«Николасу Гейлу, эсквайру». Почерк был прерывистым, буквы прыгали и качались, как пьяные. Я открыл конверт и вытащил из него листок бумаги. В записке было всего четыре слова:
«Шиш и тебе тоже». Я спрятал записку и конверт в карман и задумчиво посмотрел на письменный стол. Я помнил, что сказал на прощание Клоду Уипсу — «Шиш тебе!» И четыре слова записки были, наверное, его ответом. Своего рода запоздалый солдатский юмор.
Может, я ошибся в Клоде? Вполне возможно. Может, он не ходил к ко е-к ому, чтобы сообщить плохие новости и вернуть деньги, полученные за молчание? Может, эти деньги перевесили в сознании Клода все, что он имел в Мэлки, и он счел за лучшее
смыться? Снаружи щелкнул выключатель. Комната погрузилась во мрак. Только из окна, наполовину завешенного гардиной, пробивался тусклый свет.
Послышались шаги. Всего несколько шагов. В полумраке я различил контуры трех огромных фигур. Я отступил за письменный стол, бросил сигарету на пол и наступил на нее. Быстро ощупывая пальцами поверхность стола, я нашел и закрыл крышкой тяжелый чернильный прибор.
— Привет, привет, мистер Гейл,— произнес голос.— Рады тебя видеть. Мы пришли потолковать с тобой, мистер Гейл. Для твоего же блага. Мы думаем...
Я запустил чернильницу в Голос. Кто-то свирепо выругался, и мы перешли к главному номеру сегодняшней вечерней программы.
С самого начала у меня не было никаких шансов. Трое против одного в тесном пространстве — при таком раскладе не спасет никакая тактика. Кто-то ударил меня дубинкой по голове, и не успел я очухаться, как получил сильнейший свинг в челюсть, удар ногой в колено и короткий тычок в солнечное сплетение.
Этого мне хватило. Я упал на колени и схватил кого-то за ногу. Резкий удар по шее подсказал мне, что лучше встать на ноги. Я кое-как поднялся, придерживаясь за стену.
Голос произнес:
— Держите его. Он там, у стены.
Две пары рук прижали меня к стене. Чей-то ботинок врезался в мою голень — дабы напомнить, что лучше стоять тихо.
Я почувствовал, как по лицу стекает тонкая струйка крови, и подумал, что Клод все-таки не так уж умен.
— Значит, тебе нравится бросаться чернильницами? — произнес Голос.— Ну, ты свое получишь. Ты у меня заработал, мразь.
Чья-то рука отдернула гардину, и в комнате стало немного светлее. Голос стоял прямо передо мной. Слышалось тяжелое дыхание двух человек, прижимавших меня к стене.
— Занимайся своими дерьмовыми делами, мистер Гейл,— довольно дружелюбно сказал Голос.— Понял? И не пытайся запугивать бедных маленьких простачков вроде Клода Уипса. Ты хочешь что-нибудь сказать, мистер Гейл? Будь любезен...
Я выплюнул коренной зуб и ничего не сказал.
— Тебе нравятся чернильницы, правда? — продолжал Голос.— И ты любишь ими бросаться? Ну хорошо, получай!
Я попытался, поймать момент и, когда мне показалось, что пора, резко отдернул голову. Но чернильница с отбитым верхом полете-тела мне прямо в лицо. Я почувствовал, как зазубренный край врезался мне в нос. Перед глазами заплясали очень симпатичные звездочки.
— Оставьте мистера Гейла в покое,— сказал Голос.— Он плохо себя чувствует.
Они отошли, и я прижался к стене, чтобы не свалиться. Я чувствовал, что с трудом удерживаю уплывающее сознание. Глаза застилал кровавый туман.
— Ну пока, мистер Гейл,— сказал Голос.— Будь хорошим мальчиком и занимайся своими дерьмовыми делишками. Усек? Я не хочу больше с тобой возиться, но в следующий раз нам придется разрезать тебя на кусочки. Усек? В разрезанном виде ты будешь выглядеть хуже, чем сейчас.
Удар пришелся на последнее слово. Сильнейший свинг в челюсть бросил меня на колени. Я увидел, как пол медленно надвигается на меня.Я лежал на полу и ждал. Я знал, что удар последует, но не знал, куда угодит. Такая работа всегда заканчивается пинком. Я смутно чувствовал, что это будет удар в лицо.
Моя рука медленно поползла по полу. Наверное, мой полумертвый мозг пытался защититься от удара ногой в лицо. Но рука не добралась до лица. На нее наступил тяжелый ботинок, прямо на пальцы. Я начал уныло размышлять об этом ботинке.
Это был тяжелый ботинок, подбитый гвоздями. Я размышлял, почему сапожные гвозди всегда забивают по три. Мои пальцы шевелились и нащупали место, где был забит только один гвоздь — двух
не хватало. Я совершенно некстати подумал, что Голосу скоро придется ремонтировать ботинки.Ботинок освободил мои слабые, едва шевелящиеся пальцы.
— У тебя игривое настроение, мистер Гейл,— произнес Голос.— Озорник Гейл! А как тебе это понравится, мистер Гейл?
Я успел поднести руки к лицу. Но он ударил не в лицо. Его ботинок врезался мне в живот. Несколько секунд до того, как все погрузилось во мрак, показались мне очень длинными.
Я приходил в себя, словно выплывал из глубины моря. Мертвого, черного моря. Прошло много времени, пока я вспомнил, что случилось. Уходя, они задернули гардину, и в комнате было темно, хоть глаз выколи. Мое сознание, оцепеневшее и неуклюжее, было, казалось, загипнотизировано этой чернильной темнотой.
Я лежал ничком у стены. Саднило лицо, порезанное разбитой чернильницей. В желудке была отвратительная ноющая боль, разливающаяся по всему животу. Плохи дела, подумал я. Но бывает и хуже. Мне и раньше приходилось получать удары в брюхо, и я знал, что лучше уж такая вот ноющая боль, которая говорит о сильном внутреннем ушибе, чем отвратительные признаки кровотечения, которые означают, что тебе скорее всего крышка.
Я хотел шевельнуться, но это потребовало огромных усилий и вызвало новую волну острых ощущений. Такой головной боли я не пожелал бы и гремучей змее, а желудок при каждом движении поднимался к горлу.
Я перевернулся лицом вниз и, упираясь руками в пол, стал на колени. Подвывая от боли, я изо всех сил старался заставить себя ползти к дверям ванной. Из всех сокровищ мира мне сейчас нужна была только вода.
Я наконец подполз к ванной, и мне с трудом удалось дотянуться до дверной ручки. С трудом я открыл дверь, нащупал выключатель и включил свет. Это усилие оказалось для меня чересчур большим. Я свалился на пол и минут пять лежал неподвижно. К горлу неудержимо подступала тошнота.
Я стал думать о Голосе и его подкованных ботинках. Я прикидывал, что сделаю с этим типом, когда представится возможность. Это очень помогло. Мне сразу стало легче.
Я лежал головой к двери гостиной, глядя в темную комнату. Вдруг в коридоре кто-то щелкнул выключателем.Я снова почувствовал неудержимый позыв к рвоте. И хотя в гостиной уже горел свет, я ничего не видел. Зато услышал шелест длинных шелковых юбок женщины, которая шла ко мне.
— Не шевелитесь и ни о чем не беспокойтесь,— произнес тихий печальный голос.— Сейчас я принесу вам воды.
Это мне понравилось. Еще приятнее стало, когда я почувствовал, как она, поддерживая мне голову свободной рукой, обтирает мои виски смоченной холодной водой губкой.
«Дела принимают новый оборот»,— подумал я.
— Постарайтесь расслабиться,— заговорила она.— По-моему, ваше состояние не самое тяжелое. Полежите еще с закрытыми глазами. У вас, наверное, сильно болит голова? Не нужно ничего говорить.
Я молчал и даже не пытался открыть глаза, так у меня болела голова. Внутри черепа словно кто-то молотил кувалдой по наковальне. Зато челюсти я совсем не чувствовал, словно она принадлежала кому-то другому. Не знаю, сколько я так провалялся.
— Теперь вам придется немножко поработать,— женский голос вернул меня к действительности. С ее помощью я перевернулся лицом вниз и, опираясь на стену, с трудом встал на ноги. Немного передохнув, кое-как доплелся до кровати и свалился на нее. Я еще чувствовал, как женщина помогла мне положить ноги на кровать, а потом снова вырубился.
Когда я пришел в себя, мой лоб и глаза были закрыты какой-то влажной материей. Сделав несколько глубоких вдохов, я осознал, что вопреки всем ожиданиям чувствую себя не так уж плохо.
Я осторожно открыл глаза и тут же снова закрыл их. Я просто не мог себе поверить — то, что я увидел, было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Потом я осторожно открыл глаза, снова посмотрел и только теперь понял, что это не мираж. Девушка действительно существовала.
Она стояла у кровати, глядя на меня. Ее белое горностаевое манто висело на спинке стула. На девушке было белое вечернее платье. Ее плечи, руки, шея были покрыты мягким загаром — такой бывает у людей с молочно-белой кожей, которые много плавают, гуляют и вообще большую часть времени проводят на солнце. Овальное ее лицо обрамляли длинные светлые волосы, свободно падающие на плечи. У нее были темные густые брови, а синие, как сапфиры, глаза оттенялись длинными ресницами. Девушка была высокой, стройной, но, где надо, вполне округлой, можете мне поверить. Она была неповторима.
— Этого не может быть! — сказал я.
— Чего не может быть? — девушка серьезно посмотрела на меня.
— Вас. Наверное, я вижу сон. Невозможно, чтобы женщина была такой красивой.
Она рассмеялась. Это был необычный смех. Ее алые губы раскрылись, обнажив чудесные белые зубы, но глаза не улыбались. Они оставались спокойными и грустными.
— Я попытаюсь найти что-нибудь выпить. Здесь, наверное, есть бренди. Сейчас вам это необходимо.
Я посмотрел на свои руки. Правая была перепачкана кровью и грязью с ботинка Голоса.
— Да, выпить бы сейчас не мешало. И хорошо, если бы вы нашли мне мокрое полотенце, чтобы протереть руки.
Девушка вышла в ванную. Я услышал, как открылся и закрылся какой-то ящик, потом полилась вода. Через минуту девушка вернулась с мокрым полотенцем.
— К сожалению, пришлось испачкать ваш платок, когда я вытирала вам голову.— Она протянула мне полотенце.— Теперь поищу бренди.
Девушка вышла в гостиную. Я лежал на спине, глядя в потолок, и ломал себе голову — как молодая красивая женщина в белом муаровом платье и летнем горностаевом манто могла очутиться в половине одиннадцатого вечера в заброшенном коттедже Клода Уипса возле Гара-Рок? Разгадка никак не приходила, а я слишком устал, чтобы долго думать.
Девушка вернулась в комнату. На губах ее играла приветливая улыбка. Она принесла стакан и бутылку.
— Я нашла для вас бренди! — она налила добрых полстакана и поднесла стакан к моему рту.
Я сел повыше, оперся затылком о стену и взял у нее стакан.
— Что ж... Пью за вас!
Бренди оказался удачным. Я протянул девушке стакан, и она налила мне еще. После второй порции я снова почувствовал интерес к жизни.Девушка подошла к стулу, на котором лежало ее манто, поставила стул поближе к кровати и села, забросив ногу за ногу. Ее большие глаза печально смотрели на меня. Больше она не сказала ни слова.
Немного передохнув, я опустил ноги на пол и сел на край кровати, глядя на нее.
— Вы совсем не любопытны? — спросил я. Она покачала головой и сказала мягко:
— Я не любопытна. Если вы захотите, то сами все мне расскажете.
— Меня зовут Николас Гейл,— представился я.— А вас?
— Я Дениз Эллерден,— ответила девушка.— Вам уже получше, мистер Гейл?
Я кивнул.
— Примерно за час до того, как вы появились, меня избили три здоровенных парня. Я им почему-то не понравился. Сильно не понравился. Вы знаете, почему я оказался в этих краях?
Она покачала головой.
— Я работаю в бюро Линнена,— объяснил я.— Приехал сюда по делу вашего отца. Мне предстоит выяснить, кто подсунул в «Мэлки Рекорд» эту грязную заметку.
Она на минуту задумалась.
— Так вас за это избили?
— Думаю, что да. А как вы здесь оказались? — спросил я. Дениз встала и сняла манто со спинки стула. Из внутреннего кармана она достала сложенный листок бумаги и протянула мне. Я развернул листок. На нем было напечатано:
«Праведной мисс Дениз Эллерден.
Если вы хотите узнать все об этой заметке в «Мэлки Рекорд»— кто поместил ее в газету и о многом другом, приезжайте в десять тридцать на Гара-Рок к коттеджу Уипса».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30