Меня вывернуло наизнанку от приступа рвоты, когда пантера принялась стряхивать с задних лап налипший кишечник.
Казалось, я тоже обречен — близость черной смерти была так явственна, что я чувствовал в воздухе кислый запах зверинца, которым воняло цирковое животное. Но!
Но тут наступил черед другой смерти — укол поразил мозг пантеры ядом. Без единого звука, зевая слюнной пастью, пытаясь, если нельзя вздохнуть, хотя бы отхватить клыками глоток свежего воздуха, зверь в агонии катался по земле, корчась от судорог, пытаясь рычать. Напрасно! Гремучая смесь выдавила из орбит глаза, на янтарные жемчуга наползли веки, и взгляд погас.
Истошные крики медсестры разбудили спящую больницу. В окнах стал вспыхивать свет. Вот-вот в сад выбегут санитары. Беги, Герман, беги! Полукашляя, полупрыгая от сухой рвоты, я нашел в себе силы подбежать к телу и обыскать пиджак мертвеца, его мокрые от крови карманы. Я искал ключи от машины. Искал. Нашел и кинулся опрометью к выходу, к месту парковки автомобиля. Это был взятый напрокат «Фольксваген». Я с полоборота завел мотор и рывком бросил машину на ночное шоссе, ведущее к городку.
В мозгу взрывалась только одна мысль — как искра зажигания — тебя спасли, Герман! Спасли!
Но я не спрашивал, кто это сделал с такой устрашающей силой?
Я знал ответ на вопрос.
И спасли тебя потому, что ты убил своего Учителя. Убил совершенно нечаянно, кинувшись с головой на дно. И маг повторил твои телодвижения, как раньше ты повторял каждый его жест! Все кончено, Герман! Змея вцепилась в собственный хвост и стала кольцом. А кольцо никогда не умирает!
Остальное можно изложить в двух словах. Я приехал в порт островного городка незадолго до отхода морского парома до шведского Вестеринка на материке. В машине офицера я нашел все о чем он говорил: одежду, обувь, деньги и подложные документы на свое новое имя, плюс наручники — мертвеца готовили к депортации. Мне удалось добраться до Стокгольма и — через Хельсинки — железной дорогой, вернуться наконец в Санкт-Петербург… И вот я снова стою на железнодорожном вокзале, как стоял в начале своей короткой жизни. Поезд пришел ранним утром. Теперь тебя зовут Виктор, а не Герман. Ты остался один на опустевшем перроне. Тебе некуда идти. Тебя никто и нигде не ждет. Ты не знаешь кто ты такой, откуда и зачем явился на эту грешную землю.
Глава 12
Корабль тонет. — Я вижу виновника катастрофы. — Спасение. — Больница острова Форе и особняк, похожий на сумочку из крокодиловой кожи. — Этот безумец — мой папочка! Я узнаю всю правду до конца. — Последний бой. — Я разбиваю змеиное гнездо до последнего яйца. — Склеп откуда слышен шум моря.
Морской тяжелый спасательный жилет держит меня в воде в положении стоймя — и мне стоит жутких усилий снять с ног разбухшие кроссовки. Уйя! как страшно представить, что они сейчас идут — кувыркаясь — на дно, в вечную могилу. Мощные пологие волны не так страшны, как кажутся. Каждый раз, когда обламывается очередной гребень и с ревом мчит в мою сторону, меня уносит, как пробку, мускулистая спина прежней волны, она выносит на самую макушку исполинского горба и я — на миг — успеваю увидеть с высоты отчаянную панорамы катастрофы «Посейдона». Корабль не ушел на дно, а перевернулся вверх килем и сейчас похож на колоссальный металлический гроб, в который с громом лупят водяные валы и кулаки пены. Невозможно представить, что происходит сейчас там внутри с людьми, погребенными заживо. Нельзя подплывать к сумасшедшей горе — разобьет! и удалятся тоже нельзя — спасатели будут искать уцелевших в этом районе. Уух!… я стремительно несусь вниз по мыльному скату. Я стараюсь приноровиться к глупой вертлявой помощи жилета, и еще я стараюсь беречь силы. Прохладная Балтика через несколько часов превратит меня в ледышку — смерть от переохлаждения неизбежна, и водяная земля проглотит меня, если… если… волна снова несет пленницу вверх, выше, выше, еще выше! Я вылетаю на самый гребень темного языка, туда где вода заворачивается тонким краем пенного лезвия. Аах! С высоты я успеваю заметить спасательные шлюпки, набитые людьми. Рассвет все сильнее охватывает пожаром восток. Господи, помоги мне и солнцу. И снова мыльный отлив. Я замечаю первого мертвеца. Утопленник как и я одет в спасательный жилет, но захлебнулся водой: я вижу как его голова безвольно болтается на шее. Это мужчина. Его глаза открыты и неподвижны, во рту плещет соленая вода.
Но я не успеваю пережить испуг — как вдруг замечаю какое-то жесткое твердое движение в воде рядом с собой. Что это? Поперек валов бежит прямая тонкая спица. Она торчит из воды! Она отчетливо сверкает сталью. Двигаясь, она оставляет за собой узкий пенный след цвета свежего снега. Причем бег ее замедляется. Что за чертовщина! Я пытаюсь изо всех сил отплыть от прямой угрозы. Но взлеты и падения шальной волны кружат меня вокруг тонкого чертова пальца. До него каких-то пять метров. И он растет! Все длиннее и выше. Мамочка! Как ни темна рассветная вода, я замечаю в глубине у основания спицы неясную черную массу исполинских размеров. От нее исходит невероятная сила. Тьма уже занимает все пространство прямо подо мной. Ее чернота густеет. Словно в морской глубине проступает близкое дно. Глубина мелеет на глазах. Волна относит в сторону. О боже! В основании спицы, которая подросла до высоты шпиля, появляется донце. Несколько секунд оно не больше спинки дельфина. И вот передо мной из пучины — властно и непобедимо — взмывает вверх циклопическая башня. Это подводная лодка. Господи! Потоки воды мыльно стекают вниз по ее панцирю. Волна счастливо относит меня еще дальше, но размеры чудовища растут так быстро, что кажется — оно преследует человека. Вслед за башней в штормовой воде проступает ее основание и опора — черный глухой коллосальный остров из стали. Вытаращив глаза, я вижу круглые заклепки на обшивке.
Скала мрака слепо смотрит в мою сторону. Подводная лодка прекращает всплытие. Волны тонко разливаются по плоскости туши. Я вижу пенные лужи на стальном полу. Лужи посреди моря! О Боже! Дурная волна несет меня прямо к подножию башни. Кажется, можно вскарабкаться на металлический пол. Кажется, можно подбежать по языку стальной суши к мрачной стене и начать колотить кулаками в глухую грудь пьяного титана. Волна выбрасывает меня на металл. Я спятила от ужаса. Обдирая руки, я цепляюсь за пол. Он покрыт скользкой соленой слизью. Вскакиваю. И шатаясь, бегу босиком к рубке. Я бегу по узкой черной дорожке к основанию башни. Я бегу, а волны пытаются сбить меня с ног, я падаю, захлебываюсь в пене, вскакиваю, и снова бегу вперед, и, добежав, отчаянно стучу в отвесную стену. Спасите! В ответ ни звука. Я плачу. Кричу. Все напрасно! Задираю голову вверх. На глухой глыбе ни одного теплого огонька, ни глазка, ни дырочки, ни капельки света. Ни одного опознавательного знака. Это она — гадская адская сука — протаранила киль моего корабля. Я рыдаю. Я не могу устоять на ногах. Я падаю на колени и разбиваю до крови коленные чашечки. Очередная волна легко смывает меня с туши и несет над мелководьем панциря к морде акулы, а затем еще дальше и дальше, в морской размах рассвета. Я настолько близка к смерти, что чувствую всей кожей отчаяния, что лодка медленно, вязко и слепо пускается за мною в погоню. Сначала под волны уходит остов, посреди вод остается только мрачная голова злобы, увенчанная спицей антенны. Безглазый шлем слеп и глух, и все же видит меня. Вот вода дошла ему до линии рта, вот видны только темные щели мрака, за которыми прячутся чьи-то глаза. Башня прет в мою сторону, уходя все глубже и глубже в морскую пучину. Лодка хочет размозжить жертву о стальную стену, но я слишком мала, легка и неуязвима, как неуязвима глупая пробка. В воде виден уже только стальной лоб махины. Я пытаюсь отплыть с той незримой прямой, по которой плывет чудовище, но волны заодно с моей смертью. Как ни вертятся морские гребни — я остаюсь на линии прицела. Смерть приближается. Вот видна только макушка черепа, а вот и она уходит в воду — на поверхности остается только один чертов коготь. Кажется он разрежет сейчас пловца пополам. Мамочка! И опять смерть отменяется, адская вязальная спица скрывается в воде когда до жертвы оставалось меньше метра. Мимо! Я хватаю рукой пенный след смерти на темной воде: тони, сволочь! Я вижу, как черное веретено проходит ровно подо мной и… и я снова одна среди волн.
И снова я не успеваю до конца осознать весь пережитый ужас — взлет на мыльный загривок — я вижу недалеко от себя человека в спасательном оранжевом жилете. Он тоже видит меня. Это женщина. Старая усатая цыганка с золотыми серьгами в ушах. Как нелепо они сверкают сейчас. Увидев меня, женщина начинает истошно кричать, но это не зов на помощь, а нечленораздельный, протяжный, гортанный звериный вопль отчаяния. Кричать и хлопать по воде, поднимая брызги. Я не сразу понимаю в чем дело. Я пытаюсь подплыть ближе, чтобы держаться против гибели вместе, вдвоем, ободряя друг друга. Я уже приноровилась к жилету и могу, сильно работая ногами, проплыть в нужную сторону. Подплыв ближе, я ору: «Перестаньте кричать! Берегите силы!» Но вопль продолжается. Женский крик перекрывает шум шторма. Тут я понимаю, что цыганка сошла с ума. Я вижу ее смуглое лицо, искаженное воплем, безумные глаза, хвосты мокрых волос в вопящем рту. Удар волны в рот — и несчастная замолкает навсегда. Она хотя бы не заметила собственной смерти. Я пытаюсь держаться подальше. Но меня — конечно же! — на миг прибивает к женщине. Жилет к жилету. Лицом к лицу. Она еще бьется в агонии. Легкие пытаются извергнуть воду. По смуглому лицу пробегает зыбь умирания. Я вижу жесткие усики на ее полной верхней губе. Как дико сейчас замечать такое… Старая усатая цыганка до сих пор стоит у меня перед глазами!
Взлетев на шаткой волне, я пытаюсь увидеть опрокинутый киль корабля. Вот он! Отчетливо виден на воде красный горб кошмара. Цвет! Черно-белое кипение шторма распустилось розой тусклого пурпура поверх фиолетовой бездны. Борясь с волнами, я не заметила как наступил рассвет. В спокойном приливе света отчетливо виден красный цвет краски, которой было выкрашено корабельное днище. А вот и жерло пробоины — чернеет акульей пастью поверх ватерлинии. Там могила моей единственной подружки детства! Верочка! Мы встретимся на небесах и вместе проклянем Небо!
Еще один взлет на загривок волны — я вижу справа морскую шлюпку. Она почти что пуста. Видны три или четыре человека на веслах. Они видят оранжевый поплавок и плывут в мою сторону. Я слышу близкие шлепки весел об воду. Эй! Ко мне тянутся сразу четыре мужских руки. Именно это приводит меня в состояние дикой истерики: в большой лодке на полсотни человек — только члены команды в жилетах и ни одного пассажира! И когда мой поплавок втаскивают в шлюпку, я начинаю визжать и кусаться. Моряки не понимают моего гнева и тогда один из них — видимо судовой врач — всаживает в ляжку одноразовый шприц и впрыскивает в мышцы какую-то гадость от шока.
Последнее что я помню — дружный мужской крик: «Вертолет!»
Что еще? Еще один общий вскрик: «Смотрите, он тонет! Тонет!»
В сетчатой люльке меня первой втащили в салон геликоптера.
И сразу новый укол в ту же ляжку. Уйя! Дальше — тишина.
Я проснулась в уютной больничной палате с католическим распятием на белой стене. Я одна. Я лежу на постели. Первое впечатление — острая белизна стен настолько резка, а распятье так колко сверкает от солнца, что я на миг закрываю глаза. Я чувствую себя полной сил. Как прекрасен соломенный цвет солнца на моих руках — кожа отливает как персик. Я лежу лицом к распахнутому окну с поднятым жалюзи. Слышен щебет птиц. Видны круглые купы зелени. Неужели я уцелела! Я жива! Здравствуй, Лизочек! Кошмар остался только в твоей памяти, ни одна капля воды не долетит оттуда до твоего лица!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96