Он обнимал ее и двигался вместе с ней в окружении трупов пяти убитых агентов, умерщвленной вдовы одного из них, ее исчезнувшего и, очевидно, тоже мертвого юриста и внезапно появившегося сына этого юриста, который готов смести всех к чертям в ад.
Дарнинг ощущал ритм ее чувственных проявлений. Но этот ритм возникал не в связи с ним, а как результат побуждений, о которых он не мог даже догадываться; его самого она лишь использовала. Как и он использовал ее. Как они оба использовали друг друга.
Широко раскрыв глаза, явно удивленная, она потрогала его щеки.
– Почему ты плачешь?
– А ты почему?
– Потому что люди ужасны. И мы двое – одни из худших.
– Возможно, мы станем лучше, – сказал он.
– Это было бы прекрасно. – Она посмотрела на него. – Почему бы нам не начать со спасения маленького мальчика?
Генри Дарнинг выбрал самую короткую дорогу. Он ехал быстро, но не настолько, чтобы его остановили за превышение дозволенной скорости. В этой поездке он не хотел ни малейшего соприкосновения с полицией.
Но большую часть пути вместо того, чтобы размышлять о предстоящем деле, он думал о Мэри Янг.
Перед отъездом он отдал ей ключ от дома.
– Он твой, – сказал он при этом. – Так же, как самый дом и все, что в нем находится.
– И надолго?
– Так надолго, как ты пожелаешь.
– Ты очень щедрый человек.
– Нет. Я очень эгоистичен. И о тебе я думаю только в связи с моими собственными желаниями, с тем, чего я больше всего хочу.
– Как и большинство из нас.
Дарнинг прибыл в дом Уэйнов на берегу Чесапикского залива через час семнадцать минут. Он так часто приезжал сюда много лет, что чувствовал себя как в собственных владениях.
Марси и Брайана еще не было, да он этого и не ждал. Марси вообще славилась своей способностью опаздывать, а сегодня у нее были основательные причины для опоздания.
Дарнинг поставил машину на гравиевой подъездной дорожке и осмотрелся. Дом сам по себе выглядел скромно, однако семья Брайана владела им уже в течение четырех поколений, и сотня акров, на которых он был выстроен, стоила теперь миллионы. К тому же подобную частную собственность было невозможно найти на побережье: никаких жилых домов в ближних пределах и вид на залив, за который застройщики душу бы прозакладывали.
Министр юстиции нашел ключ на обычном месте под камнем у фонарного столба. Отпер дверь и вошел.
Шкаф с оружием стоял в маленьком кабинете. Ключ висел на гвозде за шкафом. Дарнинг достал охотничью двустволку двенадцатого калибра. Ружье было отлично вычищено и хорошо смазано. Брайан всегда проявлял дотошную заботу о своем оружии. В армии он называл свой карабин “лучшим другом”. Дарнинг переломил двустволку, потом закрыл, а потом переломил снова.
Боеприпасы хранились в шкафчике рядом со стенным шкафом для щеток, и Дарнинг достал коробку патронов двенадцатого калибра. Вложил два патрона в стволы ружья и закрыл казенную часть. Убрал коробку, отнес ружье в нижнюю спальню возле кухни и спрятал за одеждой в одном из стенных шкафов.
Он постоял там немного, прислушиваясь к гудению холодильника, гулу самолетов, пролетающих над домом, и крикам ворон на ближних деревьях.
Ладно, подумал он и подивился тому, до чего дошел. Впрочем, дивиться нечему. Он прекрасно знал, как оно было. Одно вело к другому, затягивая тебя все глубже и глубже, и чем отчаяннее ты сопротивлялся, тем ниже опускался.
Взять хотя бы историю с Джоном Хинки. Кто мог ожидать, что придется иметь дело с его сыном? Кто вообще знал, что у него есть сын?
Одно это – достаточное основание для того, что он собирается сделать. Иначе весьма просто определить дальнейшее развитие событий… вызов к специальному обвинителю, пресс-конференции, которые воспоследуют, Брайан, который расколется и выдаст полное признание, швырнув его, Дарнинга, на съедение волкам.
Так какие же еще возможности есть у меня?
Вышибить себе мозги? Покорно отправиться в тюрьму?
В чисто практическом смысле такое возможностями не назовешь. Для других – вероятно, но не для него. Только не для него. Он утвердил себя в подобном качестве десять лет назад, когда квалифицировал предумышленное убийство как результат несчастного случая. Спасал большую шишку. И сам оказался запрограммированным на все последующее. Потом надо было только нажимать правильные кнопки.
И трупы громоздились один на другой.
При этой мысли его охватила слабость. Внезапная и неожиданная. Он постоял минуту, прислушиваясь к себе. Потом его вывернуло наизнанку в кухонную раковину. Он еще никогда не испытывал подобной дурноты. Выходит, что-то доброе сохранилось в нем после всех этих лет. И проявилось в некоем последнем бунте клеток, в распаде, от которого может удержать лишь инстинкт.
Наконец все прошло, он подставил лицо под кран и умылся.
Дарнинг сидел в гостиной, потягивая скотч и слушая этюд Шопена, когда увидел в окно, что на дорожку въехал “бьюик” и остановился перед домом.
Он смотрел, как Уэйны выходят из машины. Марси непрерывно что-то говорила, то и дело прикладывая к глазам носовой платок. Брайан глядел куда-то в пустоту.
Когда они вошли, Дарнинг встал с места и поздоровался. Поцеловал Марси в щеку, обнял своего друга и вручил каждому из них охлажденный “Мартини”.
Это был их дом, но он вел себя, как хозяин. Не теряя больше времени на любезности, перешел к делу.
– Самое неприятное первоначальный шок, – сказал он, – но этот шок уже миновал. Ты знал, – обратился он к Уэйну, – что у Хинки есть сын, который работал на него?
Директор ФБР покачал головой:
– Я видел старшего Хинки всего один раз у себя в офисе, и о сыне он не упоминал.
Марси снова заплакала.
– А что бы ты сделал, если бы Брайан это знал? – спросила она у Дарнинга. – Убил бы и сына? А как насчет других возможных помощников или партнеров? Ты бы попросту запланировал подложить бомбы в их конторы, чтобы взорвать всех разом?
Дарнинг посмотрел на Брайана:
– Что еще ты ей рассказал?
– Я желала бы от Господа лишь одного: чтобы Брайан рассказал мне как можно больше, – заговорила жена Уэйна, который только молча глотнул “Мартини”. – Я подняла бы крик на весь свет, и тогда бы не произошло ни одного из этих ужасных несчастий. – Она прикусила нижнюю губу, удерживая дрожь. – Дружба! Клянусь, что плюну, когда услышу в следующий раз это слово!
Глаза Дарнинга и Уэйна впервые встретились, и между мужчинами промелькнуло нечто, понятное только им, но не Марси.
– Марси, прошу тебя, – обратился к жене директор ФБР. – Что сделано, то сделано. Мы здесь не для взаимных обвинений.
– Черта с два! – отрезала Марси. – Это именно то, чего я хочу. Взаимных обвинений!
Одним глотком она проглотила половину своего “Мартини”. Потом глубоко вздохнула и обратила взгляд на мужа.
– Я намерена кое-что сказать тебе. – Она говорила с неожиданным спокойствием и совершенно холодно. – Я ненавижу твоего друга Генри Дарнинга. Я презираю все, что он делал для тебя эти годы. Он расчетливый эгоист, и ему наплевать, будем живы или умрем ты, я, любой другой человек, только бы он получал то, что ему надо. Ты ублажаешь его, потому что он однажды спас тебе жизнь, и с тех пор ты платишь ему долг и готов целовать задницу. Ты самый нравственный из всех людей, каких я знаю. Но когда он потребовал, чтобы ты предал себя и свое учреждение по причине, которую он тебе даже не назвал, ты не моргнув глазом пожертвовал жизнью пяти агентов.
Директор ФБР закрыл глаза, словно от боли.
– Марси, ради Бога…
– Не смей говорить мне о Боге! – взорвалась она. – Потом он велел уничтожить еще двоих, чтобы прикрыть дело об убийстве первых пяти, и теперь все это дерьмо летит тебе в физиономию, тебе, а не ему, и он при этом имеет наглость говорить о моей истерике!
Она повернулась к Генри Дарнингу.
– Прекрасно, мистер министр юстиции Соединенных Штатов, – проговорила она почти что ласково, но глаза у нее были сухие и жесткие, а лицо словно заледенело. – Вы пока еще не видели моей настоящей истерики. И если вы воображаете, что я буду сидеть тихо, в то время как моего мужа распинают, а вас никто не трогает, то вы не столь сообразительны, как я думала.
В комнате воцарилась тишина.
Дарнинг и Уэйн смотрели друг на друга со странным, почти смущенным выражением. Марси не смотрела ни на одного из них. Стояла и допивала “Мартини”. Потом не спеша направилась в дальний конец комнаты и начала смешивать себе еще один коктейль.
Мягким жестом Дарнинг взял своего друга за руку.
– Забудь, – сказал он. – Скверно всем нам. Но можно облегчить положение, если мы несколько минут поговорим с глазу на глаз и обсудим некоторые вещи.
Все еще держа Уэйна за руку, он, как слепого, повел его за собой в спальню.
У Брайана уже не было возможности вернуться.
Дарнинг нанес только один удар рукояткой пистолета – сильный удар в затылок, который уложил Уэйна без звука.
Министр юстиции стоял и смотрел вниз на своего друга. Спокойствие, которое Дарнинг сохранил, было достаточно хрупким, тут не следовало пережимать. Достаточно было постоять вот так не слишком долго, якобы утрясая некоторые проблемы. Он так и поступил, а потом вернулся в гостиную.
Марси уже кончила смешивать второй “Мартини” и стояла у окна, прихлебывая напиток.
Она должна была слышать, как он вошел, но не оборачивалась, пока он не приблизился к ней. Она увидела его, когда он делал последний шаг и уже вытянул руку. Под ее взглядом он невольно замер, ощутив неприятную пустоту в желудке. Звон разбитого о деревянный пол стакана избавил Дарнинга от наваждения, и он уложил Марси.
Я не подозревал, что она так ненавидит меня, подумал он и отнес ее к мужу.
Двигаясь теперь уже быстрее, он положил обоих рядом на кровать.
Их лица приняли безмятежное выражение, глаза глядели на него из тьмы.
Дарнинг натянул на руки пару хозяйственных резиновых перчаток, нашедшихся в кухне. Достал из шкафа двустволку и тщательно стер с нее все отпечатки пальцев.
Остальное требовало железной дисциплины.
Прежде всего необходимо создать убедительную картину самоубийства. Патроны для двустволки причиняют гораздо более обширные раны, чем ружейные пули, но это дает и некоторые преимущества. При обследовании не возникнет сомнений, и следы нанесенных до выстрелов ударов будут уничтожены.
Не зря он, в конце-то концов, поработал в свое время прокурором.
Все в порядке.
Первым делом он, разумеется, выстрелил в Марси, почувствовав жесткую отдачу двустволки и на несколько секунд почти оглохнув от выстрела в небольшом замкнутом пространстве.
С пересохшим ртом, борясь с новыми приступами тошноты, Дарнинг уложил двустволку Брайану на грудь. Оба дула пристроил под подбородком, левую руку Брайана положил на стволы, а большой палец правой прижал к спусковому крючку достаточно сильно, чтобы произвести выстрел.
Он стоял возле кровати на коленях, не двигаясь и не поглядев на результат, вдыхая запах бездымного пороха, словно это было новое противоядие от смерти.
Он испытывал прилив жалости, к которому не был подготовлен.
Когда-то мы дружили и были молоды.
Говорят, что лучше всего умереть вместе с тем, кого ты любил. А многим ли это удавалось?
Придерживаясь все той же твердой дисциплины, Дарнинг пятнадцать минут вытирал отпечатки со всего, к чему прикасался.
Собрал с пола осколки стекла от разбитого стакана для коктейля и выбросил их в кучу мусора на заднем дворе.
Вымыл свой стакан и поставил его в шкафчик для напитков.
Собираясь уходить, он прикрыл глаза и почувствовал, как над ним проплыли холодные, спокойные воды.
Потом он двинулся домой.
Глава 46
Дон Карло Донатти находился в долгих любовных отношениях с собственной жизнью. Он ее обожал. Каждый день он смотрел на нее новым и свежим благодарным взглядом. Именно это позволяло ему выглядеть и чувствовать себя моложе своих лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73