Из-за нее миллионы людей испортили жизнь и себе, и другим.
Инесса разжала пальцы, отпустив его волосы, и вернулась на свое место.
– Говори что хочешь. Я тебе не верю.
Манукалов молча поднялся из-за стола, прошел в кабинет и через несколько минут вернулся оттуда с ксерокопией заявления Виктора Иратова. Молча положил перед Инессой, пошел к телевизору, включил его и уселся смотреть «Вести».
Инесса читала долго, словно не веря своим глазам. Перечитывала по буквам. Мелкий, ленивый почерк Виктора узнала сразу. Он много раз писал ей шпаргалки именно такими мелкими буковками.
– Ты его вынудил… бил, пытал, издевался… – с ненавистью прошептала она.
– Наоборот. Долго тряс с благодарностью мою руку и клялся, что оправдает наше доверие и смоет трудом свой позор. На всех фотографиях, сделанных в аэропорту Франкфурта, выглядит вполне жизнерадостным.
Инесса подошла к телевизору, выключила его и, нагнувшись к мужу, впилась в него взглядом:
– Вы же его обменяли на какого-то террориста!
– Обменяли. Но после того, как он бежал из тюрьмы и получил новые документы на чужое имя.
– Какой побег? – насторожилась Инесса.
Манукалов поискал на журнальном столике среди газет одну ксерокопию фотографии и протянул ее жене.
– Узнаешь?
На фотографии была изображена разъяренная Тереза Островски возле парадной лестницы во Дворце фестивалей и рядом с ней – Курганов.
– Твой кореш Курганов. Я думаю, если он узнает, что благодаря тебе и Виктору отсидел лишних пять лет, мне придется утроить вам обоим охрану.
– Я встречалась с ребятами. Они уверены, что Виктор мертв.
– Конечно. Сама же поставила условие перед свадьбой, чтобы я помог освободиться твоему другу Виктору. Пришлось организовать побег. Чтобы не возникло подозрений, устроили так – двое подставных блатных и все трое твоих друзей выпилили в туалете вагона в полу отверстие и на полустанке покинули его. Охрана специально не мешала, а потом на задержание были брошены силы, прошедшие инструктаж.
Виктор знал, что должен упасть сразу, как услышит первые выстрелы. Блатные были застрелены при оказании сопротивления, а Курганов и Аксельрод сдались. Их отправили дальше по этапу, твоего дорогого Виктора доставили в Москву, на Лубянку. Там он и написал это заявление. Руки был готов целовать мне в благодарность за освобождение. Отправили его в спецшколу и после ее окончания легализовали под другой фамилией.
Манукалов замолк, давая возможность Инессе переварить полученную информацию. В душе он торжествовал. Это была месть, давно придуманная им и взлелеянная на тот случай, если дороги Виктора и Инессы вновь пересекутся. Она считала Александра Сергеевича ничтожеством, так пусть теперь знает, насколько ничтожнее ее любовник. Манукалов по крайней мере свою жизнь за счет других не выторговывал.
За годы, прожитые с мужем, Инесса потеряла чувствительность и ранимость, присущие ей в молодости. Но Виктор все эти годы оставался для нее идеалом человека, сумевшего вопреки ударам судьбы выстоять. Она чувствовала в нем нравственную опору. Возможно, уважения к нему в ней было даже больше, чем любви. Кроме того, Инесса убеждала себя, что, живя с Манукаловым, приносит себя в жертву ради Виктора, любившего ее. И вдруг выясняется, что Иратов такой же подонок, как и ее собственный муж! И служат оба в одной и той же «конторе», так безжалостно сломавшей жизнь ей, Аксельроду и Курганову…
Впервые Александр Сергеевич увидел, как беззвучно и горько плачет жена. Но жалости в своем сердце не обнаружил. Его мучила ревность. И он задал самый болезненный вопрос, хотя понимал, что этого делать не следует.
– Давно вы с ним?
В ответ Инесса кивнула головой.
Боль резанула по сердцу, Манукалов задержал дыхание и прикрыл глаза. Овладев собой, медленно произнес:
– На месте Виктора я бы очень боялся встречи с Аксельродом и Кургановым…
Инесса поняла затаенную в словах мужа угрозу. За Веню она была спокойна. Он мстить не станет, а вот Курган и до тюрьмы был непредсказуемым, а сейчас и подавно. Придется приложить много сил, чтобы его нейтрализовать. Умом Инесса поверила в рассказ о Викторе, но в душе теплилась маленькая надежда, что все было не так.
Она встала и ушла в спальню, давая понять Манукалову, что благодарности к нему не испытывает.
Он ее и не ждал. Теперь накопившаяся месть нащупала орудие – им должен стать Курганов. Завтра же первым делом Манукалов прикажет разыскать его и установить наблюдение.
Невзирая ни на какие протесты Эдди, Веня приехал на ферму. С цветами, шампанским, конфетами и золотым колечком фирмы «Картье». Она была испугана, встревожена и польщена его вниманием.
– Я же просила не приезжать… – нетвердым голосом укорила его.
Веня и сам был взволнован своей выходкой. Но от этого казался еще более пылко влюбленным. Оба ощущали тень Шлоссера, нависшую над ними, что придавало встрече атмосферу старинного романтизма времен Дон Жуана.
Она долго стояла посреди двора, не решаясь пригласить его в дом.
– Как я счастлив видеть тебя, – повторял по-немецки Веня.
Эдди стояла перед ним в легком белом, с кружевами, платье. Сбоку на груди была вышита зеленая уточка. Короткие черные кудри развевал легкий ветерок. Смуглая кожа зарделась матовым румянцем. Губы подрагивали. Ни слова не говоря, Веня сделал шаг вперед и поцеловал ее. Она никак не отреагировала – не отстранилась, не ответила и не обиделась. Только предупредила:
– Вокруг соседи…
– Плевать! Я женюсь на тебе. Ты ведь не против?
– Я замужем. У нас не принято так.
– Как? Шлоссер тебя развел с одним мужем, а я разведу со Шлоссером.
– Но ведь у нас хозяйство, – напомнила Эдди. Практицизм в ней органично уживался с жаждой любовного приключения. Как ни стремилась она играть роль добропорядочной жены, но глаза ее сияли черными угольками с золотыми бесовскими искорками. Монотонность жизни, нарушаемая редкими скандалами, устраиваемыми Шлоссером, казалось, совсем похоронили романтические всплески ее души. Она превратилась в типично немецкую жену. Дом был вылизан и вычищен до самой маленькой пылинки. Окна блестели чистотой. Цветы в палисадниках, вазах и даже в старой тачке гордо покачивали своими свежими головками. Конюшня и манеж содержались в идеальном порядке. Кроме того, она успевала тщательно ухаживать за собой и готовить каждый день обеды, к которым Шлоссер относился с особой требовательностью. Вечерами он сидел в кресле и смотрел исключительно спортивные программы. Потом брал Эдди за руку и вел в спальню. Поначалу она побаивалась ложиться с ним в постель. Потом привыкла и считала себя вполне счастливой женщиной. Но встреча с Веней разбудила в ней давно забытые мечты о празднике, с которого должен начинаться каждый день.
И он это чувствовал. Но напрасно надеялся на быструю победу. В мечтах Эдди большое место занимало ухаживание, которым она была обделена. Хотелось гулять, взявшись за руки, по набережной Рейна, кататься на лодке по Мозелю, ездить на горные курорты в Швейцарию… А нормального секса хватало и без Вени.
Поэтому, постояв во дворе, она так и не пригласила его в дом, а, кокетливо оттолкнув от себя, задорно улыбнулась и согласилась поехать в Бонн погулять.
Веня хотел было возразить, что у них не так много времени до приезда Шлоссера, но подумал, что всегда можно снять номер в отеле и не возвращаться на ферму, забыв о лошадях, к которым была привязана своими заботами Эдди.
Она усадила его в шезлонг под огромный зонт и убежала переодеваться. Веня закурил сигару, вытянул ноги и понял, что просто обязан жить в достатке и покое. В Москве такая жизнь вряд ли возможна. Но он ведь заберет туда Эдди не навсегда. Потом, лет через десять, купят себе такую же ферму, а может, перестроят эту, наймут целый штат работников, и начнется райская, спокойная жизнь. Тогда стукнет им обоим по полтиннику, и в самый раз отойти от дел в деревенскую глушь. А пока надо жить! Он убедит ее, что красивая молодая женщина не имеет права целыми днями ухаживать за лошадьми и пожилым мужем. Будут летать по субботам в Париж, в Монте-Карло. Эдди подружится с Инессой, ее будут окружать шикарные московские дамы, каждый вечер они будут проводить в ресторанах. Неужели это хуже, чем сидеть безвылазно на ферме, даже если она похожа на райский уголок?
Эдди выпорхнула из дома в сопровождении собак, заливающихся восторженным лаем.
– Думают, что я их возьму с собой, – крикнула она, смеясь.
Глаз от Эдди оторвать было невозможно. Она вся сверкала дорогими украшениями. На ней был шелковый длинный зеленый блузон и такие же шаровары. Золотые, полупрозрачные туфельки на небольшом каблуке дополняли этот наряд рейнской красавицы.
Веня одернул свой бюргерский пиджак и протянул ей руку.
– Поедем на моей машине. Погоди, я только собак запру в конюшне.
Через несколько минут они уже мчались с возбуждением беглецов по узким улочкам маленьких чистеньких немецких городков.
– Погуляем по набережной Рейна, а потом пойдем в китайский ресторан. Он на воде. Плавает по вечерам. Просила Шлоссера сходить хоть раз туда, а он ни в какую. Говорит, что в обычных китайских ресторанах намного вкуснее и дешевле, а этот только для дураков-туристов. Побудем сегодня дураками-туристами?
– Побудем, – согласился Веня.
Эдди вела машину непринужденно, вертя по сторонам головой и с интонациями заправского гида сообщая достопримечательности каждого проезжаемого городка.
Курганов сидел на ванной и варил чифир. Для этого пришлось купить такую же горелку, как у Шлоссера. Иначе жизнь в пятизвездочном отеле была бы совершенно невыносима. Судьба в очередной раз сыграла с Александром злую шутку. Завтра он никак не мог встретиться с Терезой в назначенный ею срок. Тогда для чего же идти сегодня вечером убивать турка? Полная бессмыслица. На баре лежали пятьдесят тысяч долларов, которые Александр получил по чеку Порте. Из них какие-то гроши потратил только на индийский чай. Несколько раз звонил в офис Терезы, но секретарша противным голосом сообщала, что фрау Островски на студии и когда будет, неизвестно. Тогда Курганов решился на хитрость. Позвонил опять, представился и объяснил, что хотя ему назначена встреча на завтра, но он должен обязательно встретиться с фрау Островски сейчас, чтобы вручить ей подарок. А вечером ему придется улететь. Этот вариант сработал. Но и тут Курганова ждало разочарование.
– Запишите адрес особняка фрау Островски. Туда вы можете отвезти подарок и передать его компаньонке – фрау Мэгги. И не забудьте оставить ваши координаты, чтобы Тереза Островски могла выразить вам свою благодарность. – После этих слов секретарша продиктовала адрес особняка и повесила трубку.
Курганов буквально покрылся испариной от бешенства. Он собирался купить ей бриллиантовое колье тысяч за сорок, а она просит передать его компаньонке! Он сжимал бумажку с адресом, пил чифир и в раздражении метался по номеру.
– Ну что ж, сама меня пригласила, – сказал он себе, остановившись перед зеркалом. Собственным отражением остался доволен, потому что выглядел очень решительным.
Курганов в который раз достал из кейса цветные фотографии турка, внимательно рассмотрел каждую. Обычная физиономия, с большим носом и черными усами, ничем не отличалась от других. Единственным опознавательным знаком была вмятина на правой щеке, вроде как от оспы. Но что делать, если турок сядет так, что будет видна только левая часть лица? «Как бы не пристрелить не того турка», – подумал Курганов и безрадостно усмехнулся.
Он решил для себя во что бы то ни стало повидать сегодня Терезу. Следовательно, приходилось спешить. Первым делом сжег фотографии, потом проверил пистолет. Вставил обойму, поставил на предохранитель. Белый кейс решил выбросить по дороге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Инесса разжала пальцы, отпустив его волосы, и вернулась на свое место.
– Говори что хочешь. Я тебе не верю.
Манукалов молча поднялся из-за стола, прошел в кабинет и через несколько минут вернулся оттуда с ксерокопией заявления Виктора Иратова. Молча положил перед Инессой, пошел к телевизору, включил его и уселся смотреть «Вести».
Инесса читала долго, словно не веря своим глазам. Перечитывала по буквам. Мелкий, ленивый почерк Виктора узнала сразу. Он много раз писал ей шпаргалки именно такими мелкими буковками.
– Ты его вынудил… бил, пытал, издевался… – с ненавистью прошептала она.
– Наоборот. Долго тряс с благодарностью мою руку и клялся, что оправдает наше доверие и смоет трудом свой позор. На всех фотографиях, сделанных в аэропорту Франкфурта, выглядит вполне жизнерадостным.
Инесса подошла к телевизору, выключила его и, нагнувшись к мужу, впилась в него взглядом:
– Вы же его обменяли на какого-то террориста!
– Обменяли. Но после того, как он бежал из тюрьмы и получил новые документы на чужое имя.
– Какой побег? – насторожилась Инесса.
Манукалов поискал на журнальном столике среди газет одну ксерокопию фотографии и протянул ее жене.
– Узнаешь?
На фотографии была изображена разъяренная Тереза Островски возле парадной лестницы во Дворце фестивалей и рядом с ней – Курганов.
– Твой кореш Курганов. Я думаю, если он узнает, что благодаря тебе и Виктору отсидел лишних пять лет, мне придется утроить вам обоим охрану.
– Я встречалась с ребятами. Они уверены, что Виктор мертв.
– Конечно. Сама же поставила условие перед свадьбой, чтобы я помог освободиться твоему другу Виктору. Пришлось организовать побег. Чтобы не возникло подозрений, устроили так – двое подставных блатных и все трое твоих друзей выпилили в туалете вагона в полу отверстие и на полустанке покинули его. Охрана специально не мешала, а потом на задержание были брошены силы, прошедшие инструктаж.
Виктор знал, что должен упасть сразу, как услышит первые выстрелы. Блатные были застрелены при оказании сопротивления, а Курганов и Аксельрод сдались. Их отправили дальше по этапу, твоего дорогого Виктора доставили в Москву, на Лубянку. Там он и написал это заявление. Руки был готов целовать мне в благодарность за освобождение. Отправили его в спецшколу и после ее окончания легализовали под другой фамилией.
Манукалов замолк, давая возможность Инессе переварить полученную информацию. В душе он торжествовал. Это была месть, давно придуманная им и взлелеянная на тот случай, если дороги Виктора и Инессы вновь пересекутся. Она считала Александра Сергеевича ничтожеством, так пусть теперь знает, насколько ничтожнее ее любовник. Манукалов по крайней мере свою жизнь за счет других не выторговывал.
За годы, прожитые с мужем, Инесса потеряла чувствительность и ранимость, присущие ей в молодости. Но Виктор все эти годы оставался для нее идеалом человека, сумевшего вопреки ударам судьбы выстоять. Она чувствовала в нем нравственную опору. Возможно, уважения к нему в ней было даже больше, чем любви. Кроме того, Инесса убеждала себя, что, живя с Манукаловым, приносит себя в жертву ради Виктора, любившего ее. И вдруг выясняется, что Иратов такой же подонок, как и ее собственный муж! И служат оба в одной и той же «конторе», так безжалостно сломавшей жизнь ей, Аксельроду и Курганову…
Впервые Александр Сергеевич увидел, как беззвучно и горько плачет жена. Но жалости в своем сердце не обнаружил. Его мучила ревность. И он задал самый болезненный вопрос, хотя понимал, что этого делать не следует.
– Давно вы с ним?
В ответ Инесса кивнула головой.
Боль резанула по сердцу, Манукалов задержал дыхание и прикрыл глаза. Овладев собой, медленно произнес:
– На месте Виктора я бы очень боялся встречи с Аксельродом и Кургановым…
Инесса поняла затаенную в словах мужа угрозу. За Веню она была спокойна. Он мстить не станет, а вот Курган и до тюрьмы был непредсказуемым, а сейчас и подавно. Придется приложить много сил, чтобы его нейтрализовать. Умом Инесса поверила в рассказ о Викторе, но в душе теплилась маленькая надежда, что все было не так.
Она встала и ушла в спальню, давая понять Манукалову, что благодарности к нему не испытывает.
Он ее и не ждал. Теперь накопившаяся месть нащупала орудие – им должен стать Курганов. Завтра же первым делом Манукалов прикажет разыскать его и установить наблюдение.
Невзирая ни на какие протесты Эдди, Веня приехал на ферму. С цветами, шампанским, конфетами и золотым колечком фирмы «Картье». Она была испугана, встревожена и польщена его вниманием.
– Я же просила не приезжать… – нетвердым голосом укорила его.
Веня и сам был взволнован своей выходкой. Но от этого казался еще более пылко влюбленным. Оба ощущали тень Шлоссера, нависшую над ними, что придавало встрече атмосферу старинного романтизма времен Дон Жуана.
Она долго стояла посреди двора, не решаясь пригласить его в дом.
– Как я счастлив видеть тебя, – повторял по-немецки Веня.
Эдди стояла перед ним в легком белом, с кружевами, платье. Сбоку на груди была вышита зеленая уточка. Короткие черные кудри развевал легкий ветерок. Смуглая кожа зарделась матовым румянцем. Губы подрагивали. Ни слова не говоря, Веня сделал шаг вперед и поцеловал ее. Она никак не отреагировала – не отстранилась, не ответила и не обиделась. Только предупредила:
– Вокруг соседи…
– Плевать! Я женюсь на тебе. Ты ведь не против?
– Я замужем. У нас не принято так.
– Как? Шлоссер тебя развел с одним мужем, а я разведу со Шлоссером.
– Но ведь у нас хозяйство, – напомнила Эдди. Практицизм в ней органично уживался с жаждой любовного приключения. Как ни стремилась она играть роль добропорядочной жены, но глаза ее сияли черными угольками с золотыми бесовскими искорками. Монотонность жизни, нарушаемая редкими скандалами, устраиваемыми Шлоссером, казалось, совсем похоронили романтические всплески ее души. Она превратилась в типично немецкую жену. Дом был вылизан и вычищен до самой маленькой пылинки. Окна блестели чистотой. Цветы в палисадниках, вазах и даже в старой тачке гордо покачивали своими свежими головками. Конюшня и манеж содержались в идеальном порядке. Кроме того, она успевала тщательно ухаживать за собой и готовить каждый день обеды, к которым Шлоссер относился с особой требовательностью. Вечерами он сидел в кресле и смотрел исключительно спортивные программы. Потом брал Эдди за руку и вел в спальню. Поначалу она побаивалась ложиться с ним в постель. Потом привыкла и считала себя вполне счастливой женщиной. Но встреча с Веней разбудила в ней давно забытые мечты о празднике, с которого должен начинаться каждый день.
И он это чувствовал. Но напрасно надеялся на быструю победу. В мечтах Эдди большое место занимало ухаживание, которым она была обделена. Хотелось гулять, взявшись за руки, по набережной Рейна, кататься на лодке по Мозелю, ездить на горные курорты в Швейцарию… А нормального секса хватало и без Вени.
Поэтому, постояв во дворе, она так и не пригласила его в дом, а, кокетливо оттолкнув от себя, задорно улыбнулась и согласилась поехать в Бонн погулять.
Веня хотел было возразить, что у них не так много времени до приезда Шлоссера, но подумал, что всегда можно снять номер в отеле и не возвращаться на ферму, забыв о лошадях, к которым была привязана своими заботами Эдди.
Она усадила его в шезлонг под огромный зонт и убежала переодеваться. Веня закурил сигару, вытянул ноги и понял, что просто обязан жить в достатке и покое. В Москве такая жизнь вряд ли возможна. Но он ведь заберет туда Эдди не навсегда. Потом, лет через десять, купят себе такую же ферму, а может, перестроят эту, наймут целый штат работников, и начнется райская, спокойная жизнь. Тогда стукнет им обоим по полтиннику, и в самый раз отойти от дел в деревенскую глушь. А пока надо жить! Он убедит ее, что красивая молодая женщина не имеет права целыми днями ухаживать за лошадьми и пожилым мужем. Будут летать по субботам в Париж, в Монте-Карло. Эдди подружится с Инессой, ее будут окружать шикарные московские дамы, каждый вечер они будут проводить в ресторанах. Неужели это хуже, чем сидеть безвылазно на ферме, даже если она похожа на райский уголок?
Эдди выпорхнула из дома в сопровождении собак, заливающихся восторженным лаем.
– Думают, что я их возьму с собой, – крикнула она, смеясь.
Глаз от Эдди оторвать было невозможно. Она вся сверкала дорогими украшениями. На ней был шелковый длинный зеленый блузон и такие же шаровары. Золотые, полупрозрачные туфельки на небольшом каблуке дополняли этот наряд рейнской красавицы.
Веня одернул свой бюргерский пиджак и протянул ей руку.
– Поедем на моей машине. Погоди, я только собак запру в конюшне.
Через несколько минут они уже мчались с возбуждением беглецов по узким улочкам маленьких чистеньких немецких городков.
– Погуляем по набережной Рейна, а потом пойдем в китайский ресторан. Он на воде. Плавает по вечерам. Просила Шлоссера сходить хоть раз туда, а он ни в какую. Говорит, что в обычных китайских ресторанах намного вкуснее и дешевле, а этот только для дураков-туристов. Побудем сегодня дураками-туристами?
– Побудем, – согласился Веня.
Эдди вела машину непринужденно, вертя по сторонам головой и с интонациями заправского гида сообщая достопримечательности каждого проезжаемого городка.
Курганов сидел на ванной и варил чифир. Для этого пришлось купить такую же горелку, как у Шлоссера. Иначе жизнь в пятизвездочном отеле была бы совершенно невыносима. Судьба в очередной раз сыграла с Александром злую шутку. Завтра он никак не мог встретиться с Терезой в назначенный ею срок. Тогда для чего же идти сегодня вечером убивать турка? Полная бессмыслица. На баре лежали пятьдесят тысяч долларов, которые Александр получил по чеку Порте. Из них какие-то гроши потратил только на индийский чай. Несколько раз звонил в офис Терезы, но секретарша противным голосом сообщала, что фрау Островски на студии и когда будет, неизвестно. Тогда Курганов решился на хитрость. Позвонил опять, представился и объяснил, что хотя ему назначена встреча на завтра, но он должен обязательно встретиться с фрау Островски сейчас, чтобы вручить ей подарок. А вечером ему придется улететь. Этот вариант сработал. Но и тут Курганова ждало разочарование.
– Запишите адрес особняка фрау Островски. Туда вы можете отвезти подарок и передать его компаньонке – фрау Мэгги. И не забудьте оставить ваши координаты, чтобы Тереза Островски могла выразить вам свою благодарность. – После этих слов секретарша продиктовала адрес особняка и повесила трубку.
Курганов буквально покрылся испариной от бешенства. Он собирался купить ей бриллиантовое колье тысяч за сорок, а она просит передать его компаньонке! Он сжимал бумажку с адресом, пил чифир и в раздражении метался по номеру.
– Ну что ж, сама меня пригласила, – сказал он себе, остановившись перед зеркалом. Собственным отражением остался доволен, потому что выглядел очень решительным.
Курганов в который раз достал из кейса цветные фотографии турка, внимательно рассмотрел каждую. Обычная физиономия, с большим носом и черными усами, ничем не отличалась от других. Единственным опознавательным знаком была вмятина на правой щеке, вроде как от оспы. Но что делать, если турок сядет так, что будет видна только левая часть лица? «Как бы не пристрелить не того турка», – подумал Курганов и безрадостно усмехнулся.
Он решил для себя во что бы то ни стало повидать сегодня Терезу. Следовательно, приходилось спешить. Первым делом сжег фотографии, потом проверил пистолет. Вставил обойму, поставил на предохранитель. Белый кейс решил выбросить по дороге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78