Потягиваясь, подошел к окну выглянул наружу. Синее безоблачное небо отражалось в спокойном юре. День был прекрасный. Чего я не мог сказать о своих делах.
У меня болела голова, в горле пересохло. За три часа мы с Микки Линненом осушили две бутылки виски. Я улыбнулся, вспоминая прошлую ночь. Микки, конечно, рассчитывал, что рано или поздно я развяжу язык и все ему выложу. Но он ошибся. Я решил действовать по своему усмотрению.
Я считал, что в этом деле я работаю на двух людей — на Микки Гиннена и Джона Эллердена. В меру своих сил я старался для них обоих. Вместе с тем, я не сомневался, что Линнен постарается мне помешать, если узнает, что у меня на уме. А в перспективе это не сулит ничего хорошего ни ему, ни Эллердену.
Я принял контрастный душ — открывал поочередно то горячую, то солодную воду, пока не почувствовал себя бодрее, выпил крепкий софе и пошел к морю купаться.
Я заплыл подальше от берега, перевернулся на спину и лежал, расслабленно глядя на небо. Вспомнил, что сегодня суббота, а суббота всегда была для меня особенным днем. Всю жизнь я считал, что у каждого дня недели есть свое лицо, есть хорошие и плохие дни. По крайней мере, нам так кажется. Но потом вдруг через шесть месяцев или через год может оказаться, что со средой, которую вы до сих пор считали одним из своих плохих дней, что-то произошло и она совсем не плоха. Хорошенько все припомнив, вы обнаруживаете, что это замечательный день и вам только казалось, что он плохой...
Сегодня суббота, а этим дням я никогда особенно не доверял. Когда меня в Марселе схватили гестаповцы, была суббота. Естественно, это был не лучший день в моей жизни. В воскресенье рано утром они начали обрабатывать меня резиновой дубинкой. И этот день не показался мне хорошим. Собственно говоря, если бы в ту субботу меня не поймали и не избили, я и не подумал бы удирать из Франции. Меня не подобрал бы на побережье спасательный катер Королевских ВВС, и я не попал бы в Англию. Если бы всего этого не произошло, я, наверное, продолжал бы работать в Марселе, и все это могло кончиться гораздо хуже — кто знает...
Итак, я чувствовал: в эту субботу должно что-то произойти. Драма или комедия, что-то хорошее, плохое — не знаю, но непременно что-то произойдет.
В двенадцать часов я вышел из моря, оделся и поехал в общественную библиотеку. Библиотекарь был очень любезен, и вскоре я держал в руках нужные книги. Те, в которых анализировались судебные дела, связанные с коррупцией. Я внимательно посмотрел их и к часу дня вернулся в гостиницу. Пообедав и выпив виски с содовой.
я поднялся в свой номер и позвонил в гостиницу «Палас» Микки Линнену. Он сказал, что Харт Аллен уже приехал.
— Что он собирается делать? — спросил я.— С ним можно разговаривать?
— Да, Ник. Сейчас он немного успокоился. Я передал ему то, что ты просил, и он согласился. До понедельника Аллен ничего не предпримет. А за это время он немного осмотрится и успокоится.
— Отлично.
— Что дальше? — спросил Микки.— Что ты еще надумал? Ты считаешь, что я должен без дела сидеть здесь?
— Да. Но до поры, до времени. Послушай, Микки... Сегодня днем я передам тебе записку. В ней я попрошу тебя кое-что сделать. Не спорь и не рассуждай, а просто сделай.
— Ничего себе! — протянул Микки.— А потом возникнет новый скандал?
— Могут быть небольшие осложнения. Но если не сделаешь — будут большие неприятности.
— Ладно,— хмыкнул Микки.— Я всегда предпочитал спокойную жизнь. Так что я сделаю то, о чем ты просишь. Что еще, Ник?
— Только то, о чем я попрошу в записке. Обо всем поговорим позже. Не разрешай Аллену уходить далеко из гостиницы. Чем меньше его будут видеть в Мэлки, тем лучше. Сделай это, и все будет нормально.
Он согласился, и я повесил трубку. Я подумал, что Микки классный парень — потому что, во-первых, знает, когда не следует задавать лишних вопросов, и, во-вторых, по сути, не сомневается в необходимости моих действий.
Я лег на кровать, закурил сигарету и задумался, глядя в потолок.Жизнь, думал я,— сплошное безумие. Но безумна скорее не жизнь, а люди, которые делают ее такой.
Я лежал и думал, что три четверти всех неприятностей в мире начинаются с мелочей, с того, что люди каждый по-своему их понимает. Они злятся или раздражаются, ревнуют или ненавидят из-за чего-то совершенно несущественного. Люди сначала делают, а потом думают. В результате ситуация только усложняется и мы создаем себе все новые проблемы. Я подумал, что большинство убийств начинается именно с этого.
Я стал думать об Уипсе. В последнее время я часто его вспоминал. Клод Уипс был интересным типом, и о нем таки стоило лишний раз подумать. Если бы Уипс как следует распорядился хоть половиной своего ума, хитрости и изворотливости, которые он истратил на дело Эллердена, он наверняка добился бы успехов в жизни. Но, похоже, в характере Клода была какая-то червоточина, которая и послужила причиной бесславного его конца. Был в его сознании какой-то отвратительный маленький вывих, заставлявший Уипса ненавидеть других людей. Может быть, у Уипса был комплекс могущества, и он считал, что использует свои возможности наилучшим образом.
Зазвонил телефон. Это был Финней.
— Привет, Ник,— сказал он.— Все в порядке. Сегодня утром я виделся с Роуксом и провел хорошую подготовку. Все получилось, как ты говорил.
— Как он это воспринял?
— Сперва выкручивался как мог. Грубил и пытался блефовать, но меня этим не проймешь. Сейчас мужик изрядно испугался. Он слабак. Ты его возьмешь одной левой.
— А он собирается прийти на встречу?
— Наверняка явится.
— Порядок. Зайди сюда днем, часов в пять-шесть. Увидишь запечатанный конверт, адресованный Юстасу Трединору. К семи часам доставь его в имение Трединора. Будет лучше,' если ты останешься с ним. Скажи, чтобы он сделал то, о чем сказано в письме.
— А ты думаешь, он это сделает? — спросил Финней.
— Сделает. Я с ним уже договорился.
Я положил трубку, открыл свою папку, вынул из нее пару листов бумаги и авторучку и положил в карман. Потом спустился по лестнице, сел в машину и поехал в «Шеппи».
Приехал я в половине третьего. Вошел в коктейль-бар и огляделся. Бармен куда-то вышел, но за угловым столиком сидел человек — за тем столиком, где в среду я разговаривал с Уипсом. Я подумал, что это неплохо.
— Добрый день,— сказал я, подходя к нему.— Ваша фамилия Роукс?
— Да.
Это был низкорослый коренастый мужчина с седеющей шевелюрой, растерянными глазами и вялым ртом, который он старался скрыть под густыми усами. На тыльной стороне его правой кисти была выколота змея.
Я сел рядом с ним.
— Послушайте, Роукс. Я хочу покончить с этим делом как можно скорее. Мой друг сегодня уже говорил с вами. Но только в общих чертах. Я буду более конкретен. Предоставляю вам два варианта, и мне плевать, какой из них вы выберете. Но выбрать вам придется, и очень скоро.
— Вы слишком круто начинаете,— сказал он. Я пожал плечами.
— Может быть. Прежде всего, вам известно все об этой клевете на Дениз Эллерден. Вы тот человек, который разбил колонку сплетен в «Мэплтор Рекорд» и заменил там последний абзац. Вы виновны в появлении этой клеветы. Правда, вы считали, что вам гарантирована безопасность. Мы с вами оба знаем, почему вы были в этом уверены. Но вы просчитались. Думаю, вы немного знакомы с законами. А ситуация такова. В результате появления в печати гнусного навета газета вынуждена была принести извинения своим читателям и заплатить пять тысяч фунтов в местный благотворительный фонд. Не говоря уже о том, что от нее пострадали мисс Эллерден и вся ее семья. Вы не хуже меня знаете, что, если вся эта история всплывет, газета молчать не станет. Выведет вас на чистую воду, чтобы другим
не повадно было. И вы знаете, чем это кончится? В лучшем случае — годом тюрьмы. Но это не все. У меня есть еще кое-что. И я, в случае чего, готов все выложить. Уверен, что смогу обеспечить вам два-три года каторжных работ.
Роукс облизал пересохшие губы.
— В чем вы хотите меня обвинить?
— Вы шантажист, и я могу это доказать. Он хотел что-то сказать, но я перебил его.
— Мне некогда вас слушать. Я уже говорил, что мне наплевать, что вы будете делать. У вас два выхода. Вы можете уехать. Собрать вещи и сегодня же убраться из Мэлки. Или остаться здесь. Но если останетесь, то сегодня же вечером вас арестуют. Ну, так что?
— Все равно я уже сыт по горло этим Мэлки,— ответил он.— Мне предлагали хорошую работу в Бирмингеме. Я уже давно подумывал об этом.
— Вот и езжайте в Бирмингем.
— Это все? — язвительно спросил Роукс. Я покачал головой.
— Осталось еще одно небольшое дело — ваше признание.
Я вытащил из кармана лист бумаги и авторучку, снял с ручки колпачок и положил бумагу перед ним.
— Сейчас вы напишите признание. Мне оно нужно как гарантия, что вы ничего не предпримете в будущем.
Он посмотрел на меня, пытаясь придать лицу свирепое выражение.
— Не буду я ничего писать!
— Дело ваше,— сказал я. Я надел на ручку колпачок.
— Если будете сопротивляться, это только ухудшит ваше положение. Мне точно известно, что произошло. Я знаю, почему вы поместили в газету эту клевету. Я знаю, что вы были уверены в своей безопасности, и знаю, почему вы так считали,— я улыбнулся Роуксу.— Большинство людей вашей профессии — наборщики и старшие наборщики — немного знакомы с законами о клевете и оскорблениях. Но вы, скорее всего, не задумывались о том, что вас могут обвинить в преступлении против закона о борьбе с коррупцией 1906 года. Не правда ли, Роукс?
— Не понимаю, о чем вы говорите.
— Ладно, я вам объясню. В части первой Закона о борьбе с коррупцией говорится, что, если служащий принимает от кого-то взятку за определенные действия, связанные с выполнением его обязанностей, значит он виновен в совершении преступления и подлежит тюремному заключению, с применением или без применения каторжных работ, на срок до двух лет, или штрафу до пятисот фунтов. Или же и то и другое вместе.
Роукс ничего не ответил.
— Я прочитал это сегодня утром в публичной библиотеке,— продолжал я.— И сделал это для вашего блага. Ведь вы не хуже меня знаете, что, если вдруг станут известны все факты этого дела, вы получите максимальное наказание — два года каторги и штраф
пятьсот фунтов. Не говоря уже о тех обвинениях, которые вам известны.
Несколько минут Роукс молча разглядывал свои ногти, потом сказал:
— Что ж, пожалуй, я это сделаю.
Я начал диктовать. Когда он закончил и подписал признание, я придвинул его к себе и прочел. Текст показался мне убедительным:
«Мэлки, 23 августа 1947 года.Я, Чарльз Эдвард Роукс, проживающий в Мэлки, на улице Камберленд Мьюз, 176, добровольно делаю следующее признание.
Три месяца назад ко мне подошел человек по имени Клод Уипс, с которым я был немного знаком, специалист по отделке помещений. Он рассказал мне о некоторых известных ему событиях и предложил деньги за то, что я опубликую написанное им то ли в самой газете, то ли в приложении для Мэплтора. Мне тогда нужны были деньги — недавно я проиграл на бегах,— поэтому я согласился. Я предложил Уипсу напечатать его заметку в Мэплторском приложении, а не в главной газете Мэлки. Мэплторский листок печатается рано утром, и можно было надеяться, что он успеет дойти до подписчиков раньше, чем редактор заметит подвох.
Я сделал это сразу после перерыва, до прихода ночного сторожа, и всем рассказывал, что собираюсь пойти в кино в Ньютон-Эббот. Потом пробил свою карточку на компостере так, чтобы получилось, что я работал сверхурочно, хотя на самом деле я поместил этот абзац раньше.
Я понимаю, что доставил людям много неприятностей, о чем теперь сожалею. Если бы я раньше знал, что последствия этой клеветы будут такими серьезными, я бы не стал печатать эту заметку
ни за какие деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30