Кто сообщил полиции? По чьей вине он может сейчас попасться? Раньше он в таких положениях не оказывался. Его мир может перевернуться — если он не сохранит спокойствие. Он должен оставаться спокойным, иначе до утра не доживет.
Вдруг он улыбнулся. Сразу стало легко. Потому что если бы полиция знала, где он находится, за ним бы не двое приехали. Их было бы намного больше. Тут никаких сомнений. Он ведь Они, самый опасный человек на земле, стихийная сила.
Богатый опыт Полтавы включал и знакомство с полицией, тайной полицией и элитными частями всего мира. Британцы, конечно же, спустили бы на него свою элитную стрелковую часть — Голубые Береты.
Тем не менее придется убить этих двоих перед домом, ибо когда они обнаружат тело Ковидака, то поднимут тревогу, подтверждая присутствие Они в Англии.
Он побежал к задней части дома, окну над большой кроватью. Это его путь отхода.
У двери инспектор Барбон проговорил:
— Раз уж приехали, надо довести до конца.
— Войти, вы имеете в виду, — отозвался констебль в форме.
— Очень проницательно, сержант. Я вижу, у тебя большое будущее. Ну просто потрясает, как быстро ты схватываешь самоочевидное.
— Спасибо, сэр.
— Я рад, что ты понял общую картину, сержант. Видишь ли, если мы не войдем, то не сможем взять его светлость и отвезти в город, как требует уважаемая лондонская полиция. Ты, будучи разумным человеком, можешь усомниться в необходимости ночной работы, но не нам рассуждать.
Он еще раз постучал и медленно отрыл дверь, она скрипнула.
— Почему столько битого стекла? — удивился инспектор Барбон. — И где выключатель, чтоб его. Лорд Ковидак? Ваша светлость? Извините, что разбудили.
Полтава улыбнулся. Вскочив на кровать, он как можно тише поднял окно. Через несколько секунд он уже исчез в ночи.
* * *
Инспектор Херберт Барбон, маленький сорокашестилетний уэльсец с постоянно хмурым лицом, вышел из дома лорда Ковидака с фонарем в руке и проследовал за лучом к полицейской машине, качая головой и очень недовольный тем, как обстоят дела. Для начала, его светлость влез на золотистую лестницу. Покойный лорд Ковидак лежал сейчас на полу со сломанной шеей. Случайно это получилось или нет, пусть криминалисты разбираются.
Бегло осмотрев помещение, инспектор увидел разбитое окно, упитанного серого кота, который ничего ему не сообщил, а недалеко от покойного — объясняйте это как хотите — грязное подвенечное платье и кочергу. Неувязочка какая-то, если спросите Херберта Барбона. Телефона и электричества нет, кстати. В эту минуту констебль Джонатан Спенсер выяснял, нет ли обрыва проводов. И, может, посторонний кто ошивается — окна-то разбитые. Но его светлость и сам их мог разбить, он же немного чокнутый.
А пока надо заняться трупом. И это не просто труп, имейте в виду, а один из самых известных деятелей Англии, бывший член парламента и очень богатый человек. Власти и пресса понаедут в Амершэм толпами, тем самым усложняя жизнь Херберту Барбону. Ни шанса нет у него с женой поехать завтра вечером в Лондон, они давно планировали сходить там на шоу и пообедать по случаю годовщины. Куплены билеты на Томми Стила в «Песне под дождем»…
Но завтра на него накатят посетители и бумажная работа, а все из-за усопшего лорда Ковидака. Самого Барбона обязательно допросят, без чего он вполне мог бы обойтись, так как никогда не любил разговаривать с чужими. Прощай, Томми Стил.
Барбон открыл дверцу машины, сел за руль и включил освещение. Фонарь положил на приборную доску, взял микрофон радио. Можно и приступить к необходимым действиям. Прежде всего — главный констебль. Разбудить и ввести в курс дел, хотя он будет недоволен, конечно, — ну и черт с ним. Он же разозлится еще больше, если полиция в Лондоне узнает новости раньше него.
А где же костэбль Спенсер, будь он проклят? Минут пять уже его нет, может, больше, и никаких от него сигналов. Всего-то и нужно было Спенсеру сделать — осмотреть дом сзади, не такая уж трудная задача. Неужели засранец сбежал и смотрит сейчас дома «Династию» или еще какую-нибудь американскую дрянь по ящику?
Барбон вытащил из кармана блокнот, раскрыл и повернул к свету. Если уж вытаскивать начальника из постели, то неплохо будет назвать ему несколько имен — с кем Барбон говорил в лондонской полиции, а также имя человека из американского посольства, который позвонил в полицейское управление и закрутил все это дело. Начальнику эти имена понадобятся завтра.
Барбон уже поднес микрофон ко рту, когда увидел Спенсера — тот, освещая фонарем путь, шел к нему из темноты. Пуговицы на форме поблескивали с каждым шагом, вот он уже оказался совсем рядом с машиной, Барбон хотел спросить недовольным тоном, почему он так долго, но луч фонаря вдруг ударил ему прямо в лицо, заставляя пригнуться и отвернуть голову, он приказал Спенсеру убрать свет и не суетиться — в это мгновение Полтава в форме Спенсера, наклонился в машину и ножом перерезал Барбону горло.
Полтава вытер нож о грудь мертвого инспектора, прикрепил его на место, взял блокнот Барбона и просмотрел раскрытую страницу. Увидев имена сенатора Фрэн Маклис и Эдварда Пенни, он улыбнулся. Он несколько раз прошептал имя Эдварда Пенни, потом сунул блокнот себе в карман и пошел обратно к дому. Глаза у него светились.
Глава 7
Виктор Полтава родился в Японии в 1955 году — незаконный сын русского журналиста и токийской официантки. Старший Полтава был алкоголик и садист, он издевался над Виктором и его матерью, бил их кулаками и деревянной палкой с гвоздями. А еще он жег мальчика сигаретами. Женщина от избиений в конце концов потеряла слух к речь. Ее немота настолько взбесила русского, что он задушил сожительницу посудным полотенцем, за это его приговорили к пожизненному заключению. После неудачной попытки к бегству он совершил самоубийство, наевшись персиков с ДДТ.
Виктора воспитала его бабушка японка, она считала, что мальчик необычайно умен. Читал и писал он с четырех лет. Однако нормальным ребенком он не был. Жестокость отца и насильственная смерть матери оставили глубокие следы, ему остро не хватало родительский заботы. Со временем он сильно привязался к бабушке, но, за этим одним исключением, жил он впредь лишь ненавистью. Любил мучить животных, а все, связанное с сексом, вызывало у него страх.
Виктор и его бабушка жили в маленьком деревянном домике среди скопления старых домов у подножия холма, на котором стоял храм «Юсима» — в северной части Токио. Бога этого храма считают покровителем ученых людей. В экзаменационные месяцы зимы и весны Виктор наблюдал, как толпы студентов взбираются на холм, чтобы вымолить себе хорошие оценки.
Учеником в школе Виктор был совершенно невозможным, авторитетов не признавал, буйный характер проявлял постоянно. Учителя наказывали его за недостойное поведение, напоминая, что в Японии личные желания и прихоти должны подавляться ради общего блага. Японское общество основано на сотрудничестве и самоограничении. Успех или неудача в школе определяют, какой быть взрослой жизни. Будущее полностью зависит от школьных достижений.
Виктора такие указания сбивали с толку. С одной стороны, от него требовали, чтобы он стал неотличимым от японцев. Однако сами японцы не давали ему этого сделать. Те же самые учителя, кто призывал его к сдержанности, вместе с учениками высмеивали его как гайдзина, иностранца. Мать у него была японкой, но отец-то русский, значит, Виктор не совсем японец. Значит, гайдзин. Чужой.
Виктора злило, что дети в школе воспринимают его белую кожу и голубые глаза как уродство. Но в нации с почти стопроцентной расовой чистотой человек смешанного происхождения неизбежно выделяется и становится жертвой дискриминации. Люди смешанной крови и неяпонцы никогда не могут стать членами племени. Они обречены на существование за пределами огромной японской семьи.
Японские дети издевались над Виктором, потому что у него не было родителей, которые могли бы одеть его в красивую одежду и взять в синтоистский храм на Сити-го-сан, Праздник 7-5-3, когда дети благодарят богов за то, что они позволили им достичь этого возраста, и просят новых милостей. У него не было отца и никто не мог послать его на Праздник Мальчиков, проводящийся в мае, с его символами мужественности — игрушечными мечами, луками, миниатюрной древней броней — взятыми из феодального прошлого Японии.
Самым жестоким ударом бывало напоминание о том, что у него нет матери, которая отдавала бы ему все время и энергию, как принято у японских матерей. Никто не купал его, не рассказывал сказки, не одевал в чистую одежду, не ходил вместо него в школу, когда он болел, чтобы делать за него записи. Нет, не было у Виктора матери, которая могла бы сузить всю свою жизнь до размеров его мира. У него была только старая бабушка, а над ней смеялась вся округа. Она давно тронулась умом.
Звали ее Есано Акаси — стройная женщина с высоким лбом, глубоким голосом и странно расширенными глазами, седые волосы свисали у нее до колен. Многие считали Есано Акаси полубезумной, Виктор, однако же, находил в ее присутствии только покой. Когда он бывал перевозбужден, лишь она одна могла его успокоить, используя сочетание ласк, нежных слов и дыхания — она обдувала ему лицо и шею. А если он страдал от депрессии, бабушка усаживала его у своих ног, поглаживала по волосам, развлекала сказками о сверхъестественном, древними азиатскими мифами.
Есано Акаси посвятила свою жизнь оккультному, поэтому ее заклеймили ведьмой и колдуньей. Еще девочкой она была мико, храмовой служанкой, посвященной богам. Она носила белое кимоно и красную рубашку, исполняла священные синтоистские танцы. Помогала жрецам в древних синтоистских ритуалах, продавала талисманы посетителям храма. Японцы всегда использовали детей на работе в храмах, считая, что дети являют чистоту души и помыслов. Дети — наследие богов.
Но когда Есано Акаси выросла, в ней произошла резкая перемена. Она стала чрезвычайно тщеславной и проявляла непочтение к храмовым властям. Ее уже не удовлетворяла роль служанки. Теперь она требовала, чтобы служили ей, относились как к божеству. «Не желаю больше падать на колени перед стариками, — заявила она. — Пусть они поклоняются мне.»
Ее родителей, людей очень религиозных, донельзя расстроило умственное расстройство дочери. Они умоляли жрецов освободить ее от злых духов, спасти, пока она не погубила себя. Наша дорогая Есано попала в лапы какого-то злобного существа, и только божий человек способен ей помочь. Но не успели еще жрецы приступить к ритуалам очищения, как стало известно, что Есано соблазнила молодого жреца, сына высокопоставленного правительственного чиновника. Скандал вышел крупный, под угрозой оказалась репутация храма и семьи жреца.
Молодой жрец покаялся в своей вине и обещал стереть позор, который навлек на храм и семью, что и сделал: сжег себя в публичном парке. У его матери произошел инфаркт, отец уволился с государственной службы, обесчещенный. Есано Акаси, беременную матерью Виктора, изгнали из храма — храма «Юсима» — и запретили когда-либо там появляться. Родители отказали ей в какой бы то ни было помощи и объявили, что у них больше нет дочери.
Чтобы заработать на жизнь себе и дочери, Есано стала мико-медиумом, а правительство эту профессию считало незаконной. Мико-медиумы были официально объявлены шарлатанами. Якобы общаясь с духами, они обманывают невежественных отчаявшихся людей. Жрецы их чурались, не отводили даже малейшей роли в религиозных церемониях. Этим фальшивкам, говорили они, нет места среди истинно верующих.
Однако же мико-медиумы были весьма популярны среди тех, кто верил в черную магию, предзнаменования и колдовство, среди необразованных и суеверных, тех, кто слышал в этих женщинах голос богов и голос мертвых, ставших богами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78