне картину и говорит, что совсем недавно ее закончил. Хочет знать, удачная ли она. С моей точки зрения. Я сказал, что удачная. Он спрашивает, годится ли она на продажу. И я опять ему сказал, что годится. – Серини посмотрел на художника через стол. – Ну, он говорит, что это первая его картина за несколько лет, и как, мол, уверен ли я, что просто не хочу сделать ему приятное. А я ему в ответ: мол, не собираюсь делать приятное вонючему убийце. Это смертный грех, когда данный Богом талант меняют на дерьмо, как это сделал он. И пошел, говорю, к чертям из моего дома, пока я тебя отсюда не вышвырнул.
– А дальше что?
– А дальше этот помешанный ублюдок начинает смеяться и целует меня в обе щеки. Заявляет, что всегда любил меня, и жалеет, что все эти годы был вонючим убийцей, но, может, у него еще есть время исправиться.
– Это все?
Профессор кивнул.
– И вы его больше не видели?
– Нет.
Они посидели молча со своими чашками черного кофе.
Профессор выпрямился.
– Витторио мне звонил один раз, – сказал он.
– Когда?
– Не уверен, что помню точно. Но думаю, не больше двух или трех лет назад.
– Зачем он звонил?
– Чтобы с большим запозданием поблагодарить меня. А также сообщить мне, что у него есть сын, одаренный истинным talento[21] в области la bella arte[22], и что сын не растратит ни капельки этого дара, как сделал вонючий убийца, то есть его padre[23].
– Откуда он звонил?
– Не сказал. Но откуда-то издалека.
– Как вы узнали?
– Это был платный телефон, и Витторио бросал в него очень много монет.
– Вы слышали, как они звякают?
– Да.
– Тогда вы, наверное, слышали, как оператор говорит ему, сколько монет бросить.
– Probabilemente[24].
– О’кей, – произнес Джьянни. – Ну а на каком языке изъяснялся оператор?
Серини молча смотрел на него.
– Ну же, профессор. Подумайте. Вы понимали, что говорит телефонистка?
– Да.
– Это был английский?
Старик устало покачал головой:
– Нет. Настолько-то я разбираюсь.
– А какие другие языки вы понимаете?
– Solamente italiano[25].
Они посмотрели друг на друга.
Позже, добравшись до уличного автомата, Джьянни Гарецки позвонил по 911 и сообщил, что кто-то связанный лежит на крыше дома номер 45 по Малбери-стрит.
Глава 19
Генри Дарнинг покинул в этот день министерство юстиции в пять часов пополудни и попросил шофера отвезти себя в огромный отель “Мариотт Маркиз” в Мидтауне.
Он вошел в один из отдаленных от входа лифтов, поднялся на тридцать третий этаж и по застеленному ковром коридору прошел к номеру 3307, не встретив по пути ни души; отпер дверь ключом, который сегодня утром прислали в его собственный номер в “Уолдорфе”.
Он намеренно приехал раньше назначенного времени встречи. Снял пиджак и налил себе “Перье” вместо привычного “Джека Дэниелса”. Со стаканом в руке подошел к большому обзорному окну, выходящему на запад, и постоял в лучах предвечернего солнца. Далеко внизу по реке двигалось подгоняемое приливом грузовое судно.
В эти минуты он чувствовал только полную апатию.
Впрочем, первоначальное потрясение сохраняло почти всю свою силу: уж слишком быстрыми и неожиданными оказались происшедшие события.
Думая сейчас об этом, он не мог как следует сосредоточиться. Мозг, казалось, то включался, то отключался, словно неисправный механизм, но уйти от этого Дарнинг не мог. Да и как уйдешь от того, что внезапно сделалось главной проблемой жизни. От результата зависело само его существование.
Ровно неделю назад пережил он некое персональное землетрясение, и толчки все еще продолжались.
Письмо в обычном белом конверте пришло к нему домой в Джорджтаун десять дней назад; на конверте стояла пометка: “Личное”. Доставили его обычной почтой, обратного адреса не было. На почтовой марке штемпель Фрипорта – городка на южном побережье Лонг-Айленда.
В конверте находился текст, плохо отпечатанный на машинке:
“Уважаемый мистер Дарнинг,
Айрин Хоппер не погибла вместе с вашим самолетом в океане девять лет назад, как думали Вы и все остальные. Она не умерла. Прилагаю к письму ее старые водительские права, чтобы вы не подумали, будто я какой-нибудь чокнутый. Если Вы хотите получить доказательства и услышать, как все произошло на самом деле, позвоните мне по номеру (516) 828-6796, и я сообщу Вам, как найти мой дом.
Я очень болен и не встаю с постели, иначе был бы рад приехать к Вам в Вашингтон. Пожалуйста, не слишком медлите со звонком. Доктор считает, что долго я не протяну.
Майк”.
Генри Дарнинг прочитал письмо пять раз подряд. И каждый раз испытывал первобытный ужас. Тем не менее через двадцать минут после первого знакомства с текстом он уже набирал номер Майка.
– Это Майк?
– Да.
– У телефона Генри Дарнинг. Я только что прочел ваше письмо, и у меня есть к вам вопросы.
– Только не по телефону, мистер Дарнинг, прошу вас. Если вы хотите поговорить, то приезжайте ко мне домой.
– Когда?
– Чем скорей, тем лучше. Сегодня вечером подойдет? Часов в восемь?
– Конечно.
Человек по имени Майк сообщил ему, как добраться.
– Еще две вещи, мистер Дарнинг. Никому не сообщайте об этом и никого не привозите с собой. Ни шофера, ни охранника, никого. Не сочтите это за обиду. Просто в таких вещах лишняя осторожность не мешает. Вы поняли?
Дарнинг понял.
Он понял достаточно, чтобы сунуть себе за пояс автоматический пистолет. На собственном “лире” он доехал до аэропорта Ла-Гардиа, взял там машину напрокат и через пятьдесят минут припарковался за два квартала от скромного деревянного дома с двускатной крышей, в котором жил Майк. Если нынешним вечером звезды в небе расположились мистическим образом, то Дарнинг был уверен, что это расположение споспешествовало ему всю дорогу.
Дверь отворила женщина средних лет с густыми седеющими волосами.
– Я Генри Дарнинг.
– Я вижу. Вас показывали по телевидению. – Она смущенно покраснела. – Мой муж ждет вас.
Он поднялся следом за ней по лестнице в маленькую спальню, где пахло испарениями тела, болезнью, лекарствами.
Майк сидел на постели, опершись на подушки. Он не лгал, говоря о своем состоянии. Обтянутые кожей, выступающие глазницы, изможденное лицо, желто-серый цвет кожи – все предвещало близкую смерть.
– Привет, мистер Дарнинг. – Голос у Майка был хриплый, дребезжащий. – Это моя жена Эмма. Извините меня, но она вас обыщет. Я должен быть уверен, что на вас нет микрофона.
– Микрофона нет, но я вооружен.
– Это меня не касается. Но Эмма все-таки проверит вас насчет микрофона.
Дарнинг стоял неподвижно, пока женщина обыскивала его. Пистолет она обнаружила, однако оставила его на месте. Закончив обыск, она кивнула мужу и придвинула к кровати больного стул для посетителя.
– Не хотите ли отведать хорошего красного вина, мистер Дарнинг? Или, может быть, ирландского виски?
Дарнинг поглядел на женщину, ощутил как бы запах горя, окружающий ее, представил себе всю суть ее бытия.
– Спасибо, – поблагодарил он. – Я предпочел бы красное.
Когда жена вышла из комнаты, Майк заговорил:
– Я делаю это ради нее, мистер Дарнинг. Доктора да лекарства, на работу поступить она не может, а я оставляю ее без гроша. Так что если вы захотите купить то, что я хочу продать, это вам обойдется в определенную сумму.
Дарнинг сидел и молчал.
– Говоря по-честному, – продолжал Майк, – мне тошно делать такое дело. За всю мою жизнь я не предал никого из друзей. Но Эмма отдала мне тридцать восемь лет жизни, и я перед ней в долгу.
Он закашлялся и сплюнул в бумажную салфетку мокроту с кровью.
Жена вернулась с бутылкой и двумя стаканами на серебряном подносике, и Майк наблюдал, как она наливает Дарнингу и себе. Потом она присела на край постели.
– Ладно, вот как оно было, – начал Майк свой рассказ. – Девять лет назад мой друг обратился ко мне с просьбой. Я умел летать, и он попросил меня помочь ему сварганить одно дельце. Надо было устроить так, будто бы эта женщина, одна управляя самолетом, потерпела аварию. Самолет упал в океан, и она вроде бы погибла.
Дарнинг пригубил вино.
– Эта женщина была Айрин Хоппер?
– Да.
– А ваш друг?
– Об этом позже. Именно за это вам и придется заплатить.
– Почему Айрин Хоппер хотела убедить меня, что она мертва?
– Мой друг не говорил мне, что она хотела ввести в заблуждение именно вас. Он вообще ничего не говорил о причинах, а я не спрашивал. Мы оба считали, что чем меньше я буду знать, тем лучше.
– Тогда что же вас заставило написать именно мне?
– Я видел документы самолета. Они были на ваше имя. Я и подумал, что вас это может заинтересовать. Ясно?
Дарнинг медленно кивнул:
– Ну и как вы это устроили?
– Особых сложностей не было. Айрин вылетела из Тетерборо в Нью-Джерси, а направлялась она на Палм-Бич. Вы это помните?
– Да.
– Тогда вы должны помнить, что она сделала вынужденную посадку во Флоренсе, в Южной Каролине. Ей не понравилось, как работает мотор.
– Да.
– А когда самолет через час поднялся из Флоренса, то вел его я, а не она.
– Где же находилась она?
– Ехала во взятой напрокат машине, которую я оставил на стоянке.
– А потом?
– Я следовал дальше по ее маршруту вдоль берегов Джорджии. Когда оказался над океаном в тридцати милях от Брунсвика, причем в пределах видимости не было ни кораблей, ни самолетов, я надел спасательный жилет и парашют, опустошил баки для горючего и выпрыгнул, когда самолет начал падать.
Майк втянул в себя воздух и сильно закашлялся; жена дала ему потянуть воды через соломинку.
– В воде я провел минут пять, – снова заговорил Майк. – Мой друг принял меня в лодку. Так у нас и было задумано. Потом мы набросали в воду разных обломков, чтобы береговая охрана могла определить место аварии в ближайшие несколько дней. Так вот оно и было, мистер Дарнинг.
В комнате настала тишина.
– А как мне узнать, не придумали ли вы все это?
– Эмма, – обратился больной к жене, – принеси из соседней комнаты конверт для мистера Дарнинга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73