Я не могу бросить свои дела из-за этого расследования.
— Я понимаю, — вздохнул я. — Но Уайльд, дядя. Не думаю, что вы отдаете себе отчет, насколько он опасен.
— Думаю, он действительно опасен, когда речь идет о воровстве и тому подобном, — сказал дядя примирительно. — Но в нашем случае речь идет о текстиле. Тебе повсюду мерещатся заговоры, Бенджамин. Тебе все кажется подозрительным.
Я задумался над его словами. Элиас отметил, что опасность расследования заговора заключается в том, что все злодеяния скрыты в одинаковой степени. По всей видимости, я придавал слишком большое значение делам, которые мой дядя вел с Мендесом.
— У меня никогда не было никаких дел с Уайльдом, — продолжат он. — И мистер Мендес всегда вел себя достойно. Мне понятна твоя озабоченность, но я не мог отказаться получить причитающиеся мне деньги, оттого что тебе этот человек не нравится. Но если хочешь, я прекращу дела с ним, пока не закончится расследование.
— Я бы был чрезвычайно благодарен.
— Вот и хорошо, — сказал он радостно. — Я рад, что мы разрешили эту проблему. Я знаю, ты не хотел проявлять излишней суровости, но был немного резок. Ты, конечно, не хочешь бросать свое расследование, но, может быть, стоит отложить его на несколько дней и собраться с мыслями?
Я кивнул. Возможно, подумал я, он и прав. Несколько дней отдыха пошли бы мне на пользу. Но так или иначе, другого выбора у меня не было. Я не знал, что делать, пока не принесет какие-нибудь плоды данное мной объявление.
Полагая, что напряжение спало, дядя встал и налил нам обоим по бокалу портвейна, которого я не без удовольствия отведал. Когда бокал опустел наполовину, я осознал, что ничего не сказал дяде о своей затее с объявлением в «Дейли адвертайзер» и что у меня не было намерения это делать. Не то что я не поверил дяде, когда он объяснил, какие дела его связывают с Мендесом, но у меня не было убежденности, что я поверил ему целиком и полностью. Он мог оказаться жертвой обмана, как любой другой человек, а его упорное желание вести свои дела так, как он считал нужным, могло в определенных вещах играть роль шор.
Я разговаривал с дядей радостно и с удовольствием, но предпочитал умалчивать о многом, например о моих подозрениях в отношении Сарменто, о своенравном и непонятном поведении Мириам, о покушении на мою жизнь и об объявлении, которое я разместил, а также о рассказе Мендеса насчет связи моего отца с Блотвейтом. Мне не хотелось верить, что поведение дяди объясняется чем-то иным, нежели долгой привычкой потакать своим прихотям, но в данном случае моя сдержанность казалась неуютно мудрой.
Я жил в мучительном ожидании следующего четверга, когда выяснится, кто откликнется на мое объявление. Я не знал, что предпринять в моем расследовании, и у меня не было никакого желания браться за новое дело. Я бесконечно перебирал в уме известные мне факты и наблюдал за тем, как бледнеют синяки на моем лице. Я делал записи, составлял списки и чертил графики, дабы лучше понять сложные обстоятельства расследования, что, однако, не приблизило меня к разгадке.
Я корил себя за то, что не дочитал отцовское сочинение до конца и не понял, в чем его суть, когда имел такую возможность. Я убедил себя, что там содержались все ответы и что, даже если это не так, в рукописи отец рассказывал, хоть и непрямо, об обстоятельствах своей смерти. Теперь этот текст был мне недоступен.
По приглашению. Элиаса я провел одно утро на репетиции в театре на Друри-лейн, где был совершенно сбит с толку. Когда я просмотрел одну сцену из комедии Элиаса пятнадцать раз подряд и выучил каждую роль наизусть, комедия показалась мне остроумной, а игра актеров блестящей. Элиас ходил по сцене с важным видом, словно он был директором театра, показывая актерам, как следует стоять и как следует произносить текст. Когда я уходил, он вручил мне экземпляр пьесы, которую я позже прочел и нашел восхитительной.
Вторую половину дня я провел с тетушкой Софией, сопровождая ее в светских визитах, и познакомился со знатными иберийскими еврейками из Дьюкс-Плейс. Некоторые из них были весьма молодыми и вовсе не замужними. Проведя несколько мучительных часов за безуспешными попытками изъясняться на португальском, я подумал, не решила ли тетушка подыскать для меня жену.
Не желая дать моему расследованию остыть в ожидании четверга, я несколько раз посетил сэра Персиваля в его доме, но каждый раз его слуга отказывал мне во встрече. Несколько раз я оставлял для директора Банка Англии записки, но они оставались без ответа. Я очень хотел узнать подробности сообщения, которое мой отец, по словам Мендеса, послал своему старому неприятелю, но Блотвейт, вероятно, решил более не иметь со мной дела.
Размышляя о том, как исправить это положение, я тем временем занимался более приземленными делами. Распространился слух о том, что я переехал в Дьюк-Плейс, и люди стали обращаться ко мне за помощью в мой новый дом. И в ожидании, как я надеялся, успешного отклика на наше объявление я занялся поиском нескольких должников.
Мои отношения с Мириам оставались по-прежнему натянутыми, в особенности после ее странного обвинения на маскараде. Я несколько раз пытался заговорить с ней, но она старательно меня избегала. Однажды после молчаливого завтрака в обществе Мириам и тетушки я проследовал за ней в гостиную.
— Мириам, — начал я, — скажите, почему вы сердитесь на меня? Я не понимаю, в чем я вас обманул.
Единственное объяснение, которое приходило мне на ум, — это что она сердилась на меня из-за того, что я раскрыл ее связь с Делони. Но поскольку я никому ничего не сказал и не использовал этих сведений ей во вред, мое открытие не могло считаться предательством.
— Мне нечего вам сказать, — заявила она и собралась уходить.
Я схватил ее за запястье, по возможности осторожно.
— Вы должны поговорить со мной. Я перебрал в уме все, чем мог бы вас обидеть, и не нашел ничего.
— Не пытайтесь меня обмануть. — Она вырвала свою руку, но не ушла. — Я знаю, зачем вы здесь, в этом доме, и знаю, какова природа вашего расследования. Неужели из-за нескольких гиней, обещанных вашим дядей, а может быть, и мистером Адельманом, стоит обманывать меня, втираясь ко мне в доверие? Я думала, вы вернулись в семью из-за более благородных причин, чем выставить ее в неблаговидном свете.
Она выбежала из комнаты. Возможно, я бы побежал за ней, будь я способен сказать что-либо разумное. Но я ничего не понимал и подумал, что вряд ли когда-либо пойму причины ее поведения. В тот момент я еще не знал, что следующий разговор с Мириам прояснит не только почему она сердилась на меня, но и многое другое.
Наконец наступил четверг. Похолодало, и наутро, когда в воздухе пахло снегопадом, я отправился в кофейню Кента. Я пришел за час до указанного в газете времени, чтобы устроиться и осмотреться, прежде чем начнут приходить люди по объявлению. Я назвал себя и устроился за столиком, намереваясь почитать газеты, пока меня не спросят, но не мог сосредоточиться на чтении. Должен сказать, что после событий на маскараде я чувствовал тревогу, так как понял, что преступники ни перед чем не остановятся, чтобы защитить себя, и в определенной степени рисковал, публикуя открытый вызов в «Дейли адвертайзер». Однако я знал, что Элиас был прав, говоря: если я буду следовать только по оставленным ими следам, они будут предугадывать все мои мысли. Наконец я придумал что-то, чего они не могли ожидать.
Каждые несколько минут я отрывался от газеты, чтобы посмотреть, не спрашивает ли кто-нибудь меня, и обратил внимание на мрачного господина за одним из столиков. Перед ним лежала газета, но было видно, что он ее не читает. Этот господин был аккуратно одет, но из-за его манеры носить парик, из-за того, как висел на нем камзол, и в особенности из-за того, что он не снял толстые кожаные перчатки в помещении, он выглядел странно и привлекал внимание. У меня возникло ощущение, что, если снять с него парик и прямо посмотреть ему в лицо, я увижу, что мы уже встречались.
Чувствуя себя самоуверенным и, возможно, слишком возбужденным от кофе мистера Кента, я подошел к столику и сел. Я тотчас узнал этого человека. Я узнал тяжелый, жестокий и тупой взгляд, а также безжизненный левый глаз, утопавший в желтоватом гное. Он не знал, как реагировать на мой прямой вызов, и делал вид, что погружен в чтение.
— Как ваша рука, мистер Арнольд? — спросил я.
Он не был похож на прежнего головореза, у которого я так грубо отнял любовные письма сэра Оуэна. Он был чист и аккуратен, хотя печать бандита никуда не исчезла. Я мог с уверенностью сказать, что он боится меня, и не напрасно. Мы оба знали, что я не колеблясь применю силу, подобную той, что применил ранее.
Я пытался припомнить, какую руку я проткнул тогда ножом, правую, или левую, так как именно ее мне хотелось бы схватить. Арнольд воспользовался моим раздумьем, вскочил со своего места и, запустив в меня стул, чтобы замедлить мое движение, бросился к выходу. Я бросился за ним спустя несколько секунд, но этих секунд ему было вполне достаточно. Когда я оказался на улице, его нигде не было видно. Терять мне было нечего, и я побежал наугад, надеясь, что мне повезет. Но удача от меня отвернулась, и после четверти часа безуспешных поисков я отказался от погони и вернулся в кофейню.
Хорошо, что я был занят этой неприятной встречей с мистером Арнольдом, потому что, когда я вернулся, освеженный и всклокоченный, я увидел, что официантка разговаривает с молодой дамой. Я услышал, что дама спрашивает обо мне. Если бы она вошла в кофейню и увидела, что там сижу я, она, конечно, ушла бы прежде, чем я бы ее заметил. Я стоял на пороге, тяжело дыша и машинально отряхивая пыль с камзола, и тут наши глаза встретились.
По моему объявлению пришла Мириам.
Глава 28
Машинально копируя мои движения, Мириам начала обтирать руки о кринолин своего платья. Она посмотрела на меня. Посмотрела на дверь. У нее было немного шансов сбежать, но, как это бывает, когда человек испытывает смятение, такая абсурдная мысль, безусловно, пришла ей на ум.
Я попросил девушку отвести нас в отдельный кабинет и заказал бутылку вина. Мы оказались в небольшой опрятной кабинке, где из мебели были только стол и несколько разнородных стульев вокруг него. Комната явно предназначалась для деловых встреч, и меня это обрадовало. Со стены на нас смотрели грубо исполненные портреты королевы Анны и Карла Второго. Не было никакого сомнения, что мистер Кент привержен политике тори.
Мириам сидела не шевелясь на своем стуле. Я наполнил бокал вином и поставил перед ней. Она обняла тот своими изящными ручками, но не стала поднимать и подносить ко рту.
— Я не ожидала увидеть вас здесь, кузен, — тихо сказала она, не поднимая глаз.
Я не стал, подобно Мириам, скромничать в отношении вина. Сделав большой глоток, я сел и попытался решить, следует ли мне смотреть на нее или лучше отвести взгляд.
— Какое вы имеете отношение к Рочестеру? — наконец произнес я.
Я надеялся смягчить тон, чтобы мой голос звучал спокойно и выражал озабоченность и простое любопытство. Вопрос прозвучал как обвинение.
Она опустила бокал и встретилась со мной взглядом. У нее был вид испуганного и озлобленного приходского попрошайки.
— Какое вы имеете право говорить со мной подобным тоном? Я пришла по вашему объявлению в газете. Не вижу в этом никакого преступления.
— Но убийство является преступлением, и очень тяжким. Именно в связи с убийством я и разыскиваю мистера Рочестера.
У нее перехватило дыхание. Она привстала, но села на место. Она оглядывала комнату в поисках чего-нибудь, что могло бы ее успокоить, но не нашла ничего.
— Убийство? — выдохнула она наконец. — Что вы хотите сказать?
— Я объясню вам все, ничего не утаивая, Мириам, но вы должны рассказать мне, что вам известно о Рочестере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81