Становится бомжем. Потом в течение нескольких дней ему безумно везет, но он даже и не думает о возврате квартиры, он как бы надеется на помощь, возможно, весьма симпатичной, но абсолютно случайной пары студентов. Которым самим еще надо помогать. Он не думает об экономии внезапных денег. Он небрежно производит такие огромные траты, как будто привык это делать каждый день. Но завтра он выигрывает снова, и его это не удивляет. У него что, союз с электронными игровыми автоматами? Нас тоже ничто не удивляет… А в довершение всего он один у каких-то криминалов, которым просто не понравиться и то уже опасно, забирает свою квартиру. И все. Странствие Одиссея закончено. Улисс возвращается к родным берегам. Как мило!
– Алка… Ты понимаешь… он сейчас еще сказал, что им пришлось выдать ему очень крупный штраф… за моральный ущерб. У них просто не было другого выхода. И опять сказал, что половина моя…
– Вот как? Еще более мило… Он что – Рембо? Или Терминатор? Бандиты выплатили ему, безобидному пенсионеру, штраф… А теперь он идет сюда!
– Да, такого не бывает…
– Ну хорошо, ты можешь считать меня законченной идиоткой, но я хочу тебе кое-что показать. Еще с утра надо было это сделать.
Алка вышла в коридор и вернулась со своей вечерней сумочкой. Она порылась в ней, а потом извлекла какое-то странное колечко. Студент, вдруг усмехнувшись, подумал, что в этой сюрной ситуации он бы не удивился, если бы это был презерватив. И Алка сейчас, прямо на кухне, предложила бы ему заняться любовью. И черт с ним, с Дядей Витей, и черт с ней, с Валери, а еще лучше позвать их к себе. Во было бы здорово, а они тут голову ломают… Какая любовь– все в кучу, и полный трам-тарарам, пока все не рехнемся окончательно! Потому что кому-то, видимо, очень нужно, чтоб у нас отъехали крыши. Кого-то только это и сможет… сможет освободить. Безумие сможет освободить… Вот тебе и вся шальная воля. Нет, бред… дыши-ка, дружок, глубже…
К счастью, это был не презерватив. Колечком оказался какой-то неправильный многоугольник, сделанный скорее всего из толстой соломки для коктейля.
– Гляди – как тебе? – проговорила Алка, держа колечко на ладони. – Вчера, около десяти вечера, с мирным пенсионером, выступившим сегодня в роли Рембо, произошло что-то странное. Если ты помнишь, мы говорили о Дяде Вите…
– Не ерничай!
– Хорошо, не буду… Уже появился этот немец, и вы смотрели нуднейшую программу и потешались, как будто там был живой Чарли Чаплин, и, конечно, ничего не заметили. А я кое-что видела и испугалась. Я подумала, что либо мне это кажется, либо я совсем рехнулась от сессии. Понимаешь, вчера Дядя Витя взял вот эту коктейльную трубочку и начал крутить ее пальцами. Затем он ее просто сжал в руке. Шла программа, я не знаю, сколько было времени, мне показалось – около десяти. У меня упала сумочка– вот эта. Я нагнулась, чтобы ее поднять… Дядя Витя держал руку на колене и сжимал пальцы в кулак так сильно, что рука даже немного дрожала. Ты понимаешь, его кулак был прямо передо мной, и мне показалось, что я почувствовала запах горящей пластмассы. Потом он отдернул руку, как будто обжегся, эта штука упала на пол. По-моему, он даже этого не заметил. Посмотри, ты видишь, что она вся оплавлена, а ее концы спаяны?
Студент недоверчиво поглядел на маленький неправильный пятиугольник в ее ладони и проговорил:
– Алка, но это уж совсем какие-то нелепые вещи…
– Я говорю правду. Это он сделал, он это сделал в своей руке.
– Ну, Алка, перестань, и так много всякой непонятки… Он мог просто спаять это огоньком, а потом выкинуть.
– Нет. Он, как ты выразился, «спаял» это в своей ладони. Я видела. – Она положила колечко на стол. – Потом, это вообще очень странная штука – ты видишь, между звеньями разные уровни? И в то же время какая-то она… на нее очень приятно смотреть, да?! Что-то есть в ее форме…
Алка любовалась колечком, вовсе не догадываясь, что оно, линия в линию, изгиб в изгиб, повторяет Дорину корону. Ту самую, увиденную во сне, а потом вырезанную из резинового мяча. Что она просто уменьшенная копия великой короны, приведшей в такое волнение Профессора Кима.
– Поверь мне, я не знаю, почему и что с ним случилось, но я чувствую – он опасен. И мне кажется, очень…
Снова зазвонил телефон. Они переглянулись – та же грубая настойчивость. Алка вдруг стала очень бледной.
– Я сниму? – проговорил Студент.
Она пожала плечами и с опаской посмотрела на телефон. Студенту вдруг показалось, что он увидел выражение какой-то щемящей тоски в ее глазах. Что за глупости?! Он снял трубку.
– Алло?! – Ив следующую секунду его лицо расплылось в улыбке.
Из дома отдыха звонили родители: в Подмосковье полно снега, и вообще скоро в Европе – Рождество. А как там у вас дела? Конечно же, не скучаете… Студент поговорил еще какое-то время, затем протянул трубку Алке:
– Давай – твои. Это отец.
Студенту нравились отношения в их семье. Мама– булгаковская светлая королева. Отец, несмотря на внешнюю суровость, был всегда с Алкой очень ласков. Их связывала нежная и веселая дружба.
Алка взяла трубку:
– Папа?
Это был не папа. На какое-то мгновение Алке показалось, что на том конце провода кончился мир. Что с ней будут сейчас говорить из холодного могильного провала. Потом голос, незнакомый мужской голос, возможно, что и Дяди-Витин, – только казалось, что до него бесконечно далеко, что до него миллионы лет, что он принадлежит, а вернее, принадлежал кому-то, кого уже давно нет среди живых, – и вот этот голос, словно пришедший с обратной стороны вселенной, с темной изнанки времен, произнес:
– Что, догадалась, сучка?.. Лучше бы тебе этого не делать. Надо было оставить эту штуку там, где нашла, под столом. Никогда не бери чужого. Но теперь уже поздно. Сейчас за ней придут.
И в следующую секунду раздался звонок в дверь.
В это же время мать Дениса Люси вдруг поняла, как она назовет свою новую большую картину. Очень необычную, похожую на иллюстрацию к какой-то таинственной древней легенде. Чарующей и страшной одновременно… Ее идея родилась пару недель назад, и работа шла очень быстро, пока Люси вдруг не почувствовала, что движется в несколько необычном направлении.
«Безумие может освободить». Название странное, но, пожалуй, вполне подходит.
Люси вскрыла очередную бутылку пива и подумала, что обязана закончить эту работу как можно быстрее.
И в это же самое время Юлик Ашкенази находился на заднем сиденье своего лимузина-«стрейч» и двигался в сторону пожара. Несмотря на наличие в автомобиле телефона, на ремне Юлика, сбоку, все же был прикреплен пейджер. Он повсюду таскал его с собой. Сейчас это устройство завибрировало, давая понять, что для Юлика имеется некоторая информация. Юлик с ней ознакомился, и на секунду его губы растянулись в улыбке, и чем-то шальным и тревожным блеснули его глаза. И это хорошо. Очень хорошо, что в эту секунду водитель следил за дорогой, а больше никого и машине не было. Потому что Юлик взял себя в руки и темная молния ушла из его взгляда. И никто так и не узнал, что секунду назад Юлик Ашкенази сидел на заднем сиденье своего «линкольна», слушал все же прорвавшийся из глубин его мозга барабанный бой и улыбался и что это очень бы не понравилось его маме. Потому что секунду назад лицо президента огромной и весьма динамично развивающейся компании, большого умницы и отличного парня Юлика Ашкенази, исказила улыбка самого настоящего сумасшедшего. Он еще раз отодвинул полу своего пиджака и посмотрел на экранчик пейджера: «А бананы могут начать гнить».
Юлик спокойно откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Нет никаких барабанов, обычное переутомление.
– Шутники хреновы, – проговорил он вслух и рассмеялся. – Вы сначала догоните меня.
Двумя часами раньше Андрюха вывел погулять Короля – за последние сутки от Дяди Вити не было ни ответа, ни привета… Хоть бы позвонил. Что там с ним, со старым корешком, екын его в тудын?! Облапошили деда, гады. Да, погуляли… От души погуляли, чего говорить… Какие же все-таки бывают люди сволочи! Это ж три комнаты… У кого – у деда отобрали, у старика! Да… Времена наступили… Еще моя дура: спущу и тебя, и Дядю Витю с лестницы со зверюгой вашей подзаборной взашей! Ишь! Дура-баба-стервь… Екын, вот люди все-таки… Не, ну как?!
Все это Андрюха хотел выложить тете Мане, торгующей в палатке на Уголке пивом в розлив, и все это уместилось у него во фразе:
– Да, б…л…и…н, его, в натуре, падлы… пивка налей.
– Сколько тебе, Андрюша? – участливо спросила тетя Маня. Она была полная, добрая и своя.
– Да, бл… баночка ноль восемь, на триста рублей-то плесни, чего ж там… Сколько получится?
– Только банку верни.
– Так я вот!
Андрюха еще никому не разболтал про Дядю Витю, по крайней мере по трезвяни. Однако опохмеляющийся вокруг народ глядел на Андрюху понимающими глазами и сочувственно вздыхал. Подошел Колян, слесарь, с утра глаза залил.
– Андрюх, ты того… У братана, ну того, младшой ж у меня, свадьба вечером. Так зайдешь, там костей для Короля, ну чего останется, сам понимаешь, соберу.
– Да ну, бли…н, вот падлы!
– Да не говори. Совсем срам люди потеряли. Так зайдешь?
– Спасибо, блин…
Постепенно вокруг них образовался кружок. По мелочи, конечно, но кто как мог предлагал посильную помощь. Колян угостил Андрюху пивком, у Пал Палыча, боцмана, нашлась рыбка, вобла с икоркой.
Да и с утра оттепель. В общем, все нормально, только Дядю Витю жаль. И тут уж ничего не поделаешь, против этих… Вот только Жириновского выбрали, двенадцатого-то… Может, найдет на них управу, ну жулье… Кто?! Да ладно, такое ж трепло, как остальные! Брехун… А чего? Преступность, говорит, стрелять надо на месте. Нам вот эта нужна, диктатура… Без нее у народа всю кровь высосут. Как Пиночет… Да тебя ж первого и посадят за бухню. А меня чего – я человек честный. За бухню не садют… А вот этих, вишь, с Дядей Витей как, их пришерстить давно пора… Оружием, говорит, торговать будем. Нам все страны должны миллиарды, а мы по миру с котомкой ходим. Каждому – по 400 долларов… Ну, ты высчитал!.. В газете написано, сам читал. Говорят, твой Вольфович – еврей… Да ладно, он водку с горла пьет, сам видел. Он мужик-то хоть ученый, но понятный… свой… он еще покажет…
И тогда вдруг Король завыл. И у впечатлительного Андрюхи от этого воя мурашки побежали по телу. Потому что по другой стороне улицы, мимо своего дома, шел Дядя Витя. Он как раз покинул павильон суперкомпьютерных игр и направлялся сейчас в «Норе», чтобы устроить там пожар. Естественно, его никто не узнал, кроме Короля. Но несчастная собака безумно испугалась своего хозяина. Воспоминание о тепле и ласке гнало Короля к Дяде Вите, но его звериное чутье сказало: «Нет! Нельзя». Бедный пес сначала не находил себе места и дрожал всем телом, а потом завыл.
– Чего это он, ошалел? – спросил кто-то.
А Король продолжал выть. И столько в его вое было горести и тоски, столько невыразимой боли, словно Король был древним полком, потерявшим свою подругу, а теперь воющим на луну, окруженную серебряным ореолом и грозно вставшую над землей в ночном небе.
Король не умел говорить. Но его вечная звериная природа знала о многом, и сейчас она заставляла его выть.
Этот вой, оживший в небе над Великим Городом, плывущим сквозь зиму, сквозь предстоящую самую длинную ночь, по только ему одному ведомому потоку, услышал, а скорее почувствовал Егор. Мальчик, которому еще только предстояло стать большим, поднял голову и посмотрел на пушистое небо – Москву укрывал снег.
С его мамой, с его обожаемой мамой что-то случилось. Конечно, она жива, и это самое главное, но сейчас ее хотят отнять. Как уже отняли Дениса. Кто? Ну, это же прямо… Может, ты заболел? Может, тебе все это кажется и ты просто шандарахнулся?! Может, на самом деле ты сейчас лежишь дома и у тебя огромная температура?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
– Алка… Ты понимаешь… он сейчас еще сказал, что им пришлось выдать ему очень крупный штраф… за моральный ущерб. У них просто не было другого выхода. И опять сказал, что половина моя…
– Вот как? Еще более мило… Он что – Рембо? Или Терминатор? Бандиты выплатили ему, безобидному пенсионеру, штраф… А теперь он идет сюда!
– Да, такого не бывает…
– Ну хорошо, ты можешь считать меня законченной идиоткой, но я хочу тебе кое-что показать. Еще с утра надо было это сделать.
Алка вышла в коридор и вернулась со своей вечерней сумочкой. Она порылась в ней, а потом извлекла какое-то странное колечко. Студент, вдруг усмехнувшись, подумал, что в этой сюрной ситуации он бы не удивился, если бы это был презерватив. И Алка сейчас, прямо на кухне, предложила бы ему заняться любовью. И черт с ним, с Дядей Витей, и черт с ней, с Валери, а еще лучше позвать их к себе. Во было бы здорово, а они тут голову ломают… Какая любовь– все в кучу, и полный трам-тарарам, пока все не рехнемся окончательно! Потому что кому-то, видимо, очень нужно, чтоб у нас отъехали крыши. Кого-то только это и сможет… сможет освободить. Безумие сможет освободить… Вот тебе и вся шальная воля. Нет, бред… дыши-ка, дружок, глубже…
К счастью, это был не презерватив. Колечком оказался какой-то неправильный многоугольник, сделанный скорее всего из толстой соломки для коктейля.
– Гляди – как тебе? – проговорила Алка, держа колечко на ладони. – Вчера, около десяти вечера, с мирным пенсионером, выступившим сегодня в роли Рембо, произошло что-то странное. Если ты помнишь, мы говорили о Дяде Вите…
– Не ерничай!
– Хорошо, не буду… Уже появился этот немец, и вы смотрели нуднейшую программу и потешались, как будто там был живой Чарли Чаплин, и, конечно, ничего не заметили. А я кое-что видела и испугалась. Я подумала, что либо мне это кажется, либо я совсем рехнулась от сессии. Понимаешь, вчера Дядя Витя взял вот эту коктейльную трубочку и начал крутить ее пальцами. Затем он ее просто сжал в руке. Шла программа, я не знаю, сколько было времени, мне показалось – около десяти. У меня упала сумочка– вот эта. Я нагнулась, чтобы ее поднять… Дядя Витя держал руку на колене и сжимал пальцы в кулак так сильно, что рука даже немного дрожала. Ты понимаешь, его кулак был прямо передо мной, и мне показалось, что я почувствовала запах горящей пластмассы. Потом он отдернул руку, как будто обжегся, эта штука упала на пол. По-моему, он даже этого не заметил. Посмотри, ты видишь, что она вся оплавлена, а ее концы спаяны?
Студент недоверчиво поглядел на маленький неправильный пятиугольник в ее ладони и проговорил:
– Алка, но это уж совсем какие-то нелепые вещи…
– Я говорю правду. Это он сделал, он это сделал в своей руке.
– Ну, Алка, перестань, и так много всякой непонятки… Он мог просто спаять это огоньком, а потом выкинуть.
– Нет. Он, как ты выразился, «спаял» это в своей ладони. Я видела. – Она положила колечко на стол. – Потом, это вообще очень странная штука – ты видишь, между звеньями разные уровни? И в то же время какая-то она… на нее очень приятно смотреть, да?! Что-то есть в ее форме…
Алка любовалась колечком, вовсе не догадываясь, что оно, линия в линию, изгиб в изгиб, повторяет Дорину корону. Ту самую, увиденную во сне, а потом вырезанную из резинового мяча. Что она просто уменьшенная копия великой короны, приведшей в такое волнение Профессора Кима.
– Поверь мне, я не знаю, почему и что с ним случилось, но я чувствую – он опасен. И мне кажется, очень…
Снова зазвонил телефон. Они переглянулись – та же грубая настойчивость. Алка вдруг стала очень бледной.
– Я сниму? – проговорил Студент.
Она пожала плечами и с опаской посмотрела на телефон. Студенту вдруг показалось, что он увидел выражение какой-то щемящей тоски в ее глазах. Что за глупости?! Он снял трубку.
– Алло?! – Ив следующую секунду его лицо расплылось в улыбке.
Из дома отдыха звонили родители: в Подмосковье полно снега, и вообще скоро в Европе – Рождество. А как там у вас дела? Конечно же, не скучаете… Студент поговорил еще какое-то время, затем протянул трубку Алке:
– Давай – твои. Это отец.
Студенту нравились отношения в их семье. Мама– булгаковская светлая королева. Отец, несмотря на внешнюю суровость, был всегда с Алкой очень ласков. Их связывала нежная и веселая дружба.
Алка взяла трубку:
– Папа?
Это был не папа. На какое-то мгновение Алке показалось, что на том конце провода кончился мир. Что с ней будут сейчас говорить из холодного могильного провала. Потом голос, незнакомый мужской голос, возможно, что и Дяди-Витин, – только казалось, что до него бесконечно далеко, что до него миллионы лет, что он принадлежит, а вернее, принадлежал кому-то, кого уже давно нет среди живых, – и вот этот голос, словно пришедший с обратной стороны вселенной, с темной изнанки времен, произнес:
– Что, догадалась, сучка?.. Лучше бы тебе этого не делать. Надо было оставить эту штуку там, где нашла, под столом. Никогда не бери чужого. Но теперь уже поздно. Сейчас за ней придут.
И в следующую секунду раздался звонок в дверь.
В это же время мать Дениса Люси вдруг поняла, как она назовет свою новую большую картину. Очень необычную, похожую на иллюстрацию к какой-то таинственной древней легенде. Чарующей и страшной одновременно… Ее идея родилась пару недель назад, и работа шла очень быстро, пока Люси вдруг не почувствовала, что движется в несколько необычном направлении.
«Безумие может освободить». Название странное, но, пожалуй, вполне подходит.
Люси вскрыла очередную бутылку пива и подумала, что обязана закончить эту работу как можно быстрее.
И в это же самое время Юлик Ашкенази находился на заднем сиденье своего лимузина-«стрейч» и двигался в сторону пожара. Несмотря на наличие в автомобиле телефона, на ремне Юлика, сбоку, все же был прикреплен пейджер. Он повсюду таскал его с собой. Сейчас это устройство завибрировало, давая понять, что для Юлика имеется некоторая информация. Юлик с ней ознакомился, и на секунду его губы растянулись в улыбке, и чем-то шальным и тревожным блеснули его глаза. И это хорошо. Очень хорошо, что в эту секунду водитель следил за дорогой, а больше никого и машине не было. Потому что Юлик взял себя в руки и темная молния ушла из его взгляда. И никто так и не узнал, что секунду назад Юлик Ашкенази сидел на заднем сиденье своего «линкольна», слушал все же прорвавшийся из глубин его мозга барабанный бой и улыбался и что это очень бы не понравилось его маме. Потому что секунду назад лицо президента огромной и весьма динамично развивающейся компании, большого умницы и отличного парня Юлика Ашкенази, исказила улыбка самого настоящего сумасшедшего. Он еще раз отодвинул полу своего пиджака и посмотрел на экранчик пейджера: «А бананы могут начать гнить».
Юлик спокойно откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Нет никаких барабанов, обычное переутомление.
– Шутники хреновы, – проговорил он вслух и рассмеялся. – Вы сначала догоните меня.
Двумя часами раньше Андрюха вывел погулять Короля – за последние сутки от Дяди Вити не было ни ответа, ни привета… Хоть бы позвонил. Что там с ним, со старым корешком, екын его в тудын?! Облапошили деда, гады. Да, погуляли… От души погуляли, чего говорить… Какие же все-таки бывают люди сволочи! Это ж три комнаты… У кого – у деда отобрали, у старика! Да… Времена наступили… Еще моя дура: спущу и тебя, и Дядю Витю с лестницы со зверюгой вашей подзаборной взашей! Ишь! Дура-баба-стервь… Екын, вот люди все-таки… Не, ну как?!
Все это Андрюха хотел выложить тете Мане, торгующей в палатке на Уголке пивом в розлив, и все это уместилось у него во фразе:
– Да, б…л…и…н, его, в натуре, падлы… пивка налей.
– Сколько тебе, Андрюша? – участливо спросила тетя Маня. Она была полная, добрая и своя.
– Да, бл… баночка ноль восемь, на триста рублей-то плесни, чего ж там… Сколько получится?
– Только банку верни.
– Так я вот!
Андрюха еще никому не разболтал про Дядю Витю, по крайней мере по трезвяни. Однако опохмеляющийся вокруг народ глядел на Андрюху понимающими глазами и сочувственно вздыхал. Подошел Колян, слесарь, с утра глаза залил.
– Андрюх, ты того… У братана, ну того, младшой ж у меня, свадьба вечером. Так зайдешь, там костей для Короля, ну чего останется, сам понимаешь, соберу.
– Да ну, бли…н, вот падлы!
– Да не говори. Совсем срам люди потеряли. Так зайдешь?
– Спасибо, блин…
Постепенно вокруг них образовался кружок. По мелочи, конечно, но кто как мог предлагал посильную помощь. Колян угостил Андрюху пивком, у Пал Палыча, боцмана, нашлась рыбка, вобла с икоркой.
Да и с утра оттепель. В общем, все нормально, только Дядю Витю жаль. И тут уж ничего не поделаешь, против этих… Вот только Жириновского выбрали, двенадцатого-то… Может, найдет на них управу, ну жулье… Кто?! Да ладно, такое ж трепло, как остальные! Брехун… А чего? Преступность, говорит, стрелять надо на месте. Нам вот эта нужна, диктатура… Без нее у народа всю кровь высосут. Как Пиночет… Да тебя ж первого и посадят за бухню. А меня чего – я человек честный. За бухню не садют… А вот этих, вишь, с Дядей Витей как, их пришерстить давно пора… Оружием, говорит, торговать будем. Нам все страны должны миллиарды, а мы по миру с котомкой ходим. Каждому – по 400 долларов… Ну, ты высчитал!.. В газете написано, сам читал. Говорят, твой Вольфович – еврей… Да ладно, он водку с горла пьет, сам видел. Он мужик-то хоть ученый, но понятный… свой… он еще покажет…
И тогда вдруг Король завыл. И у впечатлительного Андрюхи от этого воя мурашки побежали по телу. Потому что по другой стороне улицы, мимо своего дома, шел Дядя Витя. Он как раз покинул павильон суперкомпьютерных игр и направлялся сейчас в «Норе», чтобы устроить там пожар. Естественно, его никто не узнал, кроме Короля. Но несчастная собака безумно испугалась своего хозяина. Воспоминание о тепле и ласке гнало Короля к Дяде Вите, но его звериное чутье сказало: «Нет! Нельзя». Бедный пес сначала не находил себе места и дрожал всем телом, а потом завыл.
– Чего это он, ошалел? – спросил кто-то.
А Король продолжал выть. И столько в его вое было горести и тоски, столько невыразимой боли, словно Король был древним полком, потерявшим свою подругу, а теперь воющим на луну, окруженную серебряным ореолом и грозно вставшую над землей в ночном небе.
Король не умел говорить. Но его вечная звериная природа знала о многом, и сейчас она заставляла его выть.
Этот вой, оживший в небе над Великим Городом, плывущим сквозь зиму, сквозь предстоящую самую длинную ночь, по только ему одному ведомому потоку, услышал, а скорее почувствовал Егор. Мальчик, которому еще только предстояло стать большим, поднял голову и посмотрел на пушистое небо – Москву укрывал снег.
С его мамой, с его обожаемой мамой что-то случилось. Конечно, она жива, и это самое главное, но сейчас ее хотят отнять. Как уже отняли Дениса. Кто? Ну, это же прямо… Может, ты заболел? Может, тебе все это кажется и ты просто шандарахнулся?! Может, на самом деле ты сейчас лежишь дома и у тебя огромная температура?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75