Адачи удобно сидел на коленях на татами. Перед ним в некотором беспорядке были разложены остатки его завтрака, свежевычищенный револьвер и несколько папок с досье. За окнами шелестел дождь.
Адачи отправил в рот остывший пикуль и, жуя, закончил собирать оружие. Понемногу он привык повсюду таскать с собой эту штуку и даже восстановил свои стрелковые навыки — в последнее время он тренировался в стрельбе по меньшей мере два раза в неделю.
Кроме всего прочего, Адачи чувствовал, как у него начинает развиваться настоящая паранойя. У него появилось ощущение, что время от времени за ним начинают следить. Он был почти уверен, что его квартиру неоднократно обыскивали. Все инстинкты подсказывали ему, что он является частью какого-то неведомого плана. Поразмыслив, Адачи пришел к неутешительному выводу, что где-то — в Кейшичо, полицейском штабе, или даже в прокуратуре — произошла утечка информации. По поводу того, где именно утекают сведения, он не имел никаких конструктивных соображений, однако уж очень удачно это вписывалось в схему, которую он себе воображал.
Братья Намака, безусловно, были довольно колоритными фигурами, однако у них было меньше всего причин желать смерти Ходаме. Более того: стоило расследованию в очередной раз застопориться, как появлялись свежие доказательства, свидетельствующие против братьев.
Но ни одно из доказательств не имело решающего значения. Впечатление было таким, словно кто-то намеренно фабриковал и подбрасывал следствию незначительные улики, которые должны были усилить давление на братьев Намака, но и только. В этом, впрочем, безымянный благодетель преуспел. На данный момент Намака были единственными подозреваемыми. Оба брата находились под круглосуточным полицейским наблюдением, а также раз шесть под различными предлогами побывали на собеседовании у прокурора. Петля вокруг шеи Намака постепенно затягивалась, но происходило это лишь благодаря косвенным уликам и отсутствию альтернативы.
Адачи по-прежнему чувствовал себя не в своей тарелке. Он был полицейским следователем. Он был судьей и арбитром и привык доверять своей интуиции. По его мнению, Намака были виновны во многих преступлениях, включая и убийства,, но именно к убийству Ходамы они, скорее всего, не имеют никакого отношения. Интуиция подсказывала Адачи, что братьев подставили, и подставили намеренно.
Правда, Адачи не мог не признать, что вряд ли подобная неприятность могла случиться с людьми более достойными.
Несколько недель назад детектив-суперинтендант начал, по своей собственной инициативе и независимо от своей группы, свое собственное расследование и никому о нем не рассказывал. Для достижения своих целей Адачи использовал нескольких своих товарищей по полицейской академии, которые теперь работали в полицейских отделениях префектур и почти не пересекались с центральным департаментом полиции Токио. Но даже от них он потребовал обещания хранить тайну. Понемногу к нему начала постепенно поступать любопытная информация, и именно тогда Адачи почувствовал, что за ним следят.
Во всех сведениях, которые стекались к Адачи, была одна общая черта. Практически все, кто вносил свой посильный вклад в дело против братьев Намака, оказывались так или иначе связанными с Кореей.
Адачи отпил глоток остывшего чая. Возможно, это было просто совпадение.
С этой мыслью он поднялся, кое-как привел в порядок комнату, принял душ и переоделся в цивильное платье. Револьвер он засунул в кобуру на поясе. Вагон метро за считанные секунды доставил его в район, где располагалась фондовая биржа и где жил некто по кличке Угорь.
Угорь сидел в тихом уголке своего любимого ресторана. Перед ним стояло блюдо с его любимой едой, благодаря пристрастию к которой он и заработал свою кличку. Хозяином ресторана был тоже он.
Угорь был веселым, круглолицым мужчиной пятидесяти с небольшим лет. В свое время он несколько лет работал обозревателем финансовых новостей, однако был изгнан из своего пресс-клуба за отказ изложить некие события в соответствии с официальной версией. По Японским стандартам это было серьезным проступком, так как новости в этой стране распространялись исключительно через пресс-клубы. От членов подобных клубов ожидалось, что они станут докладывать о своих озарениях в обмен на более или менее свежую информацию. Естественно, что гайдзинам и прочим посторонним доступ в клуб был закрыт. Иными словами, пресс-клубы были инструментом управления информационными потоками.
Угорь потерял работу после того, как его изгнали из подобного клуба. Для кого-нибудь другого это могло стать катастрофой, но Угорь оказался достаточно находчив, проницателен и умен. Рынок ценных бумаг, переживал очередной подъем, и Угорь основал финансовый листок. Как правило, его газетка оказывалась информированнее других, и дело процветало. Злые языки, правда, утверждали, что основные доходы Угорь получал не за счет опубликованных материалов, а за счет сведений неопубликованных. Лично Адачи в этом ни капли не сомневался. По его сведениям, Угорь и его газетка функционировали под патронажем одной из крупнейших банд якудза.
Угорь был должником Адачи с тех самых пор, когда конкуренты решили, что он как издатель устроит их гораздо больше, если немного потеряет в весе. Насколько Адачи понял, они вознамерились отрубить Угрю руки и кое-какие другие выдающиеся части тела. Адачи помешал церемонии, заявившись в ресторан Угря в самый ответственный момент, чтобы перекусить. Ему удалось рассеять нападавших, позаимствовав у одного из них меч и использовав его по назначению. При этом детективу и в голову не пришло вытащить свой револьвер.
При его приближении Угорь встал и сделал попытку поклониться, по своему обыкновению несколько преувеличив свои возможности. Учитывая его грузную фигуру и узкое пространство между скамьей, на которой он сидел, и столом, это было довольно сложным делом. К тому же светильник над столом висел достаточно низко. Одновременно Угорь пытался продолжать есть, поэтому общее впечатление от его бестолковых телодвижений было незабываемым.
Адачи сел напротив него и обрел некоторое успокоение в пиве, которое немедленно заказал. Угорь ему искренне нравился. Он был умен и умел составить компанию, к тому же детектив-суперинтендант предпочитал преступников, которым есть что сказать. Тупые головорезы попадались слишком часто и не способствовали приятному времяпрепровождению.
— Адачи-сан! — воскликнул Угорь. Адачи припомнил, что его настоящее имя было Орига и что называть его в глаза Угрем было бы некрасиво, как бы он сам ни гордился своим именем. Угри, как правило, ассоциировались с могуществом, изворотливостью и силой, а заодно — с афродизиаком и финансовыми манипуляциями. Когда на фондовой бирже дела шли хорошо, дилеры бросались в ближайший ресторан, чтобы подкрепиться угрями.
— Насколько мне известно, Адачи-сан, вы не искушены в финансовых вопросах, — заметил Угорь. Адачи улыбнулся.
— Возможно, Орига-сан, — заметил он. — Вот уже несколько лет подряд вы пытаетесь заинтересовать меня своими финансовыми проектами, но я до сих пор не клюнул. Это должно было вас кое-чему научить. Рынок мало меня интересует.
Угорь пробежал языком по зубам.
— Намака, суперинтендант-сан? — поинтересовался он как можно небрежнее. — Мне следовало начать с вводной части.
Адачи поощрительно кивнул.
— Токийская фондовая биржа непохожа на остальные, Адачи-сан, — начал Угорь. — На поверхности ее плавает почти что двадцать три миллиона держателей акций, что якобы является показателем демократического устройства биржи. На самом деле оказывается, что корпорациям принадлежит семьдесят три процента вкладов. Фактически же шесть крупнейших кейрецу контролируют одну четвертую часть рынка. Частные лица удерживают всего лишь около двадцати двух процентов бумаг.
— Я не уверен, что правильно понимаю значение всего этого, — вставил Адачи.
— Токийская фондовая биржа считается открытым, свободным рынком, — сказал Угорь. — Но это не так. Большинство вкладов — более трех четвертей — никогда не поступает в продажу. Корпорации и банки удерживают их на основе взаимного негласного соглашения. Обыкновенные акции, которые, как правило, поступают в продажу, обычно и становятся объектом всяческих манипуляций. Всей торговлей заправляет какой-нибудь десяток дилеров, которые и раздувают цены. Человек, принадлежащий ко внутреннему кругу “своих”, видит кивок головой и обращается к “своим”. В конце концов, крайним оказывается индивидуальный держатель акций, который покупает ценные бумаги по окончательным, сложившимся ценам. Привилегированные вкладчики из внутреннего круга не могут проиграть. Дилер гарантирует, что в худшем случае они останутся при своих. Некоторые политики тоже оказываются в числе этих привилегированных клиентов, но в обмен на кое-какие уступки. Ходама-сан был одним из таких людей.
— А братья Намака? — спросил Адачи.
Угорь с сияющим выражением лица отправил в рот солидную порцию угря, запеченного в яйцах, и принялся с Удовольствием жевать. Когда пища провалилась к нему в желудок, он буквально расцвел.
— В этом-то и дело, — сказал он. — Рынок вздувает Цены. Фактически все акции растут в цене, только “Намака” ленятся.
— Падают? — поинтересовался Адачи. Угорь покачал головой.
— Отнюдь. Просто они растут слишком медленно, не в ногу с остальным рынком.
— Может быть, у них просто плохие показатели? — предположил Адачи.
— На бумаге, которую никто здесь не принимает в расчет, акции “Намака” выглядят великолепно, — заверил Угорь. — В любом случае доход не столь важен. Дивиденды слишком ничтожны — вот в чем вопрос. А японский вкладчик именно на этом и делает сваи деньги. Продаваемые здесь акции приносят владельцу шестидесяти-восьмидесятикратный доход, иногда даже больше. Для примера, в Америке прибыль бывает от ста до двухсот процентов.
— Что же происходит с акциями “Намака”? — поинтересовался Адачи.
— Их потихоньку выталкивают из клуба, — объяснил Угорь.
— Кто за этим стоит? Угорь улыбнулся.
— Это было нелегко узнать.
Адачи взял с тарелки одну из палочек для еды и сжал в руке наподобие меча, затем опустил быстрым рубящим движением.
Угорь непроизвольно сглотнул.
— “Уземон”, — сказал он. — Акционерная компания… Ну” теперь мы в расчете? Адачи ухмыльнулся.
— Разве жизнь, которую я спас, стоит так дешево? Угорь слабо улыбнулся.
— Расскажи мне об “Уземоне”, — попросил Адачи. — Кто за ними стоит?
Угорь слегка побледнел, наклоняясь к нему через стол.
— Якудза, — прошептал он. — Корейские якудза.
— Кто именно? — настаивал Адачи.
— Кацуда-сан, — прошептал Угорь. — Человек, которого никто никогда не видел. Страшный человек.
Адачи неожиданно понял значение того факта, что среди его свидетелей оказалось так много корейцев. Причина смерти Ходамы, как он уже начал догадываться, действительно могла не иметь никакого отношения к текущей политике и корениться в делах дней давно минувших, в хаосе и отчаянии послевоенной Японии.
В свое время Адачи слышал кое-что о войнах между бандами якудза в период американской оккупации Японии. Рассказывал ему об этом его старый наставник, который видел все это своими собственными глазами. Адачи смутно помнил подробности, однако теперь он по крайней мере отчетливо представлял, к кому можно обратиться за разъяснениями.
Однако един важный вопрос так и остался не разрешенным. Если убийство Ходамы было местью за что-то такое, что он совершил во время оккупации, то почему убийцы ждали так долго? И почему Ходама со всей своей властью и влиянием перестал принадлежать к сонму небожителей, которых нельзя было тронуть и пальцем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96