И каждый листок норовит перелететь на мое лицо и заглянуть в душу аквамариновыми глазками.
А сколько бабочек — трепеща — повисло в воздухе! Казалось, «Посейдон» с головой накрыла волна неземного шторма. Казалось, что лазоревый шторм набрал силы за считанные минуты. Казалось, что корабль тонет в кипящей пучине небесных порханий, что «Посейдон» утонул и сейчас лежит на дне синеватой зыби, среди откосов голубой воды.
Не только я, все свидетели чуда, были поражены красотой внезапного налета. Только татуированная дрянь вопила от омерзения, выскочив из бассейна и обдирая налипших бабочек.
Каким стремительным был спуск психей, таким же быстрым и взлет — внезапно, словно по команде, вся масса серпокрылок, как один бесконечный мотылек, поднялась в ночной воздух и — вихрем лазури понеслась дальше, в прозрачные сени светлой балтийской ночи. И вот уже облачко мелеет, меркнет и затухает в пространстве лунного сна.
На палубы высыпают матросы ночной команды и принимаются наводить порядок. Тысячи мертвых бабочек не смогли взлететь. Из бассейна пришлось спустить воду. Гибель лазури швабрами сгребали в грязные груды… одним словом, прошел еще целый час прежде, чем я смог уплыть на середину бассейна с новой водой и, перевернувшись на спину, раскинуть руки крестом!
Я весь сосредоточился на желании услышать голос Учителя.
Все силы души собрались в одной точке, в солнечном сплетении.
Теперь я был один на один с куполом звездного неба.
Зрение настолько острое, что я замечаю как шевелит лопастями последняя серпокрылка на самой макушке корабельной мачты с норвежским флагом. Наш корабль приписан к порту Кристиансанн… Я отчетливо вижу как серпокрылка взлетает. И вот она — плавно и страстно опустилась на мой лоб; я поднял руку, чтобы спугнуть бабочку — она перелетела смело на кончики моих влажных пальцев и вдруг я узнал в ней… Августа Эхо… непостижимым образом это крохотное двухкрылое создание из голубой слюды с парой синеватых глазков посередине порхалок было как две капли похоже на — скомканную в карикатуру, — фигуру генерала, который смотрел на меня из бездны через старинный голубой лорнет, что твердо держал за ручку из белой слоновой кости.
Его глаза приблизились.
Огромное лицо заглянуло через край бассейна, заслоняя головой луну и корабельную трубу теплохода. По выражению лица я понял — маэстро в гневе, но он еще не видит меня. Поворачивая перед глазами лорнет, он пытался разглядеть сквозь голубые линзы поверхность бассейна. Взгляд его злобно шарил по углам — и мне стоило огромных усилий перебороть страх и заставить себя подать генералу знак — хлопнуть по воде рукой: я здесь, Учитель!
Услышав сырой хлопок и мой комариный писк, он наконец разглядел через огромное расстояние копошение на водной глади. И как только он засек мое шевеление, и глаза его вперились в одну точку, туда где был я, и как только наши взгляды встретились, я сразу услышал его голос в царапинах радиопомех и треске эфира.
Эхо был обозлен не на шутку:
— Кровь слона охлаждает кровь дракона, Герман! Единорог склоняется перед светлой девой и на лбу его сверкает круглое зеркало… Ну, здравствуй! Я все вижу и все знаю, мой глупый мальчик. Ты обманут — она жива, Герман, жива. И не пугайся исправлений, которые Герса сделала в тексте дрянной книжонки. Текст судьбы пишется клыками мойр на незримых скрижалях и никому не дано его переписать, Херман. Никому! Она заметила, что ты рылся в сумке и ушла в запасную каюту. Ты знаешь какую. Спеши туда, Герман! Живо! И помни —ты убьешь ее, следуя правилам охоты на Гepcy: только уложив в постель, только перекрыв кислород! Задуши ее, Терман! И смотри на нее через зеркало, идиот!
И ясновидец стал оттуда из бездны протягивать ко мне пальцы с лорнетом, и, наклонив его, опускать левую линзу, чтобы зачерпнуть меня стеклом вместе с водой и вышвырнуть на палубу. Вращаясь вокруг оси, голубой диск — шипя и свистя —врезался в воду бассейна и, окутанный паром, помчался, подскакивая на глади, в мою сторону. Я не успел ни отпрянуть, ни выскочить на бортик — жуткая стеклянная линза, диаметром с диск дискобола, прошла точно между моих раскинутых на воде ног и, посвистывая от вращения, вошла режущей кромкой в пах и идеально разрезала мое тело на две половинки по центру. Видя, как диск движется сквозь тело к лицу, я не испытывал ни капли боли и все же орал благим матом от ужаса до тех пор, пока не заметил, что разрезанные части тутже сливаются намертво, без следа, словно палец проходит сквозь воду… диск рассек мою голову и замер в ней.
Я вылез на край бассейна.
Я представлял из себя теперь странное существо — острый край стеклянного диска выходил из головы подобием гребня — от адамова яблока в горле, через губы, линию носа — огибал голову и уходил в затылок, чтобы снова показаться спереди. Я чувствовал, что он медленно вращается вокруг своей оси, но это никак не мешало, и только, пожалуй, неясное удвоение глаз в отражениях стекла перед самым носом было помехой для восприятия. При этом я почувствовал, что к диску нельзя прикасаться руками, щупать на предмет вульгарной проверки: есть ли он на самом деле или только мерещится. Я понимал также, что со стороны никто кроме мага не заметит ничего особенного в моем облике. Наскоро обтерев влагу махровым полотенцем, чувствуя необычайный прилив бодрости и исключительной концентрации восприятия, уже ни капли не обеспокоенный диском, закатившимся в голову, даже тихонько посвистывая что-то из Россини, из его увертюр, я помчался к себе в каюту.
Переодевшись в сухое, я предупредил дежурного офицера группы, что спускаюсь в трюм, в запасную каюту Розмарин. Но от всякой помощи и страховки решительно отказался. Чем может обыкновенный офицер помочь магу? После сеанса связи с маэстро я чувствовал себя абсолютно уверенным в победе над Гёрсой.
Поколебавшись, я выбрал в качестве оружия обыкновенный обрывок шпагата, которым легко смогу затянуть горло врага. Только смерть Герсы освободит меня от кошмарной потери памяти, и беспамятству будет положен конец. Эхо твердо обещал это.
А теперь внимание!
Охотник ходит тихо.
Было ровно без двух минут два часа ночи, когда я подкрался к двери каюты на нижней палубе. Прислушался. За стальной дверцей — смертельная тишина. Мой офицер успел побывать здесь дважды — вскоре после отплытия и в полночь, — но ничего и никого не обнаружил,-никаких вещей, никаких следов присутствия женщины. Стюард сообщил, что хотя данная каюта действительно продана, но пассажир еще до сих пор не появился.
К бою!
Я принял первую позу подготовки мага к бою — закрыл глаза. Печальный опыт показал, что прямым взглядом я не могу узнать живую Гepcy и постоянно становлюсь жертвой оптических обманов и визуальных ловушек. Вслепую — наощупь — я вставил поддельный ключ в замочную скважину и открыл дверь. Войдя в каюту, я тутже принял вторую позу боя — отвернулся от каюты лицом к двери, которую закрыл за собой и только после этого открыл глаза, ожидая нападения сзади.
Нападение всегда с головой выдает врага и бесповоротно обнаруживает его местонахождение и вид оружия нападения… но ничего не случилось. Оставаясь в прежнем положении вызова — спиной к врагу, провоцируя атаку, — я вставил ключ с обратной стороны в дверь и аккуратно и медленно закрыл замок на два поворота, отрезая всякую возможность отступления и уж тем более, бегства. И снова ничего не последовало. Полная абсолютная неподвижная тишина за спиной… Но мага не так легко обмануть, я заметил кровь на ключе и убедился, что попал в логово Герсы, ведь именно кровь на ключе — лейтмотив истории Перро о Синей Бороде. Увидев в секретной комнате убитых жен мужа, бедняжка в испуге обронила ключ на пол, залитый кровью, и уже больше не смогла смыть с ключа кровавую каплю… Тогда я посмотрел вправо от себя и обнаружил на стене то, что искал — плоское туалетное зеркало размером с раскрытую книгу. Отлично! Зеркало — главное оружие мага; и я спокойно, четко и открыто повернулся к нему лицом. Есть! Правило взгляда сработало — я увидел за своей спиной, в зеркале отражение змеи на полу каюты.
И я резко повернулся лицом к врагу.
На паркетном полу тесной каюты без иллюминатора, посреди комнаты, — открыто и бесстыдно — раскинув руки и ноги лежала мертвая Гepca. Та самая, которую я видел на столе в кают-компании. Обезображенный осколками багрового стекла труп был просто брошен с размаху на пол.
Я оставался стоять в прежней позе, у порога каюты, спиной к зеркалу, — в полной боевой готовности — пристально и подробно оглядывая распростертое неподвижное женское тело. Сердце билось ровными толчками, — я не испытывал ни страха, ни отвращения. Нет! Я испытывал чувство величайшей опасности. Впервые в жизни я явственно понимал, что жизнь отныне висит на волоске, я уже не Герман, а куриное яйцо между молотом и наковальней. Но я только кажусь куриным, на самом деле я — змеиное яйцо! Если Эхо прав, — а он прав, прав — и Гepca жива, то труп отлично видит меня и только лишь гениально имитирует смерть и окоченение членов, чтобы напасть на мага в решительный момент атаки.
Я стоял непоколебимо как скала, прижавшись к зеркалу, заслонив тыльную сторону воина от нападения, у порога каюты, и с неослабным вниманием охотника хладнокровно рассматривал труп в поисках признаков жизни врага. Труп явно готовили к вскрытию, как было решено в кают-компании после вопля покойницы, и в области солнечного сплетения сверкала стальная рукоятка скальпеля. Хирургический скальпель патологоанатома был глубоко всажен в тело… но сам вид его, незамутненный пальцами блеск стали, сверкание ножа в центральной точке жизни был слишком демонстративен, словно охотника хотят убедить во чтобы то ни стало: я мертва, мертва, Герман! Я продолжал выдерживать внимание с хладнокровием зверя, следящего из засады за жертвой. Я не верю твоей смерти, Герса! Сначала я заметил, что пальцы ее левой руки, отброшенной к ножке дивана, — указательный и большой палец — словно бы в агонии сжаты, и между подушечками пальцев виден острый край красного — опять лейтмотив крови! — стеклышка. При нападении этот острый клювик стекла может сыграть роль адского лезвия. А на правой, на правой руке, я заметил, что нижняя фаланга среднего пальца обвита прядью густых черных волос. И я сразу узнал их — это был клочок волос, вырванный из бороды гадкого карлика… Не теряя выдержки, я осторожно перевел взгляд с мертвого тела на диван и увидел то, что и должен был увидеть — убитого коротышку, завернутого в одеяло. Из тюка торчали наружу только его узловатые ноги в красных носках. А на столе у дивана сиял набор хирургических инструментов в раскрытом хирургическом кейсе из алюминия. Мне Словно предлагали протянуть руку к такому богатому выбору оружия и выбросить из рук никчемный обрывок шпагата.
Тут я наконец заметил первое движение, словно бы что-то шевельнулось в нагих губах. Я присмотрелся внимательней. Я не ошибся! На нижней губе покойницы появилось несколько черных штрихов, затем точно такие же штришки — числом три — возникли на верхней губе.
Первая струйка пота скользнула по спине. Поза воина — такой же труд, как сам бой! Неужели она хочет что-то сказать?
Но нет! Раздвигая оголенные губы, цепляясь лапками, из глубины рта на лицо покойницы вылез огромный сверкающий жук-носорог. Вторым движением стал его прыжок. Напружинив лапки, он мощно скакнул в мою сторону и, разломив надкрылия, брызгая кисеей махалок, стремительно полетел к лицу, целясь прямо в мой рот. Я дрогнул и инстинктивно отпрянул, больше от отвращения, чем от страха. Берегись, Герман! Жук налетал с адским железным скрежетом жвал, налетал, оглушая грохотом крыльев. Налетал, и слепил меня гадким смарагдовым брюшком, под которым трещали мохнатые крючья лапок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
А сколько бабочек — трепеща — повисло в воздухе! Казалось, «Посейдон» с головой накрыла волна неземного шторма. Казалось, что лазоревый шторм набрал силы за считанные минуты. Казалось, что корабль тонет в кипящей пучине небесных порханий, что «Посейдон» утонул и сейчас лежит на дне синеватой зыби, среди откосов голубой воды.
Не только я, все свидетели чуда, были поражены красотой внезапного налета. Только татуированная дрянь вопила от омерзения, выскочив из бассейна и обдирая налипших бабочек.
Каким стремительным был спуск психей, таким же быстрым и взлет — внезапно, словно по команде, вся масса серпокрылок, как один бесконечный мотылек, поднялась в ночной воздух и — вихрем лазури понеслась дальше, в прозрачные сени светлой балтийской ночи. И вот уже облачко мелеет, меркнет и затухает в пространстве лунного сна.
На палубы высыпают матросы ночной команды и принимаются наводить порядок. Тысячи мертвых бабочек не смогли взлететь. Из бассейна пришлось спустить воду. Гибель лазури швабрами сгребали в грязные груды… одним словом, прошел еще целый час прежде, чем я смог уплыть на середину бассейна с новой водой и, перевернувшись на спину, раскинуть руки крестом!
Я весь сосредоточился на желании услышать голос Учителя.
Все силы души собрались в одной точке, в солнечном сплетении.
Теперь я был один на один с куполом звездного неба.
Зрение настолько острое, что я замечаю как шевелит лопастями последняя серпокрылка на самой макушке корабельной мачты с норвежским флагом. Наш корабль приписан к порту Кристиансанн… Я отчетливо вижу как серпокрылка взлетает. И вот она — плавно и страстно опустилась на мой лоб; я поднял руку, чтобы спугнуть бабочку — она перелетела смело на кончики моих влажных пальцев и вдруг я узнал в ней… Августа Эхо… непостижимым образом это крохотное двухкрылое создание из голубой слюды с парой синеватых глазков посередине порхалок было как две капли похоже на — скомканную в карикатуру, — фигуру генерала, который смотрел на меня из бездны через старинный голубой лорнет, что твердо держал за ручку из белой слоновой кости.
Его глаза приблизились.
Огромное лицо заглянуло через край бассейна, заслоняя головой луну и корабельную трубу теплохода. По выражению лица я понял — маэстро в гневе, но он еще не видит меня. Поворачивая перед глазами лорнет, он пытался разглядеть сквозь голубые линзы поверхность бассейна. Взгляд его злобно шарил по углам — и мне стоило огромных усилий перебороть страх и заставить себя подать генералу знак — хлопнуть по воде рукой: я здесь, Учитель!
Услышав сырой хлопок и мой комариный писк, он наконец разглядел через огромное расстояние копошение на водной глади. И как только он засек мое шевеление, и глаза его вперились в одну точку, туда где был я, и как только наши взгляды встретились, я сразу услышал его голос в царапинах радиопомех и треске эфира.
Эхо был обозлен не на шутку:
— Кровь слона охлаждает кровь дракона, Герман! Единорог склоняется перед светлой девой и на лбу его сверкает круглое зеркало… Ну, здравствуй! Я все вижу и все знаю, мой глупый мальчик. Ты обманут — она жива, Герман, жива. И не пугайся исправлений, которые Герса сделала в тексте дрянной книжонки. Текст судьбы пишется клыками мойр на незримых скрижалях и никому не дано его переписать, Херман. Никому! Она заметила, что ты рылся в сумке и ушла в запасную каюту. Ты знаешь какую. Спеши туда, Герман! Живо! И помни —ты убьешь ее, следуя правилам охоты на Гepcy: только уложив в постель, только перекрыв кислород! Задуши ее, Терман! И смотри на нее через зеркало, идиот!
И ясновидец стал оттуда из бездны протягивать ко мне пальцы с лорнетом, и, наклонив его, опускать левую линзу, чтобы зачерпнуть меня стеклом вместе с водой и вышвырнуть на палубу. Вращаясь вокруг оси, голубой диск — шипя и свистя —врезался в воду бассейна и, окутанный паром, помчался, подскакивая на глади, в мою сторону. Я не успел ни отпрянуть, ни выскочить на бортик — жуткая стеклянная линза, диаметром с диск дискобола, прошла точно между моих раскинутых на воде ног и, посвистывая от вращения, вошла режущей кромкой в пах и идеально разрезала мое тело на две половинки по центру. Видя, как диск движется сквозь тело к лицу, я не испытывал ни капли боли и все же орал благим матом от ужаса до тех пор, пока не заметил, что разрезанные части тутже сливаются намертво, без следа, словно палец проходит сквозь воду… диск рассек мою голову и замер в ней.
Я вылез на край бассейна.
Я представлял из себя теперь странное существо — острый край стеклянного диска выходил из головы подобием гребня — от адамова яблока в горле, через губы, линию носа — огибал голову и уходил в затылок, чтобы снова показаться спереди. Я чувствовал, что он медленно вращается вокруг своей оси, но это никак не мешало, и только, пожалуй, неясное удвоение глаз в отражениях стекла перед самым носом было помехой для восприятия. При этом я почувствовал, что к диску нельзя прикасаться руками, щупать на предмет вульгарной проверки: есть ли он на самом деле или только мерещится. Я понимал также, что со стороны никто кроме мага не заметит ничего особенного в моем облике. Наскоро обтерев влагу махровым полотенцем, чувствуя необычайный прилив бодрости и исключительной концентрации восприятия, уже ни капли не обеспокоенный диском, закатившимся в голову, даже тихонько посвистывая что-то из Россини, из его увертюр, я помчался к себе в каюту.
Переодевшись в сухое, я предупредил дежурного офицера группы, что спускаюсь в трюм, в запасную каюту Розмарин. Но от всякой помощи и страховки решительно отказался. Чем может обыкновенный офицер помочь магу? После сеанса связи с маэстро я чувствовал себя абсолютно уверенным в победе над Гёрсой.
Поколебавшись, я выбрал в качестве оружия обыкновенный обрывок шпагата, которым легко смогу затянуть горло врага. Только смерть Герсы освободит меня от кошмарной потери памяти, и беспамятству будет положен конец. Эхо твердо обещал это.
А теперь внимание!
Охотник ходит тихо.
Было ровно без двух минут два часа ночи, когда я подкрался к двери каюты на нижней палубе. Прислушался. За стальной дверцей — смертельная тишина. Мой офицер успел побывать здесь дважды — вскоре после отплытия и в полночь, — но ничего и никого не обнаружил,-никаких вещей, никаких следов присутствия женщины. Стюард сообщил, что хотя данная каюта действительно продана, но пассажир еще до сих пор не появился.
К бою!
Я принял первую позу подготовки мага к бою — закрыл глаза. Печальный опыт показал, что прямым взглядом я не могу узнать живую Гepcy и постоянно становлюсь жертвой оптических обманов и визуальных ловушек. Вслепую — наощупь — я вставил поддельный ключ в замочную скважину и открыл дверь. Войдя в каюту, я тутже принял вторую позу боя — отвернулся от каюты лицом к двери, которую закрыл за собой и только после этого открыл глаза, ожидая нападения сзади.
Нападение всегда с головой выдает врага и бесповоротно обнаруживает его местонахождение и вид оружия нападения… но ничего не случилось. Оставаясь в прежнем положении вызова — спиной к врагу, провоцируя атаку, — я вставил ключ с обратной стороны в дверь и аккуратно и медленно закрыл замок на два поворота, отрезая всякую возможность отступления и уж тем более, бегства. И снова ничего не последовало. Полная абсолютная неподвижная тишина за спиной… Но мага не так легко обмануть, я заметил кровь на ключе и убедился, что попал в логово Герсы, ведь именно кровь на ключе — лейтмотив истории Перро о Синей Бороде. Увидев в секретной комнате убитых жен мужа, бедняжка в испуге обронила ключ на пол, залитый кровью, и уже больше не смогла смыть с ключа кровавую каплю… Тогда я посмотрел вправо от себя и обнаружил на стене то, что искал — плоское туалетное зеркало размером с раскрытую книгу. Отлично! Зеркало — главное оружие мага; и я спокойно, четко и открыто повернулся к нему лицом. Есть! Правило взгляда сработало — я увидел за своей спиной, в зеркале отражение змеи на полу каюты.
И я резко повернулся лицом к врагу.
На паркетном полу тесной каюты без иллюминатора, посреди комнаты, — открыто и бесстыдно — раскинув руки и ноги лежала мертвая Гepca. Та самая, которую я видел на столе в кают-компании. Обезображенный осколками багрового стекла труп был просто брошен с размаху на пол.
Я оставался стоять в прежней позе, у порога каюты, спиной к зеркалу, — в полной боевой готовности — пристально и подробно оглядывая распростертое неподвижное женское тело. Сердце билось ровными толчками, — я не испытывал ни страха, ни отвращения. Нет! Я испытывал чувство величайшей опасности. Впервые в жизни я явственно понимал, что жизнь отныне висит на волоске, я уже не Герман, а куриное яйцо между молотом и наковальней. Но я только кажусь куриным, на самом деле я — змеиное яйцо! Если Эхо прав, — а он прав, прав — и Гepca жива, то труп отлично видит меня и только лишь гениально имитирует смерть и окоченение членов, чтобы напасть на мага в решительный момент атаки.
Я стоял непоколебимо как скала, прижавшись к зеркалу, заслонив тыльную сторону воина от нападения, у порога каюты, и с неослабным вниманием охотника хладнокровно рассматривал труп в поисках признаков жизни врага. Труп явно готовили к вскрытию, как было решено в кают-компании после вопля покойницы, и в области солнечного сплетения сверкала стальная рукоятка скальпеля. Хирургический скальпель патологоанатома был глубоко всажен в тело… но сам вид его, незамутненный пальцами блеск стали, сверкание ножа в центральной точке жизни был слишком демонстративен, словно охотника хотят убедить во чтобы то ни стало: я мертва, мертва, Герман! Я продолжал выдерживать внимание с хладнокровием зверя, следящего из засады за жертвой. Я не верю твоей смерти, Герса! Сначала я заметил, что пальцы ее левой руки, отброшенной к ножке дивана, — указательный и большой палец — словно бы в агонии сжаты, и между подушечками пальцев виден острый край красного — опять лейтмотив крови! — стеклышка. При нападении этот острый клювик стекла может сыграть роль адского лезвия. А на правой, на правой руке, я заметил, что нижняя фаланга среднего пальца обвита прядью густых черных волос. И я сразу узнал их — это был клочок волос, вырванный из бороды гадкого карлика… Не теряя выдержки, я осторожно перевел взгляд с мертвого тела на диван и увидел то, что и должен был увидеть — убитого коротышку, завернутого в одеяло. Из тюка торчали наружу только его узловатые ноги в красных носках. А на столе у дивана сиял набор хирургических инструментов в раскрытом хирургическом кейсе из алюминия. Мне Словно предлагали протянуть руку к такому богатому выбору оружия и выбросить из рук никчемный обрывок шпагата.
Тут я наконец заметил первое движение, словно бы что-то шевельнулось в нагих губах. Я присмотрелся внимательней. Я не ошибся! На нижней губе покойницы появилось несколько черных штрихов, затем точно такие же штришки — числом три — возникли на верхней губе.
Первая струйка пота скользнула по спине. Поза воина — такой же труд, как сам бой! Неужели она хочет что-то сказать?
Но нет! Раздвигая оголенные губы, цепляясь лапками, из глубины рта на лицо покойницы вылез огромный сверкающий жук-носорог. Вторым движением стал его прыжок. Напружинив лапки, он мощно скакнул в мою сторону и, разломив надкрылия, брызгая кисеей махалок, стремительно полетел к лицу, целясь прямо в мой рот. Я дрогнул и инстинктивно отпрянул, больше от отвращения, чем от страха. Берегись, Герман! Жук налетал с адским железным скрежетом жвал, налетал, оглушая грохотом крыльев. Налетал, и слепил меня гадким смарагдовым брюшком, под которым трещали мохнатые крючья лапок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96