— Мне кажется, лорд, вы не понимаете шотландцев, — сказал Хоум без энтузиазма. — Вероятно, мистер Уивер полагает, что его соотечественники-евреи должны стараться не причинять беспокойства своим хозяевам, поскольку им хорошо известно, что хозяевам легко доставить беспокойство. Мы же, шотландцы, чувствуем себя обязанными научить англичан в таких областях, как философия, религия, медицина, да и вообще — умению вести себя.
Лорду Торнбриджу понравился остроумный ответ Хоума.
— Так же, как мы, англичане, чувствуем себя обязанными научить шотландцев…
Хоум перебил его:
— Как ходить на уроки танцев к французским учителям, лорд? Вам прекрасно известно, что все, чем гордится Англия в смысле культуры, пришло либо с севера, либо с другого берега Ла-Манша.
Лорд Торнбридж недовольно поджал губы и пробормотал что-то насчет шотландских варваров и мятежников, но не оставалось сомнения, кто был остроумнее. Торнбридж открыл рот, намереваясь сказать что-нибудь, что позволило бы ему реабилитироваться, но его перебил сэр Роберт, мужчина лет пятидесяти, сидевший с маской превосходства на лице и всем своим видом показывая, что он никогда ни в чем не нуждался:
— Что вы тогда, Уивер, скажете о шейлоках своей расы?
— Я скажу, Бобби, — вмешался сэр Оуэн, — не будем жарить нашего друга на сковородке. В конце концов, он мой гость. — В его тоне было больше желания развлечься, чем критики, и я не думал, что он действительно желал приструнить своих друзей.
— Я не считаю это поджариванием на сковороде, — ответил сэр Роберт и обратился ко мне: — Вы, без сомнения, должны признать, что многие из ваших соотечественников занимаются махинациями с целью лишить христиан их собственности.
— И их дочерей? — спросил я, надеясь уйти от этой темы с помощью юмора.
— Правда, — вступил в разговор сэр Торнбридж, — не секрет, что люди, прошедшие обрезание, отличаются ненасытным аппетитом. — Он громко засмеялся.
Естественно, я почувствовал себя неловко, но то, что подобные персоны думали о моей расе, давно не было для меня откровением.
— Я не могу говорить от имени всех евреев, как вы не можете говорить от имени всех христиан. Но среди нас есть и честные, и бесчестные люди, так же как среди вас.
— Дипломатично, но неверно, — сказал сэр Роберт. — Любой, кто потерял деньги, вложенные в ценные бумаги, знает, что виной тому стал еврей или человек, работавший на еврея.
Софистика данного аргумента взбесила меня. Я не знал, как ответить на подобный вздор, и был поражен, когда Хоум ответил вместо меня:
— Что за чепуха, сэр Роберт? Говорить, что в любой нечестной сделке виноват еврей, то же самое, как сказать, что если вы ходите в оперу, за которой стоят итальянцы-содомиты, то, следовательно, вы содомит.
— Интересная игра слов от шотландца, — сказал сэр Роберт, явно задетый замечанием Хоума. — Но я часто удивлялся вам, шотландцам. Такая нелюбовь к свинине и такая привязанность к своему кошельку… Я слышал, что вас считают одним из потерянных колен израилевых.
— Ну-ну, не будем давать мистеру Уиверу превратное представление о деловых и дружеских отношениях между джентльменами-христианами, — осторожно предложил лорд Торнбридж, пытаясь не дать страстям разгореться.
Сэр Роберт покашлял в кулак и обратился ко мне: — Я не хотел обидеть ваш народ. Полагаю, есть причины исторического характера, объясняющие, отчего вы такие, какие есть. Папы никогда не позволяли приверженцам римско-католической веры заниматься ростовщичеством, — объяснил он остальным, вероятно считая, что я знаком со всеми аспектами христианской истории, относящейся к иудеям. — И поэтому евреи с радостью прибрали к рукам этот промысел. А теперь, Уивер, похоже, ваша раса запятнала себя этой профессией. Иудеи работают в Англии биржевыми маклерами. Не собираетесь ли вы отнять у нас наше национальное достояние? Не должны ли мы попрощаться с Великобританией и поприветствовать Новую Иудею? Не превратить ли собор Святого Павла в синагогу? Не устраивать ли публичное обрезание на улицах?
— Полно, Бобби! — воскликнул сэр Оуэн. — Мне стыдно от ваших невежественных речей.
— Я искренне надеюсь, что мистер Уивер не в обиде, — сказал сэр Роберт, — но нам так редко выпадает возможность поговорить с евреем в дружеской обстановке. Полагаю, нам есть чему поучиться друг у друга в сложившихся обстоятельствах. Если мистер Уивер может развеять мои неверные представления, я не только с радостью его выслушаю, но с благодарностью избавлюсь от пелены на глазах.
Я попытался улыбнуться — было бессмысленным показывать этому человеку свой гнев. И меня определенно радовало, что его мнение встретило осуждение приятелей.
— Боюсь, мне практически нечего сказать, — начал я, — так как не могу считать себя знатоком ни в области иудейских традиций, ни в области денег. Однако могу вас уверить, что эти два понятия вовсе не синонимы.
— Никто подобного и не заявляет, — отозвался сэр Роберт. — Полагаю, мы просто хотели уяснить, чего евреи хотят в нашей стране. В конце концов, здесь протестантская держава. Не будь это для нас важно, мы бы не стали импортировать немецкого короля, а довольствовались бы тираном-папистом. Наши граждане, исповедующие римско-католическую веру, осознают свое непрочное положение, в то время как, на мой взгляд, вы, иудеи, этого не осознаете и ссылаетесь на свои особые законы, уклоняясь от присяг на должность и тому подобное. Такое впечатление, что вы сами хотите стать англичанами. И, невзирая на то что думают наши друзья на севере Британии, быть англичанином не сводится к тому, как человек одевается или говорит.
— Боюсь, в этом я вынужден согласиться с сэром Робертом, — сказал лорд Торнбридж, обращаясь ко мне. — Нисколько не завидуя манерам или образу жизни чужеземцев, я иногда удивляюсь вашему брату еврею, который поселился в Англии, но не желает присоединиться к нашему сообществу, требуя особого к себе отношения. Я знаком с большим числом людей, чьи предки были родом из Франции, Голландии или Италии, но через одно-два поколения они стали англичанами. Не уверен, что то же самое можно сказать о вашем народе, Уивер.
— В самом деле, — подхватил сэр Роберт, — допустим, некий маклер Исаак, обогатившись на бирже за счет честных христиан, решает вложить свою сотню фунтов в землю и стать сквайром Исааком. Он покупает поместье и собирает ренту, и вот уже от него зависит жалованье священнослужителей. Может ли иудей назначать священника Англиканской Церкви, или пускай лучше добрые граждане Сомерсетшира следуют учению раввинов? Когда сквайр Исаак, призванный вершить закон в своих владениях, должен рассудить спор между арендаторами, он обратится к закону Англии или к закону Моисея?
— Это вопросы, на которые я не могу ответить, — сказал я, стараясь быть спокойным. — Я не знаю, что сделает сквайр Исаак, поскольку это вымышленный персонаж. Из собственного опыта могу сказать, что мы стремимся не подчинить себе страну, которая нас приютила, а жить в мире и благодарности.
— Ну вот, — сказал радостно сэр Оуэн, — благородное высказывание благородного мужа. Я ручаюсь за честь мистера Уивера.
— В самом деле, — сказал сэр Роберт, — мистер Уивер не может считаться идеальным образчиком своего народа. Я полагаю, вы помните историю Эдмунда Веста? — Остальные кивнули, поэтому сэр Роберт стал объяснять мне: — Вест был успешным купцом, который увлекся операциями с фондами. Он задался целью уйти на покой, сколотив кругленькую сумму, — знаете, как делают многие. Его состояние было таково, что он мог бы не заниматься более сделками на бирже, но он был одержим идеей заработать сто тысяч фунтов. Имея около восьмидесяти тысяч фунтов, он вложил все деньги в ценные бумаги через брокера-еврея и с ужасом увидел, как его состояние уменьшилось на треть. Евреи почувствовали его панику и воспользовались ею. Вскоре его состояние уменьшилось вдвое, а затем еще вдвое, пока от него вовсе ничего не осталось. А если вы не верите в достоверность этой истории, — сэр Роберт пристально посмотрел на меня, — можете навестить мистера Веста в сумасшедшем доме, поскольку его утраты свели его с ума. Несмотря на то что по роду своих занятий мне часто доводилось сносить оскорбления от джентльменов, на этот раз мое терпение было на исходе. Вдобавок я был зол на сэра Оуэна за то, что он позволил обрушить всю эту клевету на меня и только посмеивался. Я даже хотел удалиться и показать этому шуту, что еврей, как любой другой человек, способен испытывать негодование и реагировать на него сообразно. Но что-то меня удержано. Нечасто мне выпадала возможность, чтобы такой человек, как сэр Оуэн, открывал мне свои мысли, и я стал думать, какой урок смогу извлечь из данной беседы. Поэтому я предпочел подавить свою гордость и задумался, как обернуть этот неприятный разговор в свою пользу.
— Все рискуют своим состоянием, вкладывая его в фонды, — наконец промолвил я. — Сомневаюсь, что в бесчестности следует обвинять евреев. Из того, что один человек продает другому в надежде получить прибыль, не следует, что продавец — злодей, — сказал я, уверенно повторяя слова дяди.
— Я, пожалуй, соглашусь с этим, — сказал Хоум. — Обвинять евреев в коррупции Биржевой улицы — то же самое, что обвинять солдата в насилии на поле боя. Люди на бирже покупают и продают. Некоторые богатеют, некоторые беднеют, и среди брокеров, конечно, есть евреи, но, как вам, сэр Роберт, прекрасно известно, их даже не большинство.
— Тем не менее, — добавил лорд Торнбридж, — многие брокеры инородцы, и озабоченность сэра Роберта, я полагаю, оправданна. Вы стали жертвой расхожего мнения, — повернулся он к своему товарищу, — что во всем виноваты исключительно сыновья Авраама. Безусловно они там есть, равно как и представители других наций, и англичане, которые не испытывают преданности ни к какой стране и могли бы пустить на ветер все национальное достояние, если бы имели такую возможность.
Сэр Роберт мрачно кивнул в знак согласия.
— Сейчас вы говорите как здравомыслящий человек, — сказал он, возбужденно взмахнув руками, — но главное зло в том, какой вред все это наносит нашей стране. Когда люди меняют реальные вещи на бумаги, они превращаются в сумасбродных, капризных женщин. Суровые мужские ценности предков забываются в угоду ветрености. Все эти ссуды, лотереи и пожизненные ренты приводят нашу страну к долгу, который мы никогда не сможем выплатить, поскольку нам наплевать на будущее. Поверьте мне, все эти еврейские махинации с ценными бумагами разорят королевство.
— По моему мнению, — заметил лорд Торнбридж, — еще больший вред бумажные деньги наносят представителям низших сословий. Зачем человеку трудиться, не жалея сил, чтобы заработать на хлеб насущный, если можно купить лотерейный билет и в мгновение ока стать богатым? Я также опасаюсь, что биржевые маклеры, — он посмотрел на сэра Роберта, — я имею в виду и маклеров, которых зовут Джон и Ричард, и тех, которых зовут Абрам и Исаак, — способствуют тому, что вскоре деньги заменят благородное происхождение и родовитость и станут единственным мерилом качества.
Здесь я увидел для себя выгодную возможность:
— Сударь, неужели евреям или кому-то еще необходимо плести заговоры, чтобы уничтожить тех, кто успешно уничтожает сам себя? Не хочу плохо отзываться об усопших, но не могу не заметить, что мистер Майкл Бальфур погиб не в результате махинаций, а по вине собственной жадности.
Сэр Роберт зло посмотрел на меня. Сэр Оуэн, Хоум и лорд Торнбридж переглянулись. Не слишком ли далеко я зашел? Возможно, Бальфур был членом этого клуба? Я почувствовал раскаяние, словно был виноват в ошибке, но тотчас вспомнил унижение, которое испытал, вынужденный улыбаться, как обезьяна, в ответ на издевательства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81