Совпадает заглавная буква и согласный звук "А". По закону зеркальных симметрии, — закону Эхо — ее имя должно аукаться с именем змеи. И я стал подбирать нужное слово:
Гурса…
Гарса…
Гюрса…
Гирса…
Гирса! вдруг осенило меня. Тииисссс… шипела гюрза, смертельной струйкой пара из адского котла. Ведущая гласная змеиного шипа — "И"… и я заменил "Ю" на "И".
Я тут же набрал номер Эхо — у меня было право на экстренное соединение — и Учитель снял трубку.
— Вы не спите?
— Ты знаешь, — перебил он смешком, — в какой текст мы с тобой угодили? Это же «Пестрая лента» Конан-Дойла! Читал?
— Ах, черт! — вспомнил я разом юношеское увлечение рассказами о знаменитом сыщике Шерлоке Холмсе, — Ну конечно! Сейф! Блюдечко с молоком для змеич Плетка с петлей на конце!
— Это была комната доктора-психопата Гримсби Рой-лота, который хотел убить из-за наследства двух своих падчериц Джулию и Эллен Стонер! — смех Эхо отдавал истерикой пережитой смерти, — Ты слышал, как свистела гадина? Она передразнивала мою привычку насвистывать…
И маэстро виртуозно воспроизвел фиоритуры змеиного шипа.
— Никогда не свисти, Герман!
— А ведь я понял как ее зовут, Учитель. В ответ — холодное молчание.
— Ее имя — Гирса! Гирса! Снова ревнивая тишина в трубке.
— Вы меня слышите? Ее зовут Гирса…
— Гирса! — счастливо просвистел голос маэстро, — Да! Да, Герман…
Затем последовала пауза.
— Только не Гирса, а Герса… Гёрса! Герман. И вот почему. На латыни змея — Serpent — здесь целых два гласных звука "Е" против звука "И" в шипении гюрзы: Тиииссс… Тут только одна гласная.
Я молчал.
— Поздравляю, змеелов! Змея в зеркале!… Гёрса… Она попалась! — и генерал положил трубку
Распутывая дело Садрины Перро, я ни разу не увидел ее лица… Увижу ли я когда-нибудь Гёрсу?
Глава 8
Я вплавь пересекаю морскую границу. — 26 часов в балтийской воде! — И море и песок не утолят жажды.
Всего прожекторов было пять.
Они шли вдоль береговой линии довольно тесно друг от друга, и все же пауза темноты длилась около получаса, а то и больше. И я резко устремлялась вперед, стараясь проплыть как можно дольше, прежде чем новый луч начнет злобно шарить по воде. Я плыву свободно: чаще вольным стилем; порой, — на спине, словом, без. системы, чтобы не закрепощать мышцы. И главное: плыть как бы в свое удовольствие, легко, играючи и не думать о бездне под ногами.
Ночь была тиха и светла. Но свет луны не ярок и зол, а нежен и сумрачен. Весь ночной небосвод от края до края задернут тончайшей кисеей, словно для того, чтобы не утомлять излишним блеском глаза одинокого пловца. Звезды зависли над лунной жижей чернильной воды как снегопад, остановленный взмахом волшебницы. А луна закутана в кокон тумана, словно елочная игрушка в снежную вату. И бриз был, самый что ни на есть, легчайший бриз. Не опасная гладь зеркального штиля, а накаты низкой гладкой и плавной волны. То, что надо!
Судьба всегда балует меня прежде чем надавать пощечин.
Как только луч устремлялся в мою сторону, я ложилась на спину и пережидала набег света, сливаясь с волной. А плыть стараюсь так, чтобы держаться на краю той незримой линии, где луч прожектора теряет яркость, и, в то же время, не заплывать дальше в охранную зону погранкатеров, одновременно не упуская из глаз далекую кайму берега.
Несколько раз я слышала рев корабельных сирен, но сам катер ни разу не видела, что делает его очень опасным.
А один раз на горизонте вдруг взлетела осветительная ракета и парашютом ярчайшего света повисла в сумраке ночи. Ракета полыхала минут пять, которые мне показались вечностью.
Если такой шатер огня повиснет надо мной — конец, . спрятаться невозможно.
Ты — рыба.
Море — твой дом, заговаривала я страх в собственном сердце.
Гидрокостюм хорошо держал тепло разогретого тела, и все же кожей лица и рук я чувствовала, что вода в Балтике прохладна. Она остывала быстрей, чем я думала. Уже к середине июньской ночи море забыло тепло солнечного дня и стало подрагивать от ночной прохлады. А струя течения могла дохнуть по ногам светлой стужей. Я чувствую, как ежатся волны, и холодок страха просачивается из морской темноты в самое сердце: вдруг сведет судорогой ноги!
Я плыву уже третий час, но усталости пока не чувствую.
Постепенно все человеческое во мне гаснет. Руки и ноги в ластах сливаются с водой, голова — с луной. Мне кажется, что марафонский заплыв только лишь сон в летнюю ночь, внутри которого мне удалось проснуться, что я всего лишь приснилась самой себе — одинокой пловчихой с глазами рыбы.
Это забытье в люльке грезы и опасно, и в то же время помогает плыть: ты — рыба, всего лишь маленькая черная рыбка из туши в чернильной воде. Никто, ни одна душа не сможет тебя разглядеть среди волн. Ты уплывешь, куда захочешь. Рыбка не может утонуть.
Внезапно прожектор приводит меня в чувство: берегись, Лизок!
Это Четвертый прожектор. Он кажется гораздо более ярким и мощным, чем предыдущие три. Значит граница близка! Пока ослепительный луч устремлен в другую сторону моря — там меня нет — но вот сверкающий меч начинает поворот. Я крестом распластываюсь на воде, и даже задерживаю дыхание, словно луч дыхание может услышать. И вот, вокруг становится светло, вместо нежной зашторенной ночи я оказываюсь как бы на узком операционном столе, в бесконечно узкой комнате… все белым-бело, над моим бедным телом нависает ярчайшая бестеневая лампа, чтобы враг мог без промаха вонзить хирургический скальпель прямо в глаза. Я зажмуриваюсь, словно это может спасти.
Один, два… пять, шесть… девять, десять… считаю я про себя. Обычно луч уходит при счете пять. На этот раз не так. Неужели заметили? Я лежу без малейшего шевеления, стараясь слиться с волной. Вот она поднимает меня чуть повыше. Зачем? И снова прячет в текучей ямке. Спасибо… Только при счете «шестнадцать» прожектор уходит дальше в просторную глубину ночи. Луч движется медленней, чем обычно. И свет его действительно сильнее прежних. Я нутром чую, что он вот-вот вернется. Луч вовсе не слеп и глуп, он освещает море для чьих-то настороженных глаз. Эти глаза ищут меня через мощный цейсовский морской бинокль. Что могло привлечь пограничника? Наверное, очки — странные круглые высверки в переливах воды.
Я успеваю содрать их с лица, и вовремя. Луч волком прыгает назад. Рыщет— по волнам… один, два, три, четыре, пять. И все гаснет.
Отключили, суки.
Они высматривают лодки, катера, яхты… кому придет на ум искать пловца в ночном море?
Только не дрейфить, Лизок. Ты — рыба! Море — твой дом!
Перевернувшись на живот, я перехожу на брасс и плыву быстрее, чем нужно. Прочь от опасной ямки в воде.
Уф, снова ночь. За шторой небесного окна вновь проступает луна и звездный жемчуг. Среди созвездий я узнаю только ковшик Большой медведицы. Из него изливается Млечный путь.
Поверхность воды так близка к моим глазам и так бесконечна, что сжимается сердце. И в то же время волна так невысока и так гладка, так бережно обнимает мое резиновое тело, что страх тут же сменяется глупейшим приступом счастья. О глубине я стараюсь не думать.
Я внушаю себе, что если только захочу встать, то встану на дно, а вода мне будет по грудь или по горло. Просто не хочется опускать ноги.
Но долго обманывать себя не удается, я чую животом, что плыву над бездной. И если плыть рыбкой в сторону дна, то дно под тобой, Лизок, будет дальше того смутного берега, что мерещится справа.
Тогда я ищу опоры для чувств в удивлении ума: как удивительно, что весь этот мир существует. Я. Волна. Море. Балтика. Звезды. Как странно, что что-либо должно существовать. Как удивительно, что нет никакой мировой пустоты вместо всего, что я вижу сейчас. Ведь если бы ничего не было, насколько это было бы проще и понятнее… И все же, все же весь этот подлунный мир существует. Такой разный. Я. Волна. Соль. Прожектор. Луна.
А раз все это есть, значит со мной ничего не случится. Ничто не может мне причинить вред, что бы ни произошло. Даже смерть не способна. Я в абсолютной безопасности.
Зеленые цифры на водных часах диверсанта показывают половину четвертого ночи. Я плыву уже почти пять часов. Появились первые признаки усталости. Все чаще лежу на спине. Скоро прожектор…
И он тут же вспыхнул вдали. Пятый по счету! Я похолодела — насколько его свет был ярче и мощнее всех, что были прежде. Пожалуй, он один собрал в себе силу всех четырех предыдущих прожекторов внутрь одного электрического удава.
В море стало заметно свежей — как обычно перед рассветом. Ветерок становится ветром — тем, что характерен для взморья. И волна подросла. Кое-где замелькала пена на гребнях. Берегись!
Луч помчался в мою сторону залпом страшного сияния света. Мамочка, я не успела снять очки. Раскинув руки крестом я ни жива, ни мертва лежу на поверхности воды. Одна на все море. И вот прямо надо мною включается свет. Как огромная театральная люстра на потолке маленькой комнаты с низким потолком. Я зажмуриваюсь от резкого света. И все равно, от напора лучей перед закрытой кожей не тьма, а розовая изнанка век. Так в детстве — надавишь пальцем на глаз, и в центре темноты появляется яркий желток. Кошмар! Кажется, что от прожектора теплеет вода, что с лица испаряется соленая влага. Раз, два, три… Луч уходит в простор Балтики, но я уже знаю — сейчас он вернется. Уйя! Вода справа снова вспыхивает сплошным неоном.
Стена света движется в мою сторону, словно открывается великанская дверь.
Не выдержав, я подныриваю под луч и несколько минут, теряя лишние силы, плыву под водой. Великанский косяк двери шарит над головой. Я вижу как блестят ногти на своих руках. Туши свет, фуфло! Но гад ни с места.
Луч лежит на воде, как подсвеченный софитами подвесной потолок. Страшно смотреть снизу — из воды — как зловеще играют блики на этом увеличительном стекле. Такое чувство, что ты рыба и угодила в сеть. Мне уже нечем дышать.
Луч уходит вперед.
Я выныриваю вверх, набираю полную грудь сырого соленого йодного воздуха.
Как малы две дырочки в носу и мой рот по сравнению с Балтийским морем. Хватит одной пригорошни, чтобы залить уголек моей жизни.
Луч мчится назад. Он что-то почуял. Свет слишком ярок — меня могут заметить.
Я снова ныряю под воду.
Рот пересыхает. Сердце стучит с таким гулом, что отдается в висках. Я снова вижу как блестят пальцы в кипящей светом воде.
И вдруг все гаснет.
Боже, как хороша темнота. Всплыв, я отдыхаю на воде чуть ли не десять минут, но в волнах уже нет прежней ночной мягкости обнимания. Гребешки колотят по спине крепкими язычками. Я чувствую, как по морю начинает пробегать мускулистая дрожь, нечто вроде гусиной кожи по телу купальщика. Рассвет все ближе. Но луна еще видит меня.
Судя по всему, я подплыла к самой границе и проклятый Пятый прожектор мне уже не миновать. Он ждет впереди. Он стоит на острие бетонного мола, который далеко выдвинут в море. Чтобы оказаться на краю светового луча такой мощи, нужно резко уходить в море и огибать его зарево по широкой дуге. Но у меня уже нет прежних сил. Но там меня застанет начало дня и погра-нкатера… Значит пора плыть к берегу. Пора вспомнить наказ моей спасательной книжки. Пора плыть к берегу. Но я боюсь! Я медлю. Я чувствую, что с неба сдувается ветерком молочная кисея, и луна начинает сильнее дышать в глаза. Это Золушка наклонила свечу в руке над моим лицом. По воде пробегает широкая лунная полоса. Это ласковый нож крестной, которым она указывает дорогу еще одной бедной падчерице. Я вижу на лунном диске ее заботливые морщины. И, глотнув небесной поддержки, решительно поворачиваю к береговой линии.
И тут же! Как кошмар в зыбком просторе воды, распускается черный купол бледной медузы. Ядовитый жидкий цветок колышит стекловидным мясом. Из-под огромного парашюта в глубь моря уходит колонна бледных прозрачных нитей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96