Вскоре
Гренуй стал похож на мученика, продырявленного камнями изнутри
и изнемогающего от сотни гноящихся ран.
Бальдини, конечно, встревожился. Ему было бы весьма
неприятно потерять своего драгоценного ученика как раз в тот
момент, когда он собрался расширить свою торговлю за пределы
города и даже всей страны. И то сказать, не только из
провинции, но и из-за границы, от лиц, приближенных ко двору,
все чаще поступали заказы на те новомодные ароматы, которые
сводили с ума Париж; и Бальдини носился с мыслью для
удовлетворения этого спроса основать филиал в Сент-Антуанском
предместье, настоящую маленькую мануфактуру, откуда самые
ходовые ароматы, смешанные en gros1, разлитые в прелестные
маленькие флакончики и упакованные прелестными маленькими
девочками, будут рассылаться в Голландию, Англию и Германскую
империю. Правда, подобно было бы не вполне законным для
осевшего в Париже ремесленника, но ведь с недавних пор Бальдини
пользовался высоким покровительством, каковым он был обязан
своим рафинированным духам; покровительствовал Бальдини не
только Интендант, но и столь влиятельные особы, как господин
Смотритель таможни Парижа или Член королевского финансового
кабинета и поощритель экономически процветающих предприятий г-н
Фейдо де Бру. Этот последний даже намекал на возможность
получения королевской привилегии - лучшее, о чем вообще можно
было мечтать: ведь она позволяла обходить все государственные и
цеховые препоны, означала конец всем затруднениям в делах и
заботам и вечную гарантию надежного, неуязвимого
благосостояния.
А кроме того, был и еще один план, который вынашивал
Бальдини, его любимая идея, некий антипод проекту мануфактуры в
Сент-Антуанском предместье, производство товара пусть не
массового, но все же доступного в лавке для любого и каждого.
Он хотел бы создать персональные духи для избранного числа
высокой и высочайшей клиентуры: духи, как сшитые по мерке
платья, подходили бы только к одной особе, только эта особа
имела бы право пользоваться ими и давать им свое светлейшее
имя. Он представлял себе духи "Маркиза де Серней"., "Мадам
маркиза де Вийар", "Герцог д'Эгийон" и т.д. Он мечтал о духах
"Мадам маркиза Помпадур" и даже о духах "Его Величество Король"
в изящном граненом агатовом флаконе и оправе золотой чеканки, а
на внутренней стороне донышка будет выгравирована скромная
подпись: "Джузеппе Бальдини, парфюмер". Королевское имя и его
собственное имя на одном и том же предмете.
Вот в какие великолепные высоты воспарила фантазия
Бальдини! И вдруг Гренуй заболевает. А ведь Грималь, царство
ему небесное, клялся и божился, что парень никогда не болеет,
что ему все нипочем, что даже черная чума его не берет. А он
взял и ни с того ни с сего захворал чуть ли не смертельно. А
если он помрет? Ужасно! Тогда с ним вместе погибнут все мечты о
мануфактуре, прелестных маленьких девочках, привилегии и духах
Короля.
Поэтому Бальдини решил предпринять все возможное для
спасения дорогой жизни своего ученика. Он велел переселить его
с нар в мастерской на верхний этаж дома, в чистую постель. Он
приказал обтянуть постель дамастином. Он собственноручно
помогал заносить наверх узкий топчан, хотя его невыносимо
тошнило при виде волдырей и гноящихся чирьев. Он приказал жене
готовить для больного куриный бульон с вином. Он пригласил
самого лучшего в квартале врача, некоего Прокопа, которому
полагалось платить вперед - двадцать франков! - только за
согласие на визит.
Доктор пришел, приподнял острыми пальцами простыню, бросил
один-единственный взгляд на тело Гренуя, действительно
выглядевшего так, словно его прострелили сто пуль, и покинул
комнату, даже не открыв своей сумки, которую неотступно таскал
за ним помощник. Случай совершенно ясен, заявил он Бальдини.
Речь идет о сифилитической разновидности черной оспы с примесью
гнойной кори in stadio ultimo2. Лечение бесполезно уже потому,
что нельзя как положено произвести кровопускание: отсос не
удержится в разлагающемся теле, похожем скорее на труп, чем на
живой организм. И хотя характерный для течения этой болезни
чумной запах еще не ощущается - что само по себе удивительно и
с научной точки зрения представляет некоторый курьез, - нет ни
малейшего сомнения в смертельном исходе в течение ближайших
сорока восьми часов. Это столь же несомненно, как то, что его
зовут доктор Прокоп. Затем он еще раз потребовал гонорар в
двадцать франков за нанесенный визит и составленный прогноз -
из них он обещал вернуть пять франков в случае, если ему
отдадут труп с классической симптоматикой для демонстрационных
целей, - и откланялся.
______________
1 Оптом (франц.).
2 В крайней стадии (лат.).
Бальдини был вне себя. Он вопил и стенал от отчаяния. В
гневе на судьбу он кусал себе пальцы. Опять пошли насмарку все
планы очень, очень крупного успеха, а цель была так близка. В
свое время ему помешал Пелисье и слишком уж изобретательные
собраться по цеху. А теперь вот этот парень с его неисчерпаемым
запасом новых запахов, этот маленький говнюк, которого нельзя
оценить даже на вес золота, вздумал как раз сейчас, когда дело
так удачно расширяется, подцепить сифилитическую оспу и гнойную
корь in stadio ultimo! Почему не через два года? Почему не
через год? До тех пор его можно было бы вычерпать до дна, как
серебряный рудник, как золотого осла. И пусть себе спокойно
помирает. Так нет же! Он помирает теперь, будь он трижды
неладен, помрет через сорок восемь часов!
Какой-то короткий момент Бальдини подумывал о том, чтобы
отправиться в паломничество через реку, в Нотр-Дам поставить
свечу и вымолить у Святой Божьей Матери выздоровление для
Гренуя. Но потом он отказался от этой мысли, потому что времени
было в обрез. Он сбегал за чернилам и бумагой и прогнал жену из
комнаты больного. Он сказал, что подежурит сам. Потом уселся на
стул у кровати, с листками для записей на коленях и обмакнутым
в чернила пером в руке и попытался подвигнуть Гренуя на
парфюмерическую исповедь. Пусть он Бога ради не молчит, не
забирает в могилу сокровища, которые носит в себе! Пусть не
молчит. Теперь в последние часы, он должен передать в надежные
руки завещание, дабы не лишать потомков лучших ароматов всех
времен! Он Бальдини, надежно распорядится этим завещанием, этим
каноном формул всех вамых возвышенных ароматов, которые
когда-либо существовали на свете, он добьется их процветания.
Он доставит имени Гренуя бессмертную славу, он клянется всеми
святыми, что лучший из этих ароматов он положит к ногам самого
короля, в агатовом флаконе и чеканном золоте с выгравированным
посвящением "От Жан-Батиста Гренуя, парфюмера в Париже". Так
говорил или скорее так шептал Бальдини в ухо Греную, неутомимо
заклиная, умоляя и льстя.
Но все было напрасно. Гренуй не выдавал ничего, кроме
разве что беловатой секреции и кровавого гноя. Он молча лежал
на дамастовом полотне и извергал из себя эти отвратительные
соки, но отнюдь не свои сокровища, не свои знания, он не назвал
ни единой формулы какого-то аромата. Бальдини хотелось задушить
его, избить, он готов был вышибить из тщедушного тела
драгоценные тайны, если б имел хоть малейшие шансы на успех...
и если б это столь вопиющим образом не противоречило его
представлению о христианской любви к ближнему.
И так он всю ночь напролет сюсюкал и сладко разливался
соловьем. Преодолев ужасное отвращение, он суетился вокруг
больного, обкладывал мокрыми полотенцами его покрытый испариной
лоб и воспаленные вулканы язв и поил с ложечки вином, чтобы
заставить его ворочать языком, - напрасно. К рассвету он
изнемог и сдался. Сидя в кресле на другом конце комнаты,
испытывая даже не гнев, а тихое отчаяние, он не отрываясь
глядел на постель, где умирало маленькое тело Гренуя, которого
он не мог ни спасти, ни ограбить: из него нельзя было больше
ничего выкачать и можно было лишь бессильно наблюдать его
гибель. Бальдини чувствовал себя капитаном, на глазах которого
терпит крушение корабль, увлекая с собой в бездну все его
богатство.
И тут вдруг губы смертельно больного открылись и он
спросил ясным и твердым голосом, в котором почти не ощущалось
предстоящей гибели:
- Скажите, мэтр, есть ли другие средства, кроме выжимки и
перегонки, чтобы получить аромат из какого-то тела?
Бальдини показалось, что этот голос прозвучал в его
воображении или из потустороннего мира, и он ответил
механически:
- Да, есть.
- Какие? - снова прозвучал вопрос, и на этот раз Бальдини
заметил движение губ Гренуя. "Вот и все, - подумал он. - Теперь
всему конец, это горячка или агония". И он встал, подошел к
кровати и наклонился над больным. Тот лежал с открытыми глазами
и глядел на Бальдини таким же настороженным, неподвижным
взглядом, как и в первую их встречу.
- Какие? - спросил он.
Бальдини очнулся, подавил свое раздражение - нельзя же
отказывать умирающему в исполнении предсмертной просьбы - и
ответил: - Есть три таких способа, сын мой: enfleurage a chaud,
enfleurage a froid and enfleurage a l'huile1. Они во многом
превосходят дистилляцию, и их используют для получения самых
тонких ароматов: жасмина, розы и апельсинового цвета.
- Где? - спросил Гренуй.
- На юге, - ответил Бальдини. - Прежде всего в городе
Грасе.
- Хорошо, - сказал Гренуй.
И с этими словами он закрыл глаза. Бальдини медленно
поднялся. Он собрал свои листки для записей, на которых не было
написано ни строчки, и задул свечу. На улице уже рассвело.
Бальдини еле держался на ногах от усталости. Надо было позвать
священника, подумал он. Потом машинально перекрестился и вышел.
Гренуй, однако, не умер. Он только очень крепко спал,
погрузившись в грезы и втягивая в себя назад свои соки. Волдыри
на его коже уже начали подсыхать, гнойные кратеры затягиваться
пленкой, язвы закрываться. Через неделю он выздоровел.
21
Больше всего ему хотелось бы уехать на юг, туда, где можно
изучить новые технические приемы, о которых рассказал старик.
Но об этом, конечно, не стоило и мечтать. Ведь он всего лишь
ученик, то есть никто. Строго говоря, объяснил ему Бальдини,
преодолев первый приступ радости по поводу воскресения Гренуя,
строго говоря, он был даже меньше, чем ничто, ибо порядочный
ученик должен иметь безупречное происхождение, а именно
состоящих в законном браке родителей, родственников в сословии
и договор с мастером об обучении. А Гренуй ничем таким не
обладал. И если он, Бальдини, все-таки соглашается помочь ему в
один прекрасный день стать подмастерьем, то сделает это лишь
при условии безупречного поведения Гренуя в будущем и из
снисхождения к его незаурядному дарованию. Хотя он, Бальдини,
часто страдал из-за своей бесконечной доброты, которую не в
силах был превозмочь.
____________
1 Горячий, холодный и масляный анфлераж
(франц.).
Разумеется, чтобы выполнить обещание, его доброте
потребовался изрядный срок - а именно целых три года. За это
время Бальдини с помощью Гренуя осуществил свои возвышенные
грезы. Он основал мануфактуру в Сент-Антуанском предместье,
пробился со своими изысканными духами в придворные парфюмеры,
получил королевскую привилегию. Его тонкие благовония нашли
сбыт повсюду, вплоть до Петербурга, до Палермо, до Копенгагена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Гренуй стал похож на мученика, продырявленного камнями изнутри
и изнемогающего от сотни гноящихся ран.
Бальдини, конечно, встревожился. Ему было бы весьма
неприятно потерять своего драгоценного ученика как раз в тот
момент, когда он собрался расширить свою торговлю за пределы
города и даже всей страны. И то сказать, не только из
провинции, но и из-за границы, от лиц, приближенных ко двору,
все чаще поступали заказы на те новомодные ароматы, которые
сводили с ума Париж; и Бальдини носился с мыслью для
удовлетворения этого спроса основать филиал в Сент-Антуанском
предместье, настоящую маленькую мануфактуру, откуда самые
ходовые ароматы, смешанные en gros1, разлитые в прелестные
маленькие флакончики и упакованные прелестными маленькими
девочками, будут рассылаться в Голландию, Англию и Германскую
империю. Правда, подобно было бы не вполне законным для
осевшего в Париже ремесленника, но ведь с недавних пор Бальдини
пользовался высоким покровительством, каковым он был обязан
своим рафинированным духам; покровительствовал Бальдини не
только Интендант, но и столь влиятельные особы, как господин
Смотритель таможни Парижа или Член королевского финансового
кабинета и поощритель экономически процветающих предприятий г-н
Фейдо де Бру. Этот последний даже намекал на возможность
получения королевской привилегии - лучшее, о чем вообще можно
было мечтать: ведь она позволяла обходить все государственные и
цеховые препоны, означала конец всем затруднениям в делах и
заботам и вечную гарантию надежного, неуязвимого
благосостояния.
А кроме того, был и еще один план, который вынашивал
Бальдини, его любимая идея, некий антипод проекту мануфактуры в
Сент-Антуанском предместье, производство товара пусть не
массового, но все же доступного в лавке для любого и каждого.
Он хотел бы создать персональные духи для избранного числа
высокой и высочайшей клиентуры: духи, как сшитые по мерке
платья, подходили бы только к одной особе, только эта особа
имела бы право пользоваться ими и давать им свое светлейшее
имя. Он представлял себе духи "Маркиза де Серней"., "Мадам
маркиза де Вийар", "Герцог д'Эгийон" и т.д. Он мечтал о духах
"Мадам маркиза Помпадур" и даже о духах "Его Величество Король"
в изящном граненом агатовом флаконе и оправе золотой чеканки, а
на внутренней стороне донышка будет выгравирована скромная
подпись: "Джузеппе Бальдини, парфюмер". Королевское имя и его
собственное имя на одном и том же предмете.
Вот в какие великолепные высоты воспарила фантазия
Бальдини! И вдруг Гренуй заболевает. А ведь Грималь, царство
ему небесное, клялся и божился, что парень никогда не болеет,
что ему все нипочем, что даже черная чума его не берет. А он
взял и ни с того ни с сего захворал чуть ли не смертельно. А
если он помрет? Ужасно! Тогда с ним вместе погибнут все мечты о
мануфактуре, прелестных маленьких девочках, привилегии и духах
Короля.
Поэтому Бальдини решил предпринять все возможное для
спасения дорогой жизни своего ученика. Он велел переселить его
с нар в мастерской на верхний этаж дома, в чистую постель. Он
приказал обтянуть постель дамастином. Он собственноручно
помогал заносить наверх узкий топчан, хотя его невыносимо
тошнило при виде волдырей и гноящихся чирьев. Он приказал жене
готовить для больного куриный бульон с вином. Он пригласил
самого лучшего в квартале врача, некоего Прокопа, которому
полагалось платить вперед - двадцать франков! - только за
согласие на визит.
Доктор пришел, приподнял острыми пальцами простыню, бросил
один-единственный взгляд на тело Гренуя, действительно
выглядевшего так, словно его прострелили сто пуль, и покинул
комнату, даже не открыв своей сумки, которую неотступно таскал
за ним помощник. Случай совершенно ясен, заявил он Бальдини.
Речь идет о сифилитической разновидности черной оспы с примесью
гнойной кори in stadio ultimo2. Лечение бесполезно уже потому,
что нельзя как положено произвести кровопускание: отсос не
удержится в разлагающемся теле, похожем скорее на труп, чем на
живой организм. И хотя характерный для течения этой болезни
чумной запах еще не ощущается - что само по себе удивительно и
с научной точки зрения представляет некоторый курьез, - нет ни
малейшего сомнения в смертельном исходе в течение ближайших
сорока восьми часов. Это столь же несомненно, как то, что его
зовут доктор Прокоп. Затем он еще раз потребовал гонорар в
двадцать франков за нанесенный визит и составленный прогноз -
из них он обещал вернуть пять франков в случае, если ему
отдадут труп с классической симптоматикой для демонстрационных
целей, - и откланялся.
______________
1 Оптом (франц.).
2 В крайней стадии (лат.).
Бальдини был вне себя. Он вопил и стенал от отчаяния. В
гневе на судьбу он кусал себе пальцы. Опять пошли насмарку все
планы очень, очень крупного успеха, а цель была так близка. В
свое время ему помешал Пелисье и слишком уж изобретательные
собраться по цеху. А теперь вот этот парень с его неисчерпаемым
запасом новых запахов, этот маленький говнюк, которого нельзя
оценить даже на вес золота, вздумал как раз сейчас, когда дело
так удачно расширяется, подцепить сифилитическую оспу и гнойную
корь in stadio ultimo! Почему не через два года? Почему не
через год? До тех пор его можно было бы вычерпать до дна, как
серебряный рудник, как золотого осла. И пусть себе спокойно
помирает. Так нет же! Он помирает теперь, будь он трижды
неладен, помрет через сорок восемь часов!
Какой-то короткий момент Бальдини подумывал о том, чтобы
отправиться в паломничество через реку, в Нотр-Дам поставить
свечу и вымолить у Святой Божьей Матери выздоровление для
Гренуя. Но потом он отказался от этой мысли, потому что времени
было в обрез. Он сбегал за чернилам и бумагой и прогнал жену из
комнаты больного. Он сказал, что подежурит сам. Потом уселся на
стул у кровати, с листками для записей на коленях и обмакнутым
в чернила пером в руке и попытался подвигнуть Гренуя на
парфюмерическую исповедь. Пусть он Бога ради не молчит, не
забирает в могилу сокровища, которые носит в себе! Пусть не
молчит. Теперь в последние часы, он должен передать в надежные
руки завещание, дабы не лишать потомков лучших ароматов всех
времен! Он Бальдини, надежно распорядится этим завещанием, этим
каноном формул всех вамых возвышенных ароматов, которые
когда-либо существовали на свете, он добьется их процветания.
Он доставит имени Гренуя бессмертную славу, он клянется всеми
святыми, что лучший из этих ароматов он положит к ногам самого
короля, в агатовом флаконе и чеканном золоте с выгравированным
посвящением "От Жан-Батиста Гренуя, парфюмера в Париже". Так
говорил или скорее так шептал Бальдини в ухо Греную, неутомимо
заклиная, умоляя и льстя.
Но все было напрасно. Гренуй не выдавал ничего, кроме
разве что беловатой секреции и кровавого гноя. Он молча лежал
на дамастовом полотне и извергал из себя эти отвратительные
соки, но отнюдь не свои сокровища, не свои знания, он не назвал
ни единой формулы какого-то аромата. Бальдини хотелось задушить
его, избить, он готов был вышибить из тщедушного тела
драгоценные тайны, если б имел хоть малейшие шансы на успех...
и если б это столь вопиющим образом не противоречило его
представлению о христианской любви к ближнему.
И так он всю ночь напролет сюсюкал и сладко разливался
соловьем. Преодолев ужасное отвращение, он суетился вокруг
больного, обкладывал мокрыми полотенцами его покрытый испариной
лоб и воспаленные вулканы язв и поил с ложечки вином, чтобы
заставить его ворочать языком, - напрасно. К рассвету он
изнемог и сдался. Сидя в кресле на другом конце комнаты,
испытывая даже не гнев, а тихое отчаяние, он не отрываясь
глядел на постель, где умирало маленькое тело Гренуя, которого
он не мог ни спасти, ни ограбить: из него нельзя было больше
ничего выкачать и можно было лишь бессильно наблюдать его
гибель. Бальдини чувствовал себя капитаном, на глазах которого
терпит крушение корабль, увлекая с собой в бездну все его
богатство.
И тут вдруг губы смертельно больного открылись и он
спросил ясным и твердым голосом, в котором почти не ощущалось
предстоящей гибели:
- Скажите, мэтр, есть ли другие средства, кроме выжимки и
перегонки, чтобы получить аромат из какого-то тела?
Бальдини показалось, что этот голос прозвучал в его
воображении или из потустороннего мира, и он ответил
механически:
- Да, есть.
- Какие? - снова прозвучал вопрос, и на этот раз Бальдини
заметил движение губ Гренуя. "Вот и все, - подумал он. - Теперь
всему конец, это горячка или агония". И он встал, подошел к
кровати и наклонился над больным. Тот лежал с открытыми глазами
и глядел на Бальдини таким же настороженным, неподвижным
взглядом, как и в первую их встречу.
- Какие? - спросил он.
Бальдини очнулся, подавил свое раздражение - нельзя же
отказывать умирающему в исполнении предсмертной просьбы - и
ответил: - Есть три таких способа, сын мой: enfleurage a chaud,
enfleurage a froid and enfleurage a l'huile1. Они во многом
превосходят дистилляцию, и их используют для получения самых
тонких ароматов: жасмина, розы и апельсинового цвета.
- Где? - спросил Гренуй.
- На юге, - ответил Бальдини. - Прежде всего в городе
Грасе.
- Хорошо, - сказал Гренуй.
И с этими словами он закрыл глаза. Бальдини медленно
поднялся. Он собрал свои листки для записей, на которых не было
написано ни строчки, и задул свечу. На улице уже рассвело.
Бальдини еле держался на ногах от усталости. Надо было позвать
священника, подумал он. Потом машинально перекрестился и вышел.
Гренуй, однако, не умер. Он только очень крепко спал,
погрузившись в грезы и втягивая в себя назад свои соки. Волдыри
на его коже уже начали подсыхать, гнойные кратеры затягиваться
пленкой, язвы закрываться. Через неделю он выздоровел.
21
Больше всего ему хотелось бы уехать на юг, туда, где можно
изучить новые технические приемы, о которых рассказал старик.
Но об этом, конечно, не стоило и мечтать. Ведь он всего лишь
ученик, то есть никто. Строго говоря, объяснил ему Бальдини,
преодолев первый приступ радости по поводу воскресения Гренуя,
строго говоря, он был даже меньше, чем ничто, ибо порядочный
ученик должен иметь безупречное происхождение, а именно
состоящих в законном браке родителей, родственников в сословии
и договор с мастером об обучении. А Гренуй ничем таким не
обладал. И если он, Бальдини, все-таки соглашается помочь ему в
один прекрасный день стать подмастерьем, то сделает это лишь
при условии безупречного поведения Гренуя в будущем и из
снисхождения к его незаурядному дарованию. Хотя он, Бальдини,
часто страдал из-за своей бесконечной доброты, которую не в
силах был превозмочь.
____________
1 Горячий, холодный и масляный анфлераж
(франц.).
Разумеется, чтобы выполнить обещание, его доброте
потребовался изрядный срок - а именно целых три года. За это
время Бальдини с помощью Гренуя осуществил свои возвышенные
грезы. Он основал мануфактуру в Сент-Антуанском предместье,
пробился со своими изысканными духами в придворные парфюмеры,
получил королевскую привилегию. Его тонкие благовония нашли
сбыт повсюду, вплоть до Петербурга, до Палермо, до Копенгагена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40