Фрэнк взглянул на часы. Первый час. Он спал недолго, а казалось, проспит целую вечность.
Он принял душ, побрился, надел чистое белье. Размышляя о том, как развиваются события, приготовил кофе. Теперь, когда Никола вышел из игры, все значительно усложнится. Он не считал, что Ронкай способен успешно руководить следствием. Тот несомненно был волшебником во всем, что касалось связей с общественностью и прессой, но для расследования конкретных дел он не годился — это уж точно не его хлеб. Возможно, когда-то Ронкай и работал неплохо, но теперь он скорее политик, чем полицейский. Тем не менее у него отличные сотрудники, которые могут действовать вместо него. Не случайно полиция Княжества считалась одной из лучших в мире.
Присутствие Фрэнка в Княжестве между тем превратилось в дипломатическую миссию, и ею нельзя было пренебрегать со всеми ее плюсами и минусами. Фрэнк не сомневался, что Ронкай постарается заполучить максимум первых и минимум вторых. Он хорошо знал методы, принятые в Монте-Карло. Здесь никто никогда ничего не говорил, но всем все было известно.
Все, кроме имени убийцы…
Он решил наплевать на все. Как, впрочем, поступал и прежде.
Их дело не являлось совместным расследованием двух полицейских служб. Ронкай и Дюран, хоть и представляли власть, были тут ни причем. И уж тем более Америка и Княжество. Это было личное дело их троих — его, Никола Юло и человека в черном, коллекционировавшего лица своих жертв, словно маски безумного и кровавого карнавала. Все трое нажали на кнопку «Пауза» и остановили нормальное течение своих жизней, ожидая, чем завершится эта упрямая борьба.
До сих пор события развивались сами собой, но теперь все могло измениться.
Должно было измениться.
Фрэнк сел за стол и включил компьютер. Получил письмо с приложением от Купера. Наверняка это сведения, которые он просил собрать о Натане Паркере и Райане Моссе. Не то чтобы это было очень нужно сейчас, когда Мосс сидел в тюрьме, а Паркер был на время обезврежен. Пока не нужно, уточнил Фрэнк для самого себя. Он не строил иллюзий относительно генерала. Паркер был из тех, кого нельзя считать мертвым, пока в них не заведутся черви.
В электронном послании Купера была пометка:
«Как только перестанешь колесить на своем новом прогулочном судне и найдешь минутку, позвони мне. В любое время. Нужно поговорить. Куп».
Он удивился, что могло быть такого срочного. Посмотрел на часы, сопоставил время и набрал домашний номер Купера. Можно было не опасаться, что он кого-то побеспокоит, потому Купер жил один в своего рода loft на берегу Потомака.
После нескольких звонов в трубке прозвучал сонный голос друга.
— Алло. Кто это?
— Куп, это я, Фрэнк.
— А, ты. Привет, мошенник, как дела?
— Только что разломился супертанкер, полный дерьма, и пятно расплылось, насколько хватает глаз.
— Что случилось?
— Еще два покойника, сегодня ночью.
— Мать его так!
— То-то и оно! Одного убрал наш тип своим обычным способом. Уже четвертого. Мой друг комиссар отстранен от расследования с нероновской безапелляционностью. А другого поместил в некролог этот распрекрасный тип Райан Мосс. Сейчас он в тюрьме, и генерал мечет громы и молнии, пытаясь вытащить его оттуда.
Теперь Купер окончательно проснулся.
— Господи, боже мой, Фрэнк, ну и дела у вас там творятся! В следующий раз ты сообщишь мне, что началась ядерная война.
— Не исключено и такое. А у тебя что за срочность?
— Здесь тоже много чего происходит. В деле Ларкиных, я имею в виду. Мы кое-что раскопали. В общем, похоже, у них есть где-то неплохое прикрытие, какое-то совместное предприятие, весьма крупное, но пока мы на него не вышли. К тому же из Нью-Йорка приехал Гудзон Маккормик.
— Кто это? И какая связь с Ларкиными?
— Мы тоже хотели бы понять. Официально он прибыл как юрист, адвокат Осмонда Ларкина. Мы удивились, потому что этот засранец мог бы позволить себе защитника и получше. То есть мог бы, как всегда, в нанять кого-нибудь из тех королей адвокатуры,, что получают гонорары с шестью нулями. А Маккормик — обычный юрист, тридцать пять лет, член Нью-Йоркской коллегии адвокатов, больше известный как игрок за команду «Звезды и полосы». Ну, ты знаешь, кубок Луи Вюиттона. И никаких особых заслуг на юридическом поприще.
— Проверили его?
— Еще бы! Проверили и перепроверили. Ничего. Совершенно ничего. Расходы не превышают доходы, ни на цент. Ни тайных пороков, ни женщин, ни кокаина. Кроме работы, интересуется только парусными яхтами. И вот теперь вдруг появляется, словно черт из табакерки, чтобы показать нам, как тесен мир.
— Что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать, что наш Гудзон Маккормик в эти минуты летит в Монте-Карло.
— Рад за него, хотя сейчас и не лучший момент для посещения Лазурного берега.
— Он отправляется туда для участия в одной, довольно важной регате. Однако…
— Однако?
— Фрэнк, тебе не кажется по меньшей мере странным, что скромный нью-йоркский адвокат, никому неизвестный, нигде не проявивший себя, впервые в жизни получив важное дело, бросает его, пусть даже на время, чтобы съездить в Европу ради прогулки на яхте? Любой другой на его месте с головой окунулся бы в дело и вставал бы каждый день на час раньше, чтобы работать двадцать пять часов, а не двадцать четыре.
— Если все обстоит именно так, не стану спорить, ты совершенно прав.
— Ты на месте и знаешь дело. Сейчас этот человек — единственная связь Осмонда Ларкина с миром. Он может быть всего лишь его адвокатом, но может оказаться и кое-кем поважнее. Речь идет о горах наркотиков и горах долларов. Мы все знаем, что такое Монте-Карло и какие там отмываются деньги. Однако, когда речь идет о терроризме и наркотиках, мы можем заставить открыть любой сейф. Ты сотрудничаешь с местной полицией. Тебе ничего не стоит попросить их вести за ним скромное наблюдение — скромное, но эффективное.
— Попробую что-нибудь сделать…
Он не сказал Куперу, что тут практически за всеми, в том числе и за ним самим, ведется скромное, но эффективное наблюдение.
— Я послал тебе с письмом его фотографию в формате JPG, просто, чтобы ты взглянул на эту физиономию. Ну, и там еще разная другая информация, которую нам удалось собрать о его пребывании в Княжестве.
— О'кей. Спи дальше. Людям не слишком умным, вроде тебя, нужна полная подзарядка для полной работоспособности.
— Пока, негодяй. Ни пуха.
Фрэнк положил трубку рядом с компьютером. Новый поворот, новая гонка, новые осложнения. Он переписал вложение с данными о Гудзоне Маккормике на дискету, даже не открывая его. Наклеил этикетку, найденную в ящике стола, и написал «Купер», для посторонних — безобидное имя.
Недолгий разговор с коллегой на мгновение перенес его домой, хотя дом стало теперь для него весьма смутным. Он чувствовал себя так, словно его астральное тело безучастно бродило по руинам его жизни, перемещаясь на тысячи километров, прозрачное, как призраки, которые все видят, но сами остаются невидимыми. Он находился одновременно и в доме Купера, и в кабинете, который они столько времени делили с ним в управлении, и в своем доме, пустующем уже столько месяцев, и на темных улицах Вашингтона.
— К чему все это? Хоть кто-нибудь во всей этой жалкой истории, среди этих несчастных людей понял это? И если понял, почему не объяснил всем?
Вот, может быть, самый достоверный ответ: никто ему не поверил…
Он закрыл глаза, и ему вспомнился разговор с отцом Кеннетом, священником, психологом в клинике, куда его поместили после того, как гибель Гарриет низвергла его в самое чрево земли. В перерыве между анализами и процедурами он сидел на скамейке в парке этого роскошного сумасшедшего дома. Сидел, уставившись в пространство, и боролся с желанием последовать за Гарриет ее же дорогой. Отец Кеннет подошел к нему, неслышно ступая по траве, и присел рядом на скамейку из кованого чугуна с темными деревянными рейками.
— Как дела, Фрэнк?
Он внимательно посмотрел на священника, прежде чем ответить. Долго вглядывался в вытянутое и бледное лицо заклинателя злых духов, в умные глаза ученого и священника, прекрасно понимающего противоречие между этими двумя понятиями. Кеннет был в цивильной одежде и вполне мог сойти за родственника кого-либо из пациентов.
— Я не сумасшедший, если вы это хотите услышать от меня.
— Знаю, что не сумасшедший, и ты прекрасно понимаешь, что не это я хотел услышать. Я действительно хотел узнать, как у тебя дела.
Фрэнк развел руками — жест этот мог означать и все что угодно, и весь мир.
— Когда я смогу уйти отсюда?
— Ты готов?
Отец Кеннет ответил вопросом на вопрос.
— Если спрошу сам себя, то отвечу, что никогда не буду готов. Поэтому и спросил Вас.
— Ты верующий, Фрэнк?
Священник посмотрел на него с горькой усмешкой.
— Пожалуйста, святой отец, не надо банальностей вроде «обрати свой взор к господу, и господь узрит тебя». Последний раз, когда наши взгляды встретились, бог отвел глаза в сторону…
— Не оскорбляй мой разум, а главное — свой собственный. Ты упорно считаешь, что я повторяю затверженную роль — наверное, потому, что сам затвердил свою. Я не случайно спросил, веришь ли ты в бога…
Фрэнк поднял глаза и принялся рассматривать садовника, сажающего клен.
— Мне это неинтересно. Я не верю в бога, отец Кеннет. И это не преимущество, что бы вы там ни думали.
Он повернулся и посмотрел на него.
— Это значит, что нет никого, кто простил бы мне зло, которое я творю.
И в самом деле, я всегда верил, что не совершаю никакого зла, подумал он, а вот ведь совершаю. Я постепенно, по капле лишал жизни человека, которого любил, того, кого должен был оберегать больше всех на свете.
Когда Фрэнк надевал ботинки, раздался телефонный звонок, вернувший его к действительности. Он прошел к телефону, оставленному на столе.
— Алло!
— Привет, Фрэнк, это я, Никола. Проснулся?
— Проснулся и готов действовать.
— Хорошо. Я только что звонил Гийому Мерсье, тому парню, о котором говорил. Он ждет нас. Хочешь поехать?
— Ну, как же! Газеты видел?
— Да. Пишут всякое. И можешь представить, в каких выражениях…
— Sic transit gloria mundi. Наплюй на все. У нас есть чем заняться. Жду тебя.
— Пара минут, и я буду.
Он выбрал свежую рубашку. Когда расстегивал пуговичку у воротника, зазвонил домофон. Он прошел через гостиную, чтобы ответить.
— Мистер Оттобре? Вас спрашивают.
Фрэнк решил, что Никола, говоря, про пару минут, и в самом деле уже рядом.
— Да, знаю, Паскаль. Пожалуйста, скажите что я немного задерживаюсь. Если не хочет ждать внизу, пусть поднимется.
Надевая рубашку, он услышал, что приехал лифт.
Он открыл дверь и увидел ее.
Перед ним стояла Елена Паркер — серые глаза, созданные, чтобы отражать звезды, а не скрытую боль. В полумраке коридора она молча смотрела на него. Фрэнк еще не успел одеться.
Ему показалось, будто повторяется сцена с Дуайтом Дархемом, консулом, только взгляд женщины дольше задержался на его шрамах. Он поспешил запахнуть рубашку.
— Здравствуйте, мистер Оттобре.
— Здравствуйте. Извините, что я в таком виде, но я ожидал другого человека.
Легкая улыбка Елены развеяла минутную неловкость.
— Не беспокойтесь, я поняла это по ответу консьержа. Так можно войти?
— Конечно.
Фрэнк посторонился. Елена прошла, чуть коснувшись его плечом и овеяв легким ароматом тонких, как воспоминание, духов, и словно заполнила собой все пространство.
Ее взгляд упал на пистолет, лежавший на консоли рядом со стереоустановкой. Фрэнк поспешно сунул его в ящик.
— Мне жаль, что это первое, что вы увидели здесь.
— Ничего страшного. Я выросла среди оружия.
Фрэнк представил ее девочкой в доме Натана Паркера, несгибаемого солдата, которого судьба посмела разозлить, подарив двух дочерей.
— Надо думать.
Он стал застегивать рубашку, радуясь, что можно чем-то занять руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Он принял душ, побрился, надел чистое белье. Размышляя о том, как развиваются события, приготовил кофе. Теперь, когда Никола вышел из игры, все значительно усложнится. Он не считал, что Ронкай способен успешно руководить следствием. Тот несомненно был волшебником во всем, что касалось связей с общественностью и прессой, но для расследования конкретных дел он не годился — это уж точно не его хлеб. Возможно, когда-то Ронкай и работал неплохо, но теперь он скорее политик, чем полицейский. Тем не менее у него отличные сотрудники, которые могут действовать вместо него. Не случайно полиция Княжества считалась одной из лучших в мире.
Присутствие Фрэнка в Княжестве между тем превратилось в дипломатическую миссию, и ею нельзя было пренебрегать со всеми ее плюсами и минусами. Фрэнк не сомневался, что Ронкай постарается заполучить максимум первых и минимум вторых. Он хорошо знал методы, принятые в Монте-Карло. Здесь никто никогда ничего не говорил, но всем все было известно.
Все, кроме имени убийцы…
Он решил наплевать на все. Как, впрочем, поступал и прежде.
Их дело не являлось совместным расследованием двух полицейских служб. Ронкай и Дюран, хоть и представляли власть, были тут ни причем. И уж тем более Америка и Княжество. Это было личное дело их троих — его, Никола Юло и человека в черном, коллекционировавшего лица своих жертв, словно маски безумного и кровавого карнавала. Все трое нажали на кнопку «Пауза» и остановили нормальное течение своих жизней, ожидая, чем завершится эта упрямая борьба.
До сих пор события развивались сами собой, но теперь все могло измениться.
Должно было измениться.
Фрэнк сел за стол и включил компьютер. Получил письмо с приложением от Купера. Наверняка это сведения, которые он просил собрать о Натане Паркере и Райане Моссе. Не то чтобы это было очень нужно сейчас, когда Мосс сидел в тюрьме, а Паркер был на время обезврежен. Пока не нужно, уточнил Фрэнк для самого себя. Он не строил иллюзий относительно генерала. Паркер был из тех, кого нельзя считать мертвым, пока в них не заведутся черви.
В электронном послании Купера была пометка:
«Как только перестанешь колесить на своем новом прогулочном судне и найдешь минутку, позвони мне. В любое время. Нужно поговорить. Куп».
Он удивился, что могло быть такого срочного. Посмотрел на часы, сопоставил время и набрал домашний номер Купера. Можно было не опасаться, что он кого-то побеспокоит, потому Купер жил один в своего рода loft на берегу Потомака.
После нескольких звонов в трубке прозвучал сонный голос друга.
— Алло. Кто это?
— Куп, это я, Фрэнк.
— А, ты. Привет, мошенник, как дела?
— Только что разломился супертанкер, полный дерьма, и пятно расплылось, насколько хватает глаз.
— Что случилось?
— Еще два покойника, сегодня ночью.
— Мать его так!
— То-то и оно! Одного убрал наш тип своим обычным способом. Уже четвертого. Мой друг комиссар отстранен от расследования с нероновской безапелляционностью. А другого поместил в некролог этот распрекрасный тип Райан Мосс. Сейчас он в тюрьме, и генерал мечет громы и молнии, пытаясь вытащить его оттуда.
Теперь Купер окончательно проснулся.
— Господи, боже мой, Фрэнк, ну и дела у вас там творятся! В следующий раз ты сообщишь мне, что началась ядерная война.
— Не исключено и такое. А у тебя что за срочность?
— Здесь тоже много чего происходит. В деле Ларкиных, я имею в виду. Мы кое-что раскопали. В общем, похоже, у них есть где-то неплохое прикрытие, какое-то совместное предприятие, весьма крупное, но пока мы на него не вышли. К тому же из Нью-Йорка приехал Гудзон Маккормик.
— Кто это? И какая связь с Ларкиными?
— Мы тоже хотели бы понять. Официально он прибыл как юрист, адвокат Осмонда Ларкина. Мы удивились, потому что этот засранец мог бы позволить себе защитника и получше. То есть мог бы, как всегда, в нанять кого-нибудь из тех королей адвокатуры,, что получают гонорары с шестью нулями. А Маккормик — обычный юрист, тридцать пять лет, член Нью-Йоркской коллегии адвокатов, больше известный как игрок за команду «Звезды и полосы». Ну, ты знаешь, кубок Луи Вюиттона. И никаких особых заслуг на юридическом поприще.
— Проверили его?
— Еще бы! Проверили и перепроверили. Ничего. Совершенно ничего. Расходы не превышают доходы, ни на цент. Ни тайных пороков, ни женщин, ни кокаина. Кроме работы, интересуется только парусными яхтами. И вот теперь вдруг появляется, словно черт из табакерки, чтобы показать нам, как тесен мир.
— Что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать, что наш Гудзон Маккормик в эти минуты летит в Монте-Карло.
— Рад за него, хотя сейчас и не лучший момент для посещения Лазурного берега.
— Он отправляется туда для участия в одной, довольно важной регате. Однако…
— Однако?
— Фрэнк, тебе не кажется по меньшей мере странным, что скромный нью-йоркский адвокат, никому неизвестный, нигде не проявивший себя, впервые в жизни получив важное дело, бросает его, пусть даже на время, чтобы съездить в Европу ради прогулки на яхте? Любой другой на его месте с головой окунулся бы в дело и вставал бы каждый день на час раньше, чтобы работать двадцать пять часов, а не двадцать четыре.
— Если все обстоит именно так, не стану спорить, ты совершенно прав.
— Ты на месте и знаешь дело. Сейчас этот человек — единственная связь Осмонда Ларкина с миром. Он может быть всего лишь его адвокатом, но может оказаться и кое-кем поважнее. Речь идет о горах наркотиков и горах долларов. Мы все знаем, что такое Монте-Карло и какие там отмываются деньги. Однако, когда речь идет о терроризме и наркотиках, мы можем заставить открыть любой сейф. Ты сотрудничаешь с местной полицией. Тебе ничего не стоит попросить их вести за ним скромное наблюдение — скромное, но эффективное.
— Попробую что-нибудь сделать…
Он не сказал Куперу, что тут практически за всеми, в том числе и за ним самим, ведется скромное, но эффективное наблюдение.
— Я послал тебе с письмом его фотографию в формате JPG, просто, чтобы ты взглянул на эту физиономию. Ну, и там еще разная другая информация, которую нам удалось собрать о его пребывании в Княжестве.
— О'кей. Спи дальше. Людям не слишком умным, вроде тебя, нужна полная подзарядка для полной работоспособности.
— Пока, негодяй. Ни пуха.
Фрэнк положил трубку рядом с компьютером. Новый поворот, новая гонка, новые осложнения. Он переписал вложение с данными о Гудзоне Маккормике на дискету, даже не открывая его. Наклеил этикетку, найденную в ящике стола, и написал «Купер», для посторонних — безобидное имя.
Недолгий разговор с коллегой на мгновение перенес его домой, хотя дом стало теперь для него весьма смутным. Он чувствовал себя так, словно его астральное тело безучастно бродило по руинам его жизни, перемещаясь на тысячи километров, прозрачное, как призраки, которые все видят, но сами остаются невидимыми. Он находился одновременно и в доме Купера, и в кабинете, который они столько времени делили с ним в управлении, и в своем доме, пустующем уже столько месяцев, и на темных улицах Вашингтона.
— К чему все это? Хоть кто-нибудь во всей этой жалкой истории, среди этих несчастных людей понял это? И если понял, почему не объяснил всем?
Вот, может быть, самый достоверный ответ: никто ему не поверил…
Он закрыл глаза, и ему вспомнился разговор с отцом Кеннетом, священником, психологом в клинике, куда его поместили после того, как гибель Гарриет низвергла его в самое чрево земли. В перерыве между анализами и процедурами он сидел на скамейке в парке этого роскошного сумасшедшего дома. Сидел, уставившись в пространство, и боролся с желанием последовать за Гарриет ее же дорогой. Отец Кеннет подошел к нему, неслышно ступая по траве, и присел рядом на скамейку из кованого чугуна с темными деревянными рейками.
— Как дела, Фрэнк?
Он внимательно посмотрел на священника, прежде чем ответить. Долго вглядывался в вытянутое и бледное лицо заклинателя злых духов, в умные глаза ученого и священника, прекрасно понимающего противоречие между этими двумя понятиями. Кеннет был в цивильной одежде и вполне мог сойти за родственника кого-либо из пациентов.
— Я не сумасшедший, если вы это хотите услышать от меня.
— Знаю, что не сумасшедший, и ты прекрасно понимаешь, что не это я хотел услышать. Я действительно хотел узнать, как у тебя дела.
Фрэнк развел руками — жест этот мог означать и все что угодно, и весь мир.
— Когда я смогу уйти отсюда?
— Ты готов?
Отец Кеннет ответил вопросом на вопрос.
— Если спрошу сам себя, то отвечу, что никогда не буду готов. Поэтому и спросил Вас.
— Ты верующий, Фрэнк?
Священник посмотрел на него с горькой усмешкой.
— Пожалуйста, святой отец, не надо банальностей вроде «обрати свой взор к господу, и господь узрит тебя». Последний раз, когда наши взгляды встретились, бог отвел глаза в сторону…
— Не оскорбляй мой разум, а главное — свой собственный. Ты упорно считаешь, что я повторяю затверженную роль — наверное, потому, что сам затвердил свою. Я не случайно спросил, веришь ли ты в бога…
Фрэнк поднял глаза и принялся рассматривать садовника, сажающего клен.
— Мне это неинтересно. Я не верю в бога, отец Кеннет. И это не преимущество, что бы вы там ни думали.
Он повернулся и посмотрел на него.
— Это значит, что нет никого, кто простил бы мне зло, которое я творю.
И в самом деле, я всегда верил, что не совершаю никакого зла, подумал он, а вот ведь совершаю. Я постепенно, по капле лишал жизни человека, которого любил, того, кого должен был оберегать больше всех на свете.
Когда Фрэнк надевал ботинки, раздался телефонный звонок, вернувший его к действительности. Он прошел к телефону, оставленному на столе.
— Алло!
— Привет, Фрэнк, это я, Никола. Проснулся?
— Проснулся и готов действовать.
— Хорошо. Я только что звонил Гийому Мерсье, тому парню, о котором говорил. Он ждет нас. Хочешь поехать?
— Ну, как же! Газеты видел?
— Да. Пишут всякое. И можешь представить, в каких выражениях…
— Sic transit gloria mundi. Наплюй на все. У нас есть чем заняться. Жду тебя.
— Пара минут, и я буду.
Он выбрал свежую рубашку. Когда расстегивал пуговичку у воротника, зазвонил домофон. Он прошел через гостиную, чтобы ответить.
— Мистер Оттобре? Вас спрашивают.
Фрэнк решил, что Никола, говоря, про пару минут, и в самом деле уже рядом.
— Да, знаю, Паскаль. Пожалуйста, скажите что я немного задерживаюсь. Если не хочет ждать внизу, пусть поднимется.
Надевая рубашку, он услышал, что приехал лифт.
Он открыл дверь и увидел ее.
Перед ним стояла Елена Паркер — серые глаза, созданные, чтобы отражать звезды, а не скрытую боль. В полумраке коридора она молча смотрела на него. Фрэнк еще не успел одеться.
Ему показалось, будто повторяется сцена с Дуайтом Дархемом, консулом, только взгляд женщины дольше задержался на его шрамах. Он поспешил запахнуть рубашку.
— Здравствуйте, мистер Оттобре.
— Здравствуйте. Извините, что я в таком виде, но я ожидал другого человека.
Легкая улыбка Елены развеяла минутную неловкость.
— Не беспокойтесь, я поняла это по ответу консьержа. Так можно войти?
— Конечно.
Фрэнк посторонился. Елена прошла, чуть коснувшись его плечом и овеяв легким ароматом тонких, как воспоминание, духов, и словно заполнила собой все пространство.
Ее взгляд упал на пистолет, лежавший на консоли рядом со стереоустановкой. Фрэнк поспешно сунул его в ящик.
— Мне жаль, что это первое, что вы увидели здесь.
— Ничего страшного. Я выросла среди оружия.
Фрэнк представил ее девочкой в доме Натана Паркера, несгибаемого солдата, которого судьба посмела разозлить, подарив двух дочерей.
— Надо думать.
Он стал застегивать рубашку, радуясь, что можно чем-то занять руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85