смеялась, хлопала дверцами шкафчика, стукала днищем железного чайника по электроплитке, даже стала пить с ним баночное пиво, хотя терпеть его не могу: моча с консервантами! Сообщник мой быстро захмелел и взгляд его становился все более наглым и откровенным. Но это был не взгляд мужчины, возбужденного приступом похоти, нет, — а взгляд голодного зверя. Порой он быстро облизывался, а в голубых балтийских глазах вдруг замелькали красные огоньки. Я видела такие же в глазах несчастной Гермины в ту роковую ночь. Вот оно что! Его твердые желтые ногти жестко скребли по столешнице, словно когти. Голова втянулась в плечи. Кончики ушей стали заметно подрагивать от каждого громкого звука. Мой милый жуликоватый силач Юкко на глазах превращался в одержимого злом. Теперь я знала, чего ждать дальше! Голова заработала с холодным треском счетной машины: путь вниз по винтовой лестнице мне, наверняка, отрезан — Юкко сторожит каждый шаг. Остается только лишь прыгать с башни маяка. Р-раз и в смятку! Стрелять? Но я не хотела ни пускать оружие против Юкко, даже если он спятил, ни выдавать свои подозрения. Зло — слишком коварный враг. Тут Юкко пошел по нужде вниз, демонстративно захлопнув дверь на лестницу. Он сторожил мой единственный выход. Заклиная судьбу, я с мольбой огляделась вокруг и заметила веревочную бухту. Это был крепкий, прочный морской линек. Идея! Я вытащила тяжелую бухту на круговой балкон, который окружил нешироким кольцом фонарь маяка, и сбросила вниз длиннющую веревку. К нижнему концу я предварительно привязала металлический прут для ровности отвеса, чтобы конец не мотало в воздухе, а верхний — закрепила за поручень тремя прочными узлами, выбрав такое место, чтобы узлы было трудно достать зубами. Я думала конечно о волке! Зверь где-то здесь! К моей досаде веревка не доставала до земли. Оставался внушительный зазор, чуть ли не в два метра. И все же с той высоты можно уже прыгать, не боясь превратиться в желе… Я ведь циркачка. Я умею вязать узлы какие хотите: двойные, флотские, страховочные и все же провозилась наверное с полчаса, а Юкко все еще не возвращался. Может быть препереть дверь изнутри? Но как назло под рукой ничего тяжелого, кроме стола, да и тот слишком легок. Один нажим плеча или удар волчьей лапы и дверь распахнется. Но где же Юкко?
Я обошла узкий балкончик по кругу. Белая ночь тиха, светла и свежа. Морской залив в вышине заливает землю каскадами отражений. Море совершенно затихло и отливало зеркальной гладью покоя. Только кое-где волна морщится складками. Нет, Лизок, в такой штиль плыть самоубийство: на зеркале заметно любое пятнышко. И, как в подтверждение моих мыслей, с военного маяка на далеком мысу ударил залп света. Заработал Первый прожектор. Луч был настолько ярок, а море так ровно, что я явственно видела, как взлетают с воды напуганные светом спящие чайки.
Где же чертов Юкко?
Наконец я заметила белую фигуру человека, который прятался в тени трансформаторной будки. Но бог мой! Юкко был совершенно гол. Встав на четвереньки и задрав голову вверх он завыл. Завыл долго, протяжно и тоскливо. Сверлящий воющий звук разбудил округу.
Проклятье! Он подзывал волка!
И тот не заставил себя ждать.
Волк бесшумно возник из полумрака дюн в конце пляжной дуги и помчался зверским мрачным наметом по полосе сырого песка прямо на воющий голос. Его прыжки были столь мощны, что я почувствовала слабое дрожжа-ние старой башни. Вмятины от лап на темном песке были так глубоки, что в следах заблестела вода. Лунная шерсть отливала сталью. Юкко оглянулся на набегающий скрип лап и хрип дыхания и в ужасе вскрикнул. В нем очнулся живой человек. И человек этот не смог шевельнуть и пальцем от страха. Он остался стоять, демонстрируя зверю несчастный фаллос, возбужденный гипнозом луны. И, глухо рыкнув, волк с налета вырвал причинное место. Юкко даже не вскрикнул — стоял словно статуя, и только алый ручей хлынул по мраморным чреслам. Античный юноша рухнул, словно подкошенный, на спину. И опять ни звука — беззвучное падение в смерть. Только курчавые завитки вьющейся крови говорили, что человек еще жив.
Отрыгнув, волк спокойно поднял вверх морду — он знал, где я прячусь — его взгляд устремился почти отвесно вверх, на высоту двадцати метров устремился! Я даже не успела отпрянуть от бортика! Наши взоры скрестились. Зверь сразу узнал меня. Волчьи глаза вспыхнули обручальными кольцами. Шерсть встала дыбом на холке. Я тоже уже — оцепенев — узнавала волчье лицо, исполненное лютой злобы. Поджав уши, зверь неистово зарычал и, не сводя с меня глаз, подвывая, злобно играя шерстью на холке, скалясь пастью, мокрой от крови юноши, затрусил с задранной головой к двери в башню маяка. Дверь на маяк Юкко оставил открытой. И вот я уже слышу его тяжкие скачки вверх по металлической лестнице. Башня разом тревожно загудела, задрожала железными поджилками от злобного натиска. Мамочка! Я перекинулась через перильца и, страхуя кроссовками скольжение вниз, обжигаясь голыми руками, полетела к земле вдоль длиннющей веревки. Захватывающее зрелище. Только не слышу аплодисментов. От рывков веревка стала вращаться, описывая широкий круг в воздухе.
Земля приближалась. Руки горели. Я была уверена, что чудовище еще на полпути вверх к моему убежищу на макушке старого маяка… как вдруг волк выскочил из двери и кинулся к концу веревки. Я забыла, что зверь одержим дьяволом! И все же, если бы его злоба была не так горяча, он бы выждал в засаде до тех пор пока я б не свалилась на землю. Но судьба хранила Красную Шапочку! Я вцепилась в веревку на самом конце пути. Как мне повезло, что она не доставала до земли! Два метра высоты до моих пяток. А какой удачей стал поперечный стальной прут, который я привязала флотским узлом для тяжести и отвеса! Ведь я — дура — смогла упереться в него подошвами и повиснуть над смертью, раскачиваясь из стороны в сторону, как маятник, и, вдобавок, вращаясь вокруг оси, то в одну, то в другую сторону. Если бы не стальная опора, я бы не смогла висеть на руках столь долго и угодила в кошмарную пасть. А белая ночь все так же тиха, твою мать! И луна бела, как гондон! Туши свет, сука! Природе до фени наши боль и страдания.
Револьвер был, конечно, при мне, но стрелять при таком вращении — полная безнадега. И невозможно отпустить правую руку, я постоянно регулирую нажим тела на прут, иначе он может выскользнуть из узла.
Волк сначала пытался допрыгнуть с земли до моих ног. Первый прыжок. Второй. Особенно высок был его третий скачок. Зубы лязгнули, не достав буквально глотка. Я увидела, как лопается слюна на клыках! А с каким лязгом хлопал адский капкан; у меня до сих пор стоит в ушах этот зубовный скрежет. Четвертый прыжок был ниже, а последний еще ниже. Зверь понял тщетность своих попыток и взвыл, кружась волчком подо мной и кусая собственный хвост. Убийца был в припадке бессильной ярости.
Мамочка! Только не порвись, умоляла я линь, который отчаянно скрипел в вышине на ржавых перилах.
Внезапно, оборвав вой, волк насторожил уши и посмотрел в ночную даль, втягивая носом морской воздух. От вращения уже кружилась голова, а тошнотворный запах людской крови на волчей шерсти, дух псины, вызывали приступы рвоты. Меня мутило от отвращения.
Вытянув шею, принюхиваясь к темноте, зверь отвернулся в другую сторону и устремил взор туда, где темнел контур сосновой рощи. Он почувствовал опасность с двух сторон и, досадно рыкнув, побежал звериной рысью назад к дюнам, принюхиваясь к собственным следам на песке. Побежал и исчез.
Тут же на проселочной дороге появились фары далекого автомобиля. Появились и погасли. Машина остановилась в засаде. Ну почему, почему я всех так достала?! Это была отчаянная минута… Голый юноша с черной норой в паху на холодной земле! Он виноват только в том, что оказался рядом в проклятой жизни. Ямы волчьих следов на пляже! Честное слово, я хотела пустить пулю в висок. Лизок, тебя будут убивать до конца твоей жизни! Не знаю, что спасло в тот отчаянный миг, когда я со свистом вращалась на конце линя, над окровавленной землей… близкий лай собак, скрип гальки под сапогами солдат, огни фонарей. Пограничный патруль! Прыгаю вниз.
Моим убежищем на всю ночь стал ангар для лодок, щель между ржавым катером и металлической сеткой стены. Я завернулась в брезент и провалялась так до утра. Если бы не волчьи следы, овчарки конечно бы легко унюхали человека. Но почуяв зверя, они заскулили, заметались на поводках, подняли лай. Увидев голый труп, патруль поднял тревогу. В небо взлетела красная ракета. Молоденький лейтенант, матерясь, метался по кровавому пятачку земли, ругая солдат и вызывая подмогу по ручной радиостанции. Вскоре подъехал военный газик и увез бедного Юкко. Только через год я узнала, что он выжил в ту ночь, но вскоре покончил с собой… Маяк обыскали. На пляже обнаружили волчьи следы. Пустили по ним трусливых собак. Вся кошмарная канитель стихла только на рассвете. Около часа у маяка маячил временный пост, но вскоре его сняли, ведь речь шла не о нарушении границы, а о зверствах кошмарного хищника, который терроризировал побережье Балтики уже второй месяц и до сих пор не был пристрелен.
Утром прикатили на мотороллере мои метеорологи — муж и жена — и я вылезла из убежища. Честные контрабандисты были напуганы до смерти. А мой рассказ только подлил масла в огонь. Они потребовали, чтобы я уходила немедленно. Я дала твердое слово, что завтра меня здесь не будет. Тогда муж вытащил из ангара надувную лодку в весьма плачевном состоянии, подлатал пару дырок заплатами и накачал насосом утлое суденышко.
К вечеру я осталась одна.
Ночная паника с ракетной стрельбой спугнула засаду бандитов в черном «Ауди», гостей следовало теперь ждать к ночи. Но, надеюсь, они не застанут хозяйку.
Последние сборы.
Спускаю в воду неуклюжую черепаху. На Балтике легкий бриз — как раз то, что надо. Судьба временами щадит свою замарашку и отмывает лицо Золушки от золы… К надувной туше крепились на ржавых уключинах короткие весла. Верю, что резиновый блин выдержит выход в море и сможет отойти как можно дальше от берега. Погрузив гидрокостюм и личное барахло — мне нельзя оставлять даже окурок от сигареты! — проверяю в последний раз то, что беру с собой. Вот они, мои наивные амулеты: спасательная книжка сказок Перро, примотанная скотчем к животу, в ней спрятано письмо отца, как раз перед той страницей, где темнеет гравюра с изображением Крестной, вычищающей тыкву от мякоти под присмотром свечи в руках Золушки… флакончик духов в шелковом мешочке спрятан в потайной карман гидрокостюма, поближе к золотому дружку… круглое зеркальце в обложке из кожи втискиваю в ножны на костюме, поближе к морскому кортику… а вот с сумочкой Фелицаты придется расстаться. Я укладываю на шелковое дно увесистый камень, чтобы она не могла всплыть на радость моим врагам и указать мой след на воде.
Заполняю гильзы на поясе пресной водой. Проверяю батарейки подогрева. Паспорт! Кредитные карты! Ласты.
Очки для защиты глаз от воды… Съедаю через силу две плитки шоколада. Третью — прячу в нагрудный карман на резиновой коже. Кгла против судорог. Все на месте!
Солнечный шар вот-вот коснется линии горизонта. Пора!
Раздеваюсь донага. Сердце издает отчаянный стук: смотри, сволочь, на мои сиськи и донце, расшитое золотым узором парчи! Влезаю в грубое одеяние из шерсти под гидрокостюм, в нечто вроде тесного свитера и таких же колючих лосин в обтяжку. Все! Снимаю пистолет с предохранителя и делаю угрожающий жест в сторону дюн: пуля ждет тебя, ушастое рыло!
Я осторожно ступила на резиновое днище. Мою пирогу разом стало разворачивать по оси. Сажусь на дно теплое от солнца и берусь за весла. Плюх. Плюх. Кажется, что никто не видит мое отплытие в бездну, кроме закатного неба, чаек, стеклянного фонаря на гусиной шее старого маяка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96