– Да нет, мам, я не загулял. У нас тренировка позже закончилась… Ну, я там зашел на пять минут кофе попить… Кто заходил?.. Какой Толя? Одноклассник!.. Ах, маленький такой… Нет, это бывший одноклассник, я не знаю, что ему нужно. Ну ладно, не волнуйся, я уже иду. К десяти буду дома…
Раз в месяц Юлик Ашкенази позволял себе напиться в дым. Чаще всего он делал это в обществе располневшего тореадора из посольства латиноамериканской страны – привычка, сохранившаяся со времен банановой лихорадки. Сегодня они предпочли американскому клубу итальянский ресторан – тот самый, расположенный в революционном центре Москвы, но пили все же текилу. Первая половина ужина проходила весьма сумбурно – Юлика отвлекал звонивший каждые две-три минуты телефон, и разговор не клеился. Тореадор наблюдал за Юликом, сощурив чуть насмешливо свои загадочные глаза. Он курил французские сигареты «Галуаз» без фильтра.
– Наш друг – трудоголик, амиго, – проговорил бухгалтер, прозванный Бюстгальтером.
– Я понимаю, – кивнул тореадор.
«Может, он грустит по своей утраченной талии?» – думал Юлик. Что-то его очень интересовало в тореадоре.
Потом количество текилы с солью и лимоном заставило плюнуть на телефон и все, что с ним связано. Тореадор вдруг начал рассказывать о корриде. Они уже были прилично пьяны. Юлику казалось, что он проваливается куда-то в густой сигаретный дым; почему-то именно сейчас, когда тореадор рассказывал о бое быков, по ту сторону сигаретного дыма зазвучало страстное ритмичное фламенко – каталонские цыгане появились на сцене. Каталонские цыгане пели о том, что истинная любовь – это любовь утраченная, а рай может быть только потерянным, и Юлик подумал, что у этих ребят, вероятно, вместо крови в венах пульсирует расплавленное солнце. Еще он подумал, что теперь уже почти знает, о чем грустит амиго. Юлик не был склонен к сантиментам. Просто существовала порода людей, над которой Юлик с удовольствием поиздевался бы в своем необычном блокноте рисунков – копилке человеческих слабостей, только у него ничего из этого не получалось. Тореадор рассказывал о корриде. Он говорил, что мужчины всегда презирали убийство. Может, он говорил «люди», но Юлику слышалось «мужчины». Убийство всегда совершается с легкостью. Как режут курицу или закалывают свинью. Но когда встает вопрос о достоинстве – это не подходит.
– То, что у вас происходит в стране, амиго, это не подходит. – Тореадор щелкнул себя пальцами по лбу, как будто он только что нашел удачное сравнение. – Курицы режут куриц, а потом их режут новые курицы. У нас ножи дают в руки только мужчинам. Твой враг – не курица. Иначе рушится мир. Твой враг не курица, которой можно спокойно перерезать горло, или же курицы вы оба.
– Можно подумать, что у вас все происходит по-другому, – проговорил Юлик.
– Ты меня не понял, амиго, – печально улыбнулся тореадор, – я не об этом… Убийство – для презираемых. Для тех, кто обладает достоинством, – поединок. – Тореадор замолчал, потом тихо добавил: – Я не хочу, чтобы ты уловил в моем тоне наставление, амиго…
– Я благодарен, – быстро ответил Юлик. – Все же закончи… Коррида – не убийство, потому что там нет куриц?!
– Коррида – поединок. В поединке – любовь к жизни, страх и вызов смерти: убийство – монотонно и функционально… В поединке тебя и твоего врага связывает достоинство, любовь и ненависть так похожи… Убийство обесценивает, делает нереальным не только жизнь, но и смерть… Они разного цвета!.. – Тореадор взял со стола стопку и пригубил ее. – Время уже позднее, и много выпито текилы… Но я все же скажу: убийство – любовь к смерти, оно – желтое, как разбросанные Дьяволом горсти золотых монет. Только мало кто знает, что эти золотые монеты не более чем Его испражнения. Бык в вольере всегда был во власти человека… К чему устраивать корриду?! Быка можно заколоть, как свинью, как курицу… И у людей, у целых народов, забывших о достоинстве, у людей, питающихся Его желтыми испражнениями, так и делается. Ты понимаешь, о чем я, амиго?
Юлик кивнул. «Слишком много метафор, – думал он, – слишком много… А текила все-таки вещь!» И еще он подумал, что ему всегда не хватало отца, а теперь уже слишком поздно.
Кстати, Юлик тоже был на корриде. Его интересовала недвижимость в Испании, на берегу моря, в солнечной провинции Аликанте, где были белые дома и апельсиновые деревья. Юлик слышал, что где-то там находились виллы Пикассо и Майи Плисецкой и других занятных людей. Потом, в Мадриде, Юлика пригласили в Плаца-дель-Торрос, Дворец Быков. В Плаца-дель-Торрос проходила коррида. Там разносили воздушную кукурузу и кока-колу. К концу шоу было убито шесть быков и две лошади. Лошадей прикончили быки, которые сражались с людьми. Это было обозначено так: в финальном параде вывели двух лошадей в черных попонах. Кстати, лошадям закрывали глаза. Чтобы при виде атакующих быков они не обезумели от ужаса. Кроме того, корпус лошади был защищен толстой плетеной тканью. Но это не помогло. Быки поддевали лошадей ниже уровня ткани. В первом же бою располневший неумеха пикадор нанес быку слишком глубокую рану. За что был освистан публикой. Быка нельзя закалывать пикой, можно лишь наметить в толстой шкуре рану, куда матадор вонзит шпагу. Публику не интересовал толстый пикадор. Она действительно пришла не на убийство. Ее интересовал поединок между слепой силой чудовища – свирепого черного быка – и грациозным достоинством огненноокого матадора.
У Юлика было на этот счет свое мнение. Как и у его длинноногой подруги. Она не считала быка чудовищем. И, как любая настоящая женщина, в этот миг где-то в глубине своего сознания она была женщиной матадора. Но все-таки чудовище на шоу присутствовало. В полный голос, по-русски, длинноногая подруга Юлика кричала, что все собравшиеся вокруг, все машущие в знак одобрения белыми платочками – самые настоящие гнусные, самодовольные мудаки! Быки, огромные сильные животные, беззащитны, как дети, а эти вокруг– гнусные, кровожадные уроды. Юлик подумал тогда, что, возможно, она права. Длинноногая подруга Юлика была дорогой проституткой, «Мисс» чего-то там… Русского никто не понимал. В ответ ей окружающие только улыбались. Спутники Юлика решили, что знаменитая русская «Мисс» перепила с утра шампанского. Может быть, так оно и было. Потом несколько дней Юлику снились огромные умирающие быки. Особенно тот момент, когда бык, уже пронзенный шпагой матадора, опустился на передние ноги. Хорошо, если из его рта не брызнет кровь. Тогда публика заходится аплодисментами, а тореадор небольшим кинжалом наносит последний удар – удар милосердия, и бык, бывший еще недавно живым, черное грозное чудовище, становится на миг маленьким теленком. И, как бы сворачиваясь калачиком, уходит в уют смерти. Все это продолжается лишь миг, а потом уже смерти нет, потому что бык, завалившись на бок, превращается в обычную дохлую тушу. Даже весьма забавную. Тушу потом разделывают, а мясо продают любителям. Дороже, чем обычно.
Во время того представления быки подняли на рога двух лошадей. На одной как раз и сидел толстый неумеха-пикадор. Несчастное животное так и не поняло, что его убивают. Лошадь ушла с арены сама. Деревянный борт, куда бык прижимал лошадь, и трава под ним были в темных пятнах свежей крови…
Кстати, длинноногую подругу Юлик забрал прямо с конкурса красоты, увел из-под носа у какого-то араба. И все потому, что у Юлика Ашкенази не было своей девушки, любимой женщины, герл-френд или там более или менее постоянной подружки. Несколько последних лет Юлик пользовался услугами только проституток. Он говорил, что на баб у него нет времени. Наверное, он догадывался, что сам себя обманывает. Юлик имел некоторые проблемы в общении с девушками. Нет, он не был физическим импотентом. Но только когда платил. Когда Юлик Ашкенази платил за секс, у него не было никаких проблем. Наоборот. Он даже раз подслушал, как барышни называли его энергичным и весьма мужественным любовником. Впрочем, слово «мужественный», возможно, он выдумал позже.
Юлик вернулся в реальность. Ужин. Каталонские цыгане. Страстно-ритмическое фламенко. Итальянский ресторан в революционном центре Москвы и море роскошных баб.
Тореадор предлагал еще выпить текилы:
– Ты что-то был печальным, амиго… давай, это помогает.
– Я просто подумал, – сказал Юлик, – что на корриде можно быть только тореадором или быком…
– Ты имеешь в виду, что нельзя быть публикой? – поинтересовался тореадор.
– Я имею в виду то, что я сказал… Твое здоровье, амиго!
Они выпили. Тореадор продолжал смотреть на Юлика. Его глаза захмелели, но не утратили загадочности.
– Я бы возразил: все великие мистерии не обходились без зрителей. Зритель необходим, он – третий участник. Только благодаря ему тореро становится тореро, а бык – быком. И каждый из трех участвует в своем личном поединке со смертью. И только тогда достоинство обретает смысл.
– Ты, амиго, просто псих… – улыбнулся Юлик.
– Возможно… Но сказано неплохо: на корриде стоит быть либо тореадором, либо быком! Пожалуй, лучшее, что я пока слышал о корриде.
– Ты все перепутал. Амиго… Наливай. Главное, чтобы не сгнили бананы…
Бухгалтер Бюстгальтер уже успел посадить к себе на колени весьма экзотическую особу – то ли бурятку, то ли филиппинку. Правда, говорила она с плохо скрываемым дальнеподмосковным акцентом. Но от нее и не требовалось, чтобы она говорила. Бухгалтер Бюстгальтер сейчас подмигнул своей даме и сказал:
– Не умеют люди расслабляться… Ашкенази хлебом не корми, дай языком почесать…
– Ты что имеешь в виду? – заинтересованно спросила бурято-филиппинка.
Егор Тропинин замедлил шаг: вслед за Лопоухим Толиком из темноты подъезда появились Логинов и еще пара их приятелей. Егор подумал: странно, так долго была оттепель, а сегодня подморозило и стояла такая чудная ясная ночь, и вот эти умники выбрали именно сегодняшний день для выяснения отношений. И еще он подумал, что знал, чувствовал, что так они этого не оставят. Рано или поздно Логинов решится на какую-нибудь гадость. Но почему именно сегодня? И почему Логинов опять не один? Ведь он намного крупнее и сильнее Егора, естественно, он его не боится… Наверное, все-таки Логинову необходимы зрители, иначе все его подвиги будут просто нелепы. Ну, что опять припасено у Коляши?
– Привет, Тропинин, – буркнул Логинов.
– Здорово вам всем.
– Хорошая погода…
– Да, красиво. Погода в кайф.
– Но не для всех… Видишь, как иногда получается? Значит, говоришь, в следующий раз будет пуля?
– Логинов, а я думал, что мы, как нормальные мужики, обо всем позабыли…
– Вот как у тебя, значит, получается… А как же – в следующий раз будет пуля?
– Я делал все от меня зависящее, чтобы следующего раза не было, – сказал Егор.
– Теперь уже от тебя ничего не зависит. – И Логинов хлопнул себя по куртке. – Пуля-то здесь… Вот как бывает.
– Да чего с ним цацкаться?! – начал Лопоухий Толик.
– Заткнись! – оборвал его Логинов. Потом он посмотрел в глаза Егору: – Ну чего, Тропинин, как решим? Казнить тебя или пойдешь домой? Вон, дверка-то рядом…
Егор вдруг увидел в глазах Логинова странную растерянность, словно все, что он сейчас делал, он делал не по своей воле. Словно он не сам своими ногами пришел сюда. И это вовсе не шутки, все гораздо серьезнее, чем можно было предположить. Логинов – актер, всегда играющий похабные пьесы перед самыми дерьмовыми зрителями, которых можно было отыскать во всем районе. Только сегодня пьеса вдруг опасно сменилась, и она вовсе не по душе актеру, но зрители требуют, их глаза горят от возбуждения… Сердце Егора бешено заколотилось в груди, он вдруг понял, что происходит что-то очень нехорошее. Что всего несколько шагов отделяют их всех от опасной грани, а потом уже ничего нельзя будет вернуть, где-то далеко за домами взвыла сирена «скорой помощи», а потом вдруг стало очень тихо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75