Ощущалась и неразрывно сближавшая супругов скорбь о сыне, которого больше не было с ними, сожаление обо всем, что могло быть и чему не суждено было сбыться.
Фрэнк прекрасно все понимал. Подобное состояние души было ему хорошо знакомо — чувство горечи, неизбежно возникающее там, где жизнь приложила свою тяжелую руку. И все же, как ни странно, обстановка в доме не только не повергла Фрэнка в печаль, но напротив, позволила обрести покой. Он рад был взглянуть в сияющие, жизнерадостные глаза Селин Юло, нашедшей в себе мужество жить и после смерти сына, укрывшись в спокойной бухте своего невинного безумия.
Фрэнк завидовал ей и был уверен, что и муж ее тоже испытывал такое же чувство. Дни календаря не были для нее числами, которые чья-то рука ежедневно вычеркивала, как минувшие, и не мучилась нескончаемым ожиданием того, кто уже никогда не придет. Селин счастливо улыбалась, как человек, оставшийся в доме один и знающий, что те, кого он любит, вскоре вернутся.
— Чего тебе налить, Фрэнк? — спросил Юло.
— Запахи, что носятся в воздухе, говорят о французской кухне. Что скажешь о французском аперитиве? Я рискнул бы даже попробовать пастиса.
— Согласен.
Никола направился к бару и начал колдовать с рюмками и бутылками, а Фрэнк вышел на террасу и остановился, обозревая панораму. Отсюда, сверху, видно было все побережье, бухты, излучины, высокие мысы, тянувшиеся далеко в море, словно пальцы, указывавшие на горизонт. Пылающий закат сулил всем на завтра еще один безоблачный день, но только им двоим в нем было отказано.
Наверное, эта история оставила неизгладимый след в его душе, но Фрэнку припомнилось название альбома Нила Янга «Rust Never Sleeps».
Ржавчина никогда не спит.
Перед ним сверкали все краски рая. Голубая вода, зеленые горы, окунувшиеся в море, красное золото неба, в этот закатный час настолько теплое, что даже щемило сердце.
Но вытаптывали эту землю жившие на ней люди, точно такие же, как во многих других ее краях, воюющие между собой по самым различным поводам и единые лишь в одном: в отчаянном стремлении уничтожить все сущее.
Мы — ржавчина, которая никогда не спит.
Он услышал, как подошел Никола. Остановился рядом, держа рюмки с матовым, молочного цвета напитком. Кусочек льда звякнул о стекло, когда Никола протянул рюмку.
— Держи, почувствуй себя французом на два-три глотка, а потом опять становись американцем, потому что сейчас ты мне нужен именно таким.
Фрэнк глотнул, ощутив колкий вкус и запах аниса во рту и ноздрях. Они выпили не торопясь, молча, стоя рядом, одинокие и решительные перед чем-то, что, казалось, не имело никакого конца. Прошел день после того, как обнаружили труп Йосиды, и ничего не прояснилось. День, напрасно потраченный на поиски улик, хоть каких-то следов. Лихорадочная деятельность походила на изнурительный, из последних сил бег по дороге, терявшейся где-то за горизонтом. Передышка — вот что им было нужно. Всего лишь короткая передышка. Но и в эту минуту, оставшись вдвоем, они ощущали рядом присутствие кого-то третьего и не понимали, как от него избавиться.
— Что будем делать, Фрэнк?
Американец помолчал и глотнул еще.
— Не знаю, Никола. Просто не знаю. У нас почти ничего нет в руках. Что слышно из Лиона?
— С первой записью эксперты закончили работать, но результаты по сути те же, что и у Клавера в Ницце. Поэтому у меня мало надежды на вторую запись. Клюни, психопатолог, сказал, что завтра пришлет отчет. Копию видеозаписи, найденной в машине, я тоже отправил на экспертизу, может удастся получить какие-нибудь антропометрические данные, но если все обстоит так, как ты сказал, здесь тоже ничего не выйдет.
— А что слышно от Фробена?
— Ничего. В доме Йосиды ничего не нашли. Все отпечатки в комнате, где он был убит, принадлежат ему. Следы обуви на полу того же размера, что и на яхте Йохана Вельдера, поэтому нам остается лишь слабое утешение констатировать, что убийца носит сорок третий размер. Волосы на кресле принадлежат покойному, кровь его же — нулевая группа, резус отрицательный.
— А в «бентли» твои ребята нашли что-нибудь?
— То же самое. Отпечатков Йосиды сколько угодно, а на руле другие, и мы сравниваем их с отпечатками охранников, которые иногда водили машину. Я заказал графологическую экспертизу надписи на сиденье, но не знаю, заметил ли ты, она очень похожа на первую. Один к одному, я бы сказал.
— Понятно.
— В общем у нас одна надежда — это его звонки Жан-Лу Вердье. А вдруг этот маньяк допустит, наконец, какую-нибудь ошибку, которая позволит нам взять его.
— Как думаешь, может, стоит приставить охрану к этому мальчишке?
— Я уже позаботился. На всякий случай. Он позвонил мне и сказал, что его дом постоянно осаждают журналисты. Я попросил не разговаривать с ними и поставил там машину с агентами. Официально — для сопровождения на работу и обратно, чтобы он не попадал им в лапы. На деле же — так я чувствую себя увереннее, но ему ничего говорить не стал, чтобы не испугать. Что касается остального, то можем только по-прежнему держать под контролем радио, что и делаем.
— Ладно. О жертвах что нового?
— Расследуем с помощью немецкой полиции и твоих коллег из ФБР. Изучаем биографии, но пока не выяснилось ничего особенного. Три известных человека, двое американцев и европеец, люди, которые вели очень активную жизнь, но не имели между собой ничего общего, кроме того, о чем мы уже говорили. Совершенно никаких точек соприкосновения, не считая того, что все трое варварски убиты одним и тем же убийцей.
Фрэнк допил свой пастис и поставил рюмку на кованую ограду террасы. Он, казалось, вдруг растерялся.
— Что с тобой, Фрэнк?
— Никола, у тебя не бывало так: вертится в голове что-то, а ты никак не можешь уловить, что именно. Иногда хочешь припомнить что-то, ну, не знаю… скажем, имя актера, которого хорошо знаешь, но все равно никак не можешь вспомнить…
— Конечно, тысячу раз бывало так, прежде. А теперь, в мои годы, это вообще в порядке вещей.
— Вот и я никак не могу понять, что же это такое… Я точно видел или слышал что-то важное, Никола. Что-то такое, что я должен был бы вспомнить, но не получается. И места себе не нахожу, потому что чувствую, это какая-то важная деталь…
— Надеюсь, вспомнишь в ближайшее время…
Фрэнк отвернулся от великолепной панорамы, словно она мешала его размышлениям, оперся спиной об ограду и сложил руки на груди. На лице его отражалась вся усталость бессонной ночи и лихорадочное нервное возбуждение, державшее его на ногах.
— Давай поразмыслим, Никола. У нас есть убийца, который любит музыку. Некий меломан, который перед каждым убийством звонит диджею, ведущему популярную передачу на «Радио Монте-Карло», и предупреждает о своих намерениях. Оставляет музыкальную подсказку, которую никто не понимает, и сразу же убивает двоих, мужчину и женщину, и преподносит их нам в таком виде, что мороз по коже продирает. Он словно насмехается над нами и подписывается под своими убийствами. Пишет кровью «Я убиваю». И не оставляет никаких следов. Это расчетливый, ловкий, хорошо подготовленный и безжалостный человек. Клюни говорит, что интеллект у него выше среднего. Я бы сказал, намного выше среднего. Он так уверен в себе, что во втором случае дает нам новую подсказку, тоже связанную с музыкой, и нам опять не удается ее расшифровать. И он снова убивает. И еще более варварским способом, причем вроде бы вершит при этом справедливость, только издевка здесь еще явственнее. Аудиокассета в машине, видеозапись убийства, поклон, та же надпись, что и в прошлый раз. На трупах нет следов сексуального насилия, значит, он не некрофил. Однако у всех трех жертв он полностью снял кожу с головы. Зачем? Почему он так обращается с ними?
— Не знаю, Фрэнк. Надеюсь, в отчете Клюни будет какое-то объяснение этому. Я сломал себе голову, но не в силах даже предположить что-либо приемлемое.
— Но именно это мы и должны понять во что бы то ни стало, Никола. Если поймем, зачем это ему надо, то, я почти убежден, узнаем, кто он и где его искать!
Голос Селин прервал их мрачные, под стать сгустившимся сумеркам разговоры.
— Все, хватит думать о работе.
Селин поставила на стол аппетитное, дымящееся блюдо.
— Это вам буйабес. Приготовила только одно это блюдо, зато много. Фрэнк, не съешь хотя бы две порции, сочту за личную обиду. Никола, займись, пожалуйста, вином.
Фрэнк обнаружил, что проголодался. При виде рыбной похлебки, приготовленной мадам Юло, бутерброды, которые они съели в офисе, не почувствовав вкуса, казались далеким воспоминанием. Он сел за стол и расстелил на коленях салфетку.
— Говорят, в еде выражается истинная культура народов. Если так, то я бы сказал, что твой буйабес декламирует бессмертные стихи.
Селин рассмеялась, светлая улыбка осветила ее красивое смуглое лицо южанки. Тонкие морщинки вокруг глаз нисколько не портили его, а напротив, лишь придавали ему особое очарование.
— Ты коварный льстец, Фрэнк Оттобре. Но такое приятно слышать.
Юло смотрел на Фрэнка поверх букета цветов в центре стола. Он знал, что у того творится в душе, и тем не менее, из дружеских чувств к Селин и к нему, Фрэнк держался как нельзя деликатнее, на что способен далеко не каждый. Юло не знал, что именно Фрэнк пытается вспомнить, но пожелал ему как можно скорее сделать это и обрести покой.
— Ты золотой парень, Фрэнк, — сказала Селин, протягивая в его сторону рюмку, словно чокаясь с ним. — И твоя жена — счастливая женщина. Жалко, что в этот раз не смогла приехать с тобой. Но мы еще увидимся. Я поведу ее по магазинам, и твоя зарплата не переживет такого удара.
Фрэнк и бровью не повел и улыбался все так же. Лишь легкая тень мелькнула в его глазах, но тут же и развеялась от тепла этого дружеского застолья. Он поднял рюмку и ответил на тост Селин.
— Конечно. Я же понимаю, что шутишь. Ты жена полицейского и, конечно, знаешь, что после третьей пары туфель, которую ты заставишь ее купить, твое поведение уже можно считать преступлением — злонамеренное использование умственной отсталости Гарриет.
Селин снова рассмеялась, и трудная минута осталась позади. Постепенно загорались прибрежные огни, отмечая в ночи предел между сушей и морем. Наслаждаясь отличной едой и хорошим вином, они долго еще сидели на террасе, будто висевшей во мраке, и только желтый свет обозначал границу между ними и темнотой.
Двое мужчин, двое часовых на страже воюющего мира, где люди убивали друг друга и умирали, и мирная женщина задержавшая их ненадолго в своем славном доме, где никто не мог умереть.
23
Фрэнк остановился на главной площади Эза у стоянки такси. Однако ни одной машины тут не было. Он осмотрелся. Несмотря на позднее время — едва ли не полночь — движение было очень оживленным. Близилось лето, и туристы начали заполнять побережье в охоте за каждым красивым уголком, чтобы потом отвезти его домой, аккуратно свернутым в рулончике фотопленки.
Он увидел, как большой темный лимузин медленно пересек площадь и направился в его сторону. Машина остановилась рядом с ним. Дверца водителя открылась, и вышел какой-то человек. Он был на на полголовы выше Фрэнка, весьма плотного сложения, но быстрый в движениях. У него было квадратное лицо, светло-каштановые волосы, подстриженные на военный манер, торчали ежиком. Человек обошел машину спереди и остановился перед Фрэнком. Ничто об этом не говорило, но Фрэнку все же почему-то показалось, что под хорошего покроя пиджаком у него имеется пистолет. Он не знал, кто перед ним, но сразу же подумал, что это опасный тип.
Человек посмотрел на него пустым взглядом карих глаз. Фрэнк решил, что он примерно одних с ним лет, может, немного постарше.
— Добрый вечер, мистер Оттобре, — произнес незнакомец по-английски.
Фрэнк не выразил никакого удивления. В глазах человека мелькнуло уважение, однако они тотчас снова сделались пустыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Фрэнк прекрасно все понимал. Подобное состояние души было ему хорошо знакомо — чувство горечи, неизбежно возникающее там, где жизнь приложила свою тяжелую руку. И все же, как ни странно, обстановка в доме не только не повергла Фрэнка в печаль, но напротив, позволила обрести покой. Он рад был взглянуть в сияющие, жизнерадостные глаза Селин Юло, нашедшей в себе мужество жить и после смерти сына, укрывшись в спокойной бухте своего невинного безумия.
Фрэнк завидовал ей и был уверен, что и муж ее тоже испытывал такое же чувство. Дни календаря не были для нее числами, которые чья-то рука ежедневно вычеркивала, как минувшие, и не мучилась нескончаемым ожиданием того, кто уже никогда не придет. Селин счастливо улыбалась, как человек, оставшийся в доме один и знающий, что те, кого он любит, вскоре вернутся.
— Чего тебе налить, Фрэнк? — спросил Юло.
— Запахи, что носятся в воздухе, говорят о французской кухне. Что скажешь о французском аперитиве? Я рискнул бы даже попробовать пастиса.
— Согласен.
Никола направился к бару и начал колдовать с рюмками и бутылками, а Фрэнк вышел на террасу и остановился, обозревая панораму. Отсюда, сверху, видно было все побережье, бухты, излучины, высокие мысы, тянувшиеся далеко в море, словно пальцы, указывавшие на горизонт. Пылающий закат сулил всем на завтра еще один безоблачный день, но только им двоим в нем было отказано.
Наверное, эта история оставила неизгладимый след в его душе, но Фрэнку припомнилось название альбома Нила Янга «Rust Never Sleeps».
Ржавчина никогда не спит.
Перед ним сверкали все краски рая. Голубая вода, зеленые горы, окунувшиеся в море, красное золото неба, в этот закатный час настолько теплое, что даже щемило сердце.
Но вытаптывали эту землю жившие на ней люди, точно такие же, как во многих других ее краях, воюющие между собой по самым различным поводам и единые лишь в одном: в отчаянном стремлении уничтожить все сущее.
Мы — ржавчина, которая никогда не спит.
Он услышал, как подошел Никола. Остановился рядом, держа рюмки с матовым, молочного цвета напитком. Кусочек льда звякнул о стекло, когда Никола протянул рюмку.
— Держи, почувствуй себя французом на два-три глотка, а потом опять становись американцем, потому что сейчас ты мне нужен именно таким.
Фрэнк глотнул, ощутив колкий вкус и запах аниса во рту и ноздрях. Они выпили не торопясь, молча, стоя рядом, одинокие и решительные перед чем-то, что, казалось, не имело никакого конца. Прошел день после того, как обнаружили труп Йосиды, и ничего не прояснилось. День, напрасно потраченный на поиски улик, хоть каких-то следов. Лихорадочная деятельность походила на изнурительный, из последних сил бег по дороге, терявшейся где-то за горизонтом. Передышка — вот что им было нужно. Всего лишь короткая передышка. Но и в эту минуту, оставшись вдвоем, они ощущали рядом присутствие кого-то третьего и не понимали, как от него избавиться.
— Что будем делать, Фрэнк?
Американец помолчал и глотнул еще.
— Не знаю, Никола. Просто не знаю. У нас почти ничего нет в руках. Что слышно из Лиона?
— С первой записью эксперты закончили работать, но результаты по сути те же, что и у Клавера в Ницце. Поэтому у меня мало надежды на вторую запись. Клюни, психопатолог, сказал, что завтра пришлет отчет. Копию видеозаписи, найденной в машине, я тоже отправил на экспертизу, может удастся получить какие-нибудь антропометрические данные, но если все обстоит так, как ты сказал, здесь тоже ничего не выйдет.
— А что слышно от Фробена?
— Ничего. В доме Йосиды ничего не нашли. Все отпечатки в комнате, где он был убит, принадлежат ему. Следы обуви на полу того же размера, что и на яхте Йохана Вельдера, поэтому нам остается лишь слабое утешение констатировать, что убийца носит сорок третий размер. Волосы на кресле принадлежат покойному, кровь его же — нулевая группа, резус отрицательный.
— А в «бентли» твои ребята нашли что-нибудь?
— То же самое. Отпечатков Йосиды сколько угодно, а на руле другие, и мы сравниваем их с отпечатками охранников, которые иногда водили машину. Я заказал графологическую экспертизу надписи на сиденье, но не знаю, заметил ли ты, она очень похожа на первую. Один к одному, я бы сказал.
— Понятно.
— В общем у нас одна надежда — это его звонки Жан-Лу Вердье. А вдруг этот маньяк допустит, наконец, какую-нибудь ошибку, которая позволит нам взять его.
— Как думаешь, может, стоит приставить охрану к этому мальчишке?
— Я уже позаботился. На всякий случай. Он позвонил мне и сказал, что его дом постоянно осаждают журналисты. Я попросил не разговаривать с ними и поставил там машину с агентами. Официально — для сопровождения на работу и обратно, чтобы он не попадал им в лапы. На деле же — так я чувствую себя увереннее, но ему ничего говорить не стал, чтобы не испугать. Что касается остального, то можем только по-прежнему держать под контролем радио, что и делаем.
— Ладно. О жертвах что нового?
— Расследуем с помощью немецкой полиции и твоих коллег из ФБР. Изучаем биографии, но пока не выяснилось ничего особенного. Три известных человека, двое американцев и европеец, люди, которые вели очень активную жизнь, но не имели между собой ничего общего, кроме того, о чем мы уже говорили. Совершенно никаких точек соприкосновения, не считая того, что все трое варварски убиты одним и тем же убийцей.
Фрэнк допил свой пастис и поставил рюмку на кованую ограду террасы. Он, казалось, вдруг растерялся.
— Что с тобой, Фрэнк?
— Никола, у тебя не бывало так: вертится в голове что-то, а ты никак не можешь уловить, что именно. Иногда хочешь припомнить что-то, ну, не знаю… скажем, имя актера, которого хорошо знаешь, но все равно никак не можешь вспомнить…
— Конечно, тысячу раз бывало так, прежде. А теперь, в мои годы, это вообще в порядке вещей.
— Вот и я никак не могу понять, что же это такое… Я точно видел или слышал что-то важное, Никола. Что-то такое, что я должен был бы вспомнить, но не получается. И места себе не нахожу, потому что чувствую, это какая-то важная деталь…
— Надеюсь, вспомнишь в ближайшее время…
Фрэнк отвернулся от великолепной панорамы, словно она мешала его размышлениям, оперся спиной об ограду и сложил руки на груди. На лице его отражалась вся усталость бессонной ночи и лихорадочное нервное возбуждение, державшее его на ногах.
— Давай поразмыслим, Никола. У нас есть убийца, который любит музыку. Некий меломан, который перед каждым убийством звонит диджею, ведущему популярную передачу на «Радио Монте-Карло», и предупреждает о своих намерениях. Оставляет музыкальную подсказку, которую никто не понимает, и сразу же убивает двоих, мужчину и женщину, и преподносит их нам в таком виде, что мороз по коже продирает. Он словно насмехается над нами и подписывается под своими убийствами. Пишет кровью «Я убиваю». И не оставляет никаких следов. Это расчетливый, ловкий, хорошо подготовленный и безжалостный человек. Клюни говорит, что интеллект у него выше среднего. Я бы сказал, намного выше среднего. Он так уверен в себе, что во втором случае дает нам новую подсказку, тоже связанную с музыкой, и нам опять не удается ее расшифровать. И он снова убивает. И еще более варварским способом, причем вроде бы вершит при этом справедливость, только издевка здесь еще явственнее. Аудиокассета в машине, видеозапись убийства, поклон, та же надпись, что и в прошлый раз. На трупах нет следов сексуального насилия, значит, он не некрофил. Однако у всех трех жертв он полностью снял кожу с головы. Зачем? Почему он так обращается с ними?
— Не знаю, Фрэнк. Надеюсь, в отчете Клюни будет какое-то объяснение этому. Я сломал себе голову, но не в силах даже предположить что-либо приемлемое.
— Но именно это мы и должны понять во что бы то ни стало, Никола. Если поймем, зачем это ему надо, то, я почти убежден, узнаем, кто он и где его искать!
Голос Селин прервал их мрачные, под стать сгустившимся сумеркам разговоры.
— Все, хватит думать о работе.
Селин поставила на стол аппетитное, дымящееся блюдо.
— Это вам буйабес. Приготовила только одно это блюдо, зато много. Фрэнк, не съешь хотя бы две порции, сочту за личную обиду. Никола, займись, пожалуйста, вином.
Фрэнк обнаружил, что проголодался. При виде рыбной похлебки, приготовленной мадам Юло, бутерброды, которые они съели в офисе, не почувствовав вкуса, казались далеким воспоминанием. Он сел за стол и расстелил на коленях салфетку.
— Говорят, в еде выражается истинная культура народов. Если так, то я бы сказал, что твой буйабес декламирует бессмертные стихи.
Селин рассмеялась, светлая улыбка осветила ее красивое смуглое лицо южанки. Тонкие морщинки вокруг глаз нисколько не портили его, а напротив, лишь придавали ему особое очарование.
— Ты коварный льстец, Фрэнк Оттобре. Но такое приятно слышать.
Юло смотрел на Фрэнка поверх букета цветов в центре стола. Он знал, что у того творится в душе, и тем не менее, из дружеских чувств к Селин и к нему, Фрэнк держался как нельзя деликатнее, на что способен далеко не каждый. Юло не знал, что именно Фрэнк пытается вспомнить, но пожелал ему как можно скорее сделать это и обрести покой.
— Ты золотой парень, Фрэнк, — сказала Селин, протягивая в его сторону рюмку, словно чокаясь с ним. — И твоя жена — счастливая женщина. Жалко, что в этот раз не смогла приехать с тобой. Но мы еще увидимся. Я поведу ее по магазинам, и твоя зарплата не переживет такого удара.
Фрэнк и бровью не повел и улыбался все так же. Лишь легкая тень мелькнула в его глазах, но тут же и развеялась от тепла этого дружеского застолья. Он поднял рюмку и ответил на тост Селин.
— Конечно. Я же понимаю, что шутишь. Ты жена полицейского и, конечно, знаешь, что после третьей пары туфель, которую ты заставишь ее купить, твое поведение уже можно считать преступлением — злонамеренное использование умственной отсталости Гарриет.
Селин снова рассмеялась, и трудная минута осталась позади. Постепенно загорались прибрежные огни, отмечая в ночи предел между сушей и морем. Наслаждаясь отличной едой и хорошим вином, они долго еще сидели на террасе, будто висевшей во мраке, и только желтый свет обозначал границу между ними и темнотой.
Двое мужчин, двое часовых на страже воюющего мира, где люди убивали друг друга и умирали, и мирная женщина задержавшая их ненадолго в своем славном доме, где никто не мог умереть.
23
Фрэнк остановился на главной площади Эза у стоянки такси. Однако ни одной машины тут не было. Он осмотрелся. Несмотря на позднее время — едва ли не полночь — движение было очень оживленным. Близилось лето, и туристы начали заполнять побережье в охоте за каждым красивым уголком, чтобы потом отвезти его домой, аккуратно свернутым в рулончике фотопленки.
Он увидел, как большой темный лимузин медленно пересек площадь и направился в его сторону. Машина остановилась рядом с ним. Дверца водителя открылась, и вышел какой-то человек. Он был на на полголовы выше Фрэнка, весьма плотного сложения, но быстрый в движениях. У него было квадратное лицо, светло-каштановые волосы, подстриженные на военный манер, торчали ежиком. Человек обошел машину спереди и остановился перед Фрэнком. Ничто об этом не говорило, но Фрэнку все же почему-то показалось, что под хорошего покроя пиджаком у него имеется пистолет. Он не знал, кто перед ним, но сразу же подумал, что это опасный тип.
Человек посмотрел на него пустым взглядом карих глаз. Фрэнк решил, что он примерно одних с ним лет, может, немного постарше.
— Добрый вечер, мистер Оттобре, — произнес незнакомец по-английски.
Фрэнк не выразил никакого удивления. В глазах человека мелькнуло уважение, однако они тотчас снова сделались пустыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85