стеклянная кювета для ароматизации,
стеклянная пластина для сушки, ступки для подмешивания
тинктуры, пестик и шпатель, кисть, и гладилка, и ножницы.
Казалось, вещи только заснули, потому что было темно, а утром
они снова оживут. Может, забрать этот стол с собой в Мессину? И
кое-что из инструментов, самое основное?.. За этим столом очень
хорошо работалось. Он был изготовлен из дубовых досок - и
крышка, и рама с косым крепежом, на этом столе ничего не
шаталось и не опрокидывалось, он не боялся никакой кислоты,
никакого масла, никакого пореза ножом... Перевезти его в
Мессину? Это обойдется в целое состояние! Даже если отправить
морем! И поэтому он будет продан, этот стол, завтра он будет
продан, и все, что на нем, под ним и рядом с ним точно так же
будет продано! Ибо хотя сердце у него, Бальдини, мягкое, но
характер - твердый, а посему он исполнит свое решение, как бы
тяжело ему ни было, он отрешится ото всего со слезами на
глазах, но он все же сделает это, ибо знает, что это правильно,
ему было дано знамение.
Он повернулся, чтобы уйти. Тут он заметил в дверях этого
маленького скрюченного человечка, о котором чуть не забыл.
- Хорошо, - сказал Бальдини. - Передай своему мастеру, что
кожа хорошая. В ближайшие для я зайду расплатиться.
- Я передам, - сказал Гренуй и не двинулся с места,
загородив дорогу Бальдини, собиравшемуся покинуть свою
мастерскую. Бальдини несколько опешил, но , ни о чем не
подозревая, усмотрел в поведении мальчика не дерзость , а
робость.
- В чем дело? - спросил он. - Ты должен еще что-то мне
передать? Ну? Выкладывай!
Гренуй стоял потупившись и глядел на Бальдини тем
взглядом, который якобы выдает боязливость, но на самом деле
скрывает настороженность и напряженность.
- Я хочу у вас работать, мытр Бальдини. У вас, в вашем
магазине я хочу работать.
Это было высказано не как просьба, но как требование, и,
собственно говоря, не высказано, а выдавлено, как шипение змеи.
И снова Бальдини принял чудовищную самоуверенность Гренуя
за детскую беспомощность. Он ласково ему улыбнулся.
- Ты ученик дубильщика, сын мой, - сказал он. - У меня нет
работы для ученика дубильщика. У меня есть свой подмастерье, и
мне ученик не нужен.
- Вы хотите надушить эти козловые шкурки, мэтр Бальдини?
Эти шкурки, которые я вам принес, вы их хотите надушить? -
прошелестел Гренуй, словно не приняв к сведению ответа
Бальдини.
- Именно так, - сказал Бальдини.
- "Амуром и Психеей" Пелисье? - спросил Гренуй и склонился
еще ниже.
По телу Бальдини пробежала слабая судорога ужаса. Не
потому, что он спросил себя, откуда этому парню все известно с
такой точностью, но просто потому, что название ненавистных
духов, состав которых он сегодня, к своему позору, не смог
разгадать, было произнесено вслух.
- Как тебе пришла в голову абсурдная идея, что я использую
чужие духи, чтобы...
- От вас ими пахнет, - шелестел Гренуй. - Они у вас на
лбу, и в правом кармане сюртука у вас лежит смоченный ими
платок. Они нехорошие, эти "Амур и Психея", они плохие, в них
слишком много бергамота, и слишком много розмарина, и слишком
мало розового масла.
- Ага, - сказал Бальдини, который был совершенно потрясен
таким поворотом разговора в область точных знаний. - Что еще?
- Апельсиновый цвет, сладкий лимон, гвоздика, мускус,
жасмин, винный спирт и еще одна вещь, не знаю, как она
называется, вот она, здесь, смотрите! В этой бутылке! - И он
показал пальцем в темноту.
Бальдини переместил подсвечник в заданном направлении, его
взгляд последовал за указательным пальцем мальчика к полке, где
стояла бутыль с серо-желтым бальзамом.
- Стираксовое масло?
Гренуй кивнул.
- Да. Оно там. Внутри. Стираксовое масло. - И он
скорчился, как от судороги, и по меньшей мере десять раз
пробормотал про себя слово "стиракс":
"стиракс-стиракс-стиракс-стиракс-стиракс"...
Бальдини поднес свечу к этому человекоподобному существу,
бормотавшему "стиракс", и подумал: либо он одиржимый, либо
мошенник и шут гороховый, либо природный талант. Ибо вполне
возможно и даже вероятно, что названные им вещества в
правильном сочетании могли составить духи "Амур и Психея".
Розовое масло, гвоздика и стиракс - эти-то три компонента он
так отчаянно искал сегодня целый день; остальные части
композиции - ему казалось, что он их тоже угадал, - сочетались
с ними как сегменты прелестного круглого торта. Оставалось
только выяснить, в каком точном отношении друг к другу
следовало их сочетать. Чтобы выяснить это, ему, Бальдини,
пришлось бы экспериментировать несколько дней кряду - ужасная
работа, пожалуй, еще хуже, чем простая идентификация частей,
ведь надо было измерять, и взвешивать, и записывать, и при этом
быть дьявольски внимательным, ибо малейшая неосторожность -
дрожение пипетки, ошибка в счете капель - могла все погубить. А
каждый неудавшийся опыт обходился чудовищно дорого. Каждая
испорченная смесь стоила небольшое состояние.. Ему захотелось
испытать маленького человека, захотелось спросить его о точной
формуле "Амура и Психеи". Если он знает ее с точностью до
грамма и до капли - тогда он явно мошенник, который каким-то
образом выманил рецепт у Пелисье, чтобы втереться в доверие и
получить место у Бальдини. Но если он разгадает ее
приблизительно, значит, он гений обоняния и как таковой
заслуживает профессионального интереса Бальдини. Не то чтобы
Бальдини ставил под вопрос принятое им решение удалиться от
дел! Даже если этот парень раздобудет их целые литры, Бальдини
и не подумает ароматизировать ими лайку графа Верамона, но...
Но не для того же человек становится на всю жизнь парфюмером,
не для того же он целую жизнь занимается составлением запахов,
чтобы в один момент потерять всю свою профессиональную страсть!
Теперь его интересовала формула проклятых духов, и более того,
он желал исследовать талант странного мальчика, который прочел
запах с его лба. Он желал знать, что за этим скрывается.
Простая любознательность, не больше.
- У тебя, кажется, тонкий нюх, юноша, - сказал он после
того, как Гренуй прекратил свое кряхтение. Он вернулся назад в
мастерскую, чтобы осторожно поставить подсвечник на рабочий
стол.
- У меня лучший нюх в Париже, мэтр Бальдини, - зашипелявил
Гренуй. -Я знаю все запахи на свете, все, какие есть в Париже,
только не знаю некоторых названий, но я могу их выучить, все
названия, их немного, всего несколько тысяч, я их все выучу, я
никогда не забуду названия этого бальзама, стиракс, бальзам
называется стиракс, стиракс...
- Замолчи! - закричал Бальдини. - Не перебивай, когда я
говорю! Ты дерзок и самонадеян. Ни один человек не знает тысячи
запахов по названиям. Даже я не знаю тысячи названий, а всего
несколько сотен, ибо в нашем ремесле их не больше, чем
несколько сотен, все прочее не запах, вонь!
Гренуй, который во время неожиданной вспышки собственного
красноречия почти распрямился физически и в возбуждении даже в
какой-то момент замахал руками, описывая в воздухе круги, чтобы
показать, как он знает "все, все", услышав отповедь Бальдини,
мгновенно сник, обернулся маленьким черным лягушонком и
неподвижно застыл на пороге, скрывая нетерпение.
- Я, - продолжал Бальдини, - разумеется, давно понял, что
"Амур и Психея" состоят из стиракса, розового масла и гвоздики,
а также бергамота и розмаринового экстракта et cetera. Чтобы
установить это, нужно, как говорится, иметь довольно тонкий
нюх, и вполнеможет быть, что Бог дал тебе довольно тонкий нюх,
как и многим, многим другим людям - особенно в твоем возрасте.
Однако парфюмеру, - и тут он поднял вверх палец и выпятил
грудь, - однако парфюмеру мало иметь просто тонкий нюх. Ему
необходим обученный за многие десятилетия, неподкупно
работающий орган обоняния, позволяющий уверенно разгадывать
даже самые сложные запахи - их состав и пропорции, а также
создавать новые, неизвестные смеси ароматов. Такой нос, - и он
постучал пальцем по своему, - так просто не дается, молодой
человек! Такой нос зарабатывают прилежанием и терпением. Или ты
смог бы прямо так с ходу назвать точную формулу "Амура и
Психеи"? Ну, смог бы?
Гренуй не отвечал.
- Может быть, ты скажешь ее мне хотя бы приблизительно? -
сказал Бальдини и слегка наклонился вперед, чтобы лучше
рассмотреть притаившегося в дверях лягушонка. -Хотя бы примерно
в общем виде? Ну? А еще лучший нос в Париже!
Но Гренуй молчал.
- Вот видишь, - промолвил Бальдини в равной мере
удовлетворенно и разочарованно. -Ты не знаешь. Конечно, не
знаешь. Откуда тебе знать. Ты из тех, кто за едой определяет,
есть ли в супе петрушка или купырь. Ну что ж - это уже кое-что.
Но до повара тебе еще далеко. В каждом искусстве, а также в
каждом ремесле - заруби себе это на носу, прежде чем уйти, -
талант почти ничего не значит, главное - опыт, приобретаемый
благодаря скромности и прилежанию.
Он уже протянул руку, чтобы взять со стола подсвечник,
когда со стороны двери прошелестел сдавленный голос Гренуя:
- Я не знаю, что такое формула, мэтр, этого я не знаю, а
так - знаю все.
- Формула - это альфа и омега любых духов, - строго
ответствовал Бальдини, ибо собирался положить конец разговору.-
Она есть тщательное предписание, в каком соотношении следует
смешивать отдельные ингредиенты, дабы возник желаемый
единственный и неповторимый аромат; вот что есть формула. Она
есть рецепт - если ты лучше понимаешь это слово.
- Формула, формула, - хрипло проговорил Гренуй, и его
фигура в дверной раме обозначилась более отчетливо. - Не нужно
мне никакой формулы. Рецепт у меня в носу. Смешать их для вас,
мэтр, смешать? Смешать?
- Как это? - вскричал Бальдини более громко, чем ему
пристало, и поднес свечу к лицу гнома. - Как это - смешать?
Гренуй впервые не отпрянул назад.
- Да ведь они все здесь эти запахи, которые нужны, они все
здесь есть в этой комнате, - сказал он и снова ткнул пальцем в
темноту. - Розовое масло вон там! А там апельсиновый цвет! А
там гвоздика! А там розмарин!..
- Разумеется, они там, - возопил Бальдини. - Все они там!
Но говорю же тебе, дурья башка, от них нет проку, если не знать
формулы!
- Вон там жасмин! Вон там винный спирт! Вон там стиракс! -
продолжал хрипло перечислять Гренуй, указывая при каждом
названии на то или иное место в помещении, где было так темно,
что едва можно было различить полки с бутылями.
- Ты, похоже, умеешь видеть в темноте, а? - продолжал
Бальдини. - У тебя не только самый тонкий нюх, но и самое
острое зрение в Париже, не так ли? Если у тебя к тому же
хороший слух, то раскрой уши пошире, и я тебе скажу: ты
маленький обманщик. Наверное, ты кое-что слямзил у Пелисье,
подсмотрел что-нибудь, а? И считаешь, что можешь обвести меня
вокруг пальца?
Гренуй столя теперь в дверях совершенно распрямившись, так
сказать, в полный рост, слегка расставив ноги и слегка
растопырив руки, так что напоминал черного паука, цеплявшегося
за порог и раму.
- Дайте мне десять минут, - довольно серьезно произнес он,
- и я изготовлю вам духи "Амур и Психея". Прямо сейчас и здесь,
в этом помещении.
- Ты полагаешь, что я разрешу тебе хозяйничать в моей
мастерской? Прикасаться к эссенциям, которые стоят целое
состояние?
- Да, - сказал Гренуй.
- Ну и ну!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
стеклянная пластина для сушки, ступки для подмешивания
тинктуры, пестик и шпатель, кисть, и гладилка, и ножницы.
Казалось, вещи только заснули, потому что было темно, а утром
они снова оживут. Может, забрать этот стол с собой в Мессину? И
кое-что из инструментов, самое основное?.. За этим столом очень
хорошо работалось. Он был изготовлен из дубовых досок - и
крышка, и рама с косым крепежом, на этом столе ничего не
шаталось и не опрокидывалось, он не боялся никакой кислоты,
никакого масла, никакого пореза ножом... Перевезти его в
Мессину? Это обойдется в целое состояние! Даже если отправить
морем! И поэтому он будет продан, этот стол, завтра он будет
продан, и все, что на нем, под ним и рядом с ним точно так же
будет продано! Ибо хотя сердце у него, Бальдини, мягкое, но
характер - твердый, а посему он исполнит свое решение, как бы
тяжело ему ни было, он отрешится ото всего со слезами на
глазах, но он все же сделает это, ибо знает, что это правильно,
ему было дано знамение.
Он повернулся, чтобы уйти. Тут он заметил в дверях этого
маленького скрюченного человечка, о котором чуть не забыл.
- Хорошо, - сказал Бальдини. - Передай своему мастеру, что
кожа хорошая. В ближайшие для я зайду расплатиться.
- Я передам, - сказал Гренуй и не двинулся с места,
загородив дорогу Бальдини, собиравшемуся покинуть свою
мастерскую. Бальдини несколько опешил, но , ни о чем не
подозревая, усмотрел в поведении мальчика не дерзость , а
робость.
- В чем дело? - спросил он. - Ты должен еще что-то мне
передать? Ну? Выкладывай!
Гренуй стоял потупившись и глядел на Бальдини тем
взглядом, который якобы выдает боязливость, но на самом деле
скрывает настороженность и напряженность.
- Я хочу у вас работать, мытр Бальдини. У вас, в вашем
магазине я хочу работать.
Это было высказано не как просьба, но как требование, и,
собственно говоря, не высказано, а выдавлено, как шипение змеи.
И снова Бальдини принял чудовищную самоуверенность Гренуя
за детскую беспомощность. Он ласково ему улыбнулся.
- Ты ученик дубильщика, сын мой, - сказал он. - У меня нет
работы для ученика дубильщика. У меня есть свой подмастерье, и
мне ученик не нужен.
- Вы хотите надушить эти козловые шкурки, мэтр Бальдини?
Эти шкурки, которые я вам принес, вы их хотите надушить? -
прошелестел Гренуй, словно не приняв к сведению ответа
Бальдини.
- Именно так, - сказал Бальдини.
- "Амуром и Психеей" Пелисье? - спросил Гренуй и склонился
еще ниже.
По телу Бальдини пробежала слабая судорога ужаса. Не
потому, что он спросил себя, откуда этому парню все известно с
такой точностью, но просто потому, что название ненавистных
духов, состав которых он сегодня, к своему позору, не смог
разгадать, было произнесено вслух.
- Как тебе пришла в голову абсурдная идея, что я использую
чужие духи, чтобы...
- От вас ими пахнет, - шелестел Гренуй. - Они у вас на
лбу, и в правом кармане сюртука у вас лежит смоченный ими
платок. Они нехорошие, эти "Амур и Психея", они плохие, в них
слишком много бергамота, и слишком много розмарина, и слишком
мало розового масла.
- Ага, - сказал Бальдини, который был совершенно потрясен
таким поворотом разговора в область точных знаний. - Что еще?
- Апельсиновый цвет, сладкий лимон, гвоздика, мускус,
жасмин, винный спирт и еще одна вещь, не знаю, как она
называется, вот она, здесь, смотрите! В этой бутылке! - И он
показал пальцем в темноту.
Бальдини переместил подсвечник в заданном направлении, его
взгляд последовал за указательным пальцем мальчика к полке, где
стояла бутыль с серо-желтым бальзамом.
- Стираксовое масло?
Гренуй кивнул.
- Да. Оно там. Внутри. Стираксовое масло. - И он
скорчился, как от судороги, и по меньшей мере десять раз
пробормотал про себя слово "стиракс":
"стиракс-стиракс-стиракс-стиракс-стиракс"...
Бальдини поднес свечу к этому человекоподобному существу,
бормотавшему "стиракс", и подумал: либо он одиржимый, либо
мошенник и шут гороховый, либо природный талант. Ибо вполне
возможно и даже вероятно, что названные им вещества в
правильном сочетании могли составить духи "Амур и Психея".
Розовое масло, гвоздика и стиракс - эти-то три компонента он
так отчаянно искал сегодня целый день; остальные части
композиции - ему казалось, что он их тоже угадал, - сочетались
с ними как сегменты прелестного круглого торта. Оставалось
только выяснить, в каком точном отношении друг к другу
следовало их сочетать. Чтобы выяснить это, ему, Бальдини,
пришлось бы экспериментировать несколько дней кряду - ужасная
работа, пожалуй, еще хуже, чем простая идентификация частей,
ведь надо было измерять, и взвешивать, и записывать, и при этом
быть дьявольски внимательным, ибо малейшая неосторожность -
дрожение пипетки, ошибка в счете капель - могла все погубить. А
каждый неудавшийся опыт обходился чудовищно дорого. Каждая
испорченная смесь стоила небольшое состояние.. Ему захотелось
испытать маленького человека, захотелось спросить его о точной
формуле "Амура и Психеи". Если он знает ее с точностью до
грамма и до капли - тогда он явно мошенник, который каким-то
образом выманил рецепт у Пелисье, чтобы втереться в доверие и
получить место у Бальдини. Но если он разгадает ее
приблизительно, значит, он гений обоняния и как таковой
заслуживает профессионального интереса Бальдини. Не то чтобы
Бальдини ставил под вопрос принятое им решение удалиться от
дел! Даже если этот парень раздобудет их целые литры, Бальдини
и не подумает ароматизировать ими лайку графа Верамона, но...
Но не для того же человек становится на всю жизнь парфюмером,
не для того же он целую жизнь занимается составлением запахов,
чтобы в один момент потерять всю свою профессиональную страсть!
Теперь его интересовала формула проклятых духов, и более того,
он желал исследовать талант странного мальчика, который прочел
запах с его лба. Он желал знать, что за этим скрывается.
Простая любознательность, не больше.
- У тебя, кажется, тонкий нюх, юноша, - сказал он после
того, как Гренуй прекратил свое кряхтение. Он вернулся назад в
мастерскую, чтобы осторожно поставить подсвечник на рабочий
стол.
- У меня лучший нюх в Париже, мэтр Бальдини, - зашипелявил
Гренуй. -Я знаю все запахи на свете, все, какие есть в Париже,
только не знаю некоторых названий, но я могу их выучить, все
названия, их немного, всего несколько тысяч, я их все выучу, я
никогда не забуду названия этого бальзама, стиракс, бальзам
называется стиракс, стиракс...
- Замолчи! - закричал Бальдини. - Не перебивай, когда я
говорю! Ты дерзок и самонадеян. Ни один человек не знает тысячи
запахов по названиям. Даже я не знаю тысячи названий, а всего
несколько сотен, ибо в нашем ремесле их не больше, чем
несколько сотен, все прочее не запах, вонь!
Гренуй, который во время неожиданной вспышки собственного
красноречия почти распрямился физически и в возбуждении даже в
какой-то момент замахал руками, описывая в воздухе круги, чтобы
показать, как он знает "все, все", услышав отповедь Бальдини,
мгновенно сник, обернулся маленьким черным лягушонком и
неподвижно застыл на пороге, скрывая нетерпение.
- Я, - продолжал Бальдини, - разумеется, давно понял, что
"Амур и Психея" состоят из стиракса, розового масла и гвоздики,
а также бергамота и розмаринового экстракта et cetera. Чтобы
установить это, нужно, как говорится, иметь довольно тонкий
нюх, и вполнеможет быть, что Бог дал тебе довольно тонкий нюх,
как и многим, многим другим людям - особенно в твоем возрасте.
Однако парфюмеру, - и тут он поднял вверх палец и выпятил
грудь, - однако парфюмеру мало иметь просто тонкий нюх. Ему
необходим обученный за многие десятилетия, неподкупно
работающий орган обоняния, позволяющий уверенно разгадывать
даже самые сложные запахи - их состав и пропорции, а также
создавать новые, неизвестные смеси ароматов. Такой нос, - и он
постучал пальцем по своему, - так просто не дается, молодой
человек! Такой нос зарабатывают прилежанием и терпением. Или ты
смог бы прямо так с ходу назвать точную формулу "Амура и
Психеи"? Ну, смог бы?
Гренуй не отвечал.
- Может быть, ты скажешь ее мне хотя бы приблизительно? -
сказал Бальдини и слегка наклонился вперед, чтобы лучше
рассмотреть притаившегося в дверях лягушонка. -Хотя бы примерно
в общем виде? Ну? А еще лучший нос в Париже!
Но Гренуй молчал.
- Вот видишь, - промолвил Бальдини в равной мере
удовлетворенно и разочарованно. -Ты не знаешь. Конечно, не
знаешь. Откуда тебе знать. Ты из тех, кто за едой определяет,
есть ли в супе петрушка или купырь. Ну что ж - это уже кое-что.
Но до повара тебе еще далеко. В каждом искусстве, а также в
каждом ремесле - заруби себе это на носу, прежде чем уйти, -
талант почти ничего не значит, главное - опыт, приобретаемый
благодаря скромности и прилежанию.
Он уже протянул руку, чтобы взять со стола подсвечник,
когда со стороны двери прошелестел сдавленный голос Гренуя:
- Я не знаю, что такое формула, мэтр, этого я не знаю, а
так - знаю все.
- Формула - это альфа и омега любых духов, - строго
ответствовал Бальдини, ибо собирался положить конец разговору.-
Она есть тщательное предписание, в каком соотношении следует
смешивать отдельные ингредиенты, дабы возник желаемый
единственный и неповторимый аромат; вот что есть формула. Она
есть рецепт - если ты лучше понимаешь это слово.
- Формула, формула, - хрипло проговорил Гренуй, и его
фигура в дверной раме обозначилась более отчетливо. - Не нужно
мне никакой формулы. Рецепт у меня в носу. Смешать их для вас,
мэтр, смешать? Смешать?
- Как это? - вскричал Бальдини более громко, чем ему
пристало, и поднес свечу к лицу гнома. - Как это - смешать?
Гренуй впервые не отпрянул назад.
- Да ведь они все здесь эти запахи, которые нужны, они все
здесь есть в этой комнате, - сказал он и снова ткнул пальцем в
темноту. - Розовое масло вон там! А там апельсиновый цвет! А
там гвоздика! А там розмарин!..
- Разумеется, они там, - возопил Бальдини. - Все они там!
Но говорю же тебе, дурья башка, от них нет проку, если не знать
формулы!
- Вон там жасмин! Вон там винный спирт! Вон там стиракс! -
продолжал хрипло перечислять Гренуй, указывая при каждом
названии на то или иное место в помещении, где было так темно,
что едва можно было различить полки с бутылями.
- Ты, похоже, умеешь видеть в темноте, а? - продолжал
Бальдини. - У тебя не только самый тонкий нюх, но и самое
острое зрение в Париже, не так ли? Если у тебя к тому же
хороший слух, то раскрой уши пошире, и я тебе скажу: ты
маленький обманщик. Наверное, ты кое-что слямзил у Пелисье,
подсмотрел что-нибудь, а? И считаешь, что можешь обвести меня
вокруг пальца?
Гренуй столя теперь в дверях совершенно распрямившись, так
сказать, в полный рост, слегка расставив ноги и слегка
растопырив руки, так что напоминал черного паука, цеплявшегося
за порог и раму.
- Дайте мне десять минут, - довольно серьезно произнес он,
- и я изготовлю вам духи "Амур и Психея". Прямо сейчас и здесь,
в этом помещении.
- Ты полагаешь, что я разрешу тебе хозяйничать в моей
мастерской? Прикасаться к эссенциям, которые стоят целое
состояние?
- Да, - сказал Гренуй.
- Ну и ну!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40