Его смена начиналась с
двенадцати часов и заканчивалась в восемь. - Ничего похожего не доводилось
слышать.
- Он там один?
- Ага. Некоторые приходили, но тоже долго не могли выдержать. Ты бы
видела их лица, когда они выходили отсюда! Мурашки по телу!
- Дерьмовое дело! - сказала Сесиль. Она продавала билеты и работала в
будке снаружи. - Я бы не выдержала двух минут смотреть такое кино, всех
этих мертвых и все такое! Боже, я продала билет этому парню уже третий
сеанс подряд!
- Он выходил, купил у меня кока-колу и попкорн. Дал доллар на чай.
Скажу тебе, мне уже и не хотелось касаться его денег. Они похоже...
какие-то сальные или что-то вроде того.
- Подонок, похоже, развлекается там сам с собой. Похоже, разглядывает
всех этих мертвых, развороченные лица и развлекает сам себя. Кому-то надо
бы зайти туда и сказать ему, чтобы...
Смех опять усилился. Эмилиано вздрогнул, теперь звуки напомнили ему
крик мальчишки, которого он однажды пырнул в живот в драке на ножах. Смех
оборвался, перейдя в клокот и затем в тихое умиленное бормотание, которое
напомнило Сесили звуки, издаваемые наркоманами в одном из их мест, куда
она зачастила. Лицо ее стало как застывшее, пока смех не исчез, а потом
она сказала:
- Мне кажется, у меня и своих дел достаточно.
Она повернулась и заспешила в свою кассу и заперла за собой дверь.
Она решила, что в этом парне, сидевшем в кинотеатре, есть что-то
таинственное. Она видела его: это был крупный, здоровый, похожий на шведа
мужчина с курчавыми светлыми волосами, молочно-белой кожей и глазами, как
сигаретные окурки. Покупая у нее билет, он сверлил ее взглядом, но не
сказал ни слова. Колдун, решила она, и дрожащими пальцами развернула свой
журнал "Пипл".
Скорее бы восемь часов, молил Эмилиано. Еще раз посмотрел на наручные
часы. "Лики смерти, часть 4" должны скоро закончиться, и Вилли, старый
киномеханик-пьяница, будет менять пленку на "Мондо Бизарро", про рабство и
все такое прочее. Может, парень уйдет раньше, и тогда картину сразу же
сменят. Эмилиано сел на табуретку и стал опять читать комикс, пытаясь
заглушить страшные воспоминания, пробудившиеся у него от этого смеха.
Красный занавес зашевелился. Эмилиано сгорбил плечи, как будто его
хотели побить. Потом занавес раскрылся, и киноман возник в темном
вестибюльчике. Он уходит! Эмилиано чуть не засмеялся, глаза его застыли на
одной точке комикса. Он выходит из дверей!
Но киноман произнес слабым, почти детским голосом:
- Пожалуйста, мне большую чашку кока-колы и попкорн с маслом.
В животе у Эмилиано заболело. Не осмелясь посмотреть человеку в лицо,
он встал с табуретки, налил кока-колу из крана, достал попкорн и плеснул в
него масла.
- Пожалуйста, побольше масла, - попросил киноман.
Эмилиано добавил еще несколько капель масла и провел заказанное по
прилавку.
- Три доллара, - сказал он. К нему подлетела пятидолларовая бумажка.
- Сдачи не надо, - сказал человек, и сейчас в его голосе прозвучал
южный акцент. Озадаченный, Эмилиано взглянул на него. Киноман был около
шести футов и четырех дюймов ростом, был одет в желтую рубашку с короткими
руками и брюки цвета хаки с зеленью. Глаза его под густыми черными бровями
были завораживающе зелеными, контрастирующие с янтарным оттенком кожи.
Прежде Эмилиано посчитал его за южноамериканца, когда он подходил первый
раз, возможно, в нем было что-то от индейской крови. Волосы черные и
волнистые, прилизанные к черепу. Он уставился неподвижно на Эмилиано. - Я
хочу посмотреть кино еще раз, - спокойно произнес он, и в этом голосе
прозвучало нечто от бразильского акцента.
- Э... Через минуту должен начаться "Мондо Бизарро". Киномеханик,
наверно, уже заправил первую катушку...
- Нет, - сказал киноман, и слегка улыбнулся. - Я хочу посмотреть еще
раз _э_т_о_ кино. Прямо сейчас.
- Да. Но, послушайте. Я имею в виду... Я здесь не решаю, так ведь? Вы
же знаете? Я только работаю за прилавком. Я ничего не могу сказать
насчет...
Тут человек придвинулся и коснулся лица Эмилиано холодными
маслянистыми пальцами, отчего подбородок Эмилиано застыл, как
примороженный.
На секунду все вокруг как будто поплыло перед его глазами, а кости
его стали ледяными. Потом он моргнул, и все его тело вздрогнуло, он стоял
за прилавком, а киноман пропал. Черт! - подумал он. Подонок прикоснулся ко
мне. Он скомкал салфетку и вытер лицо, там где прикасались пальцы, но все
еще чувствовал оставшийся после них холод. Пятидолларовая бумажка
оставалась на прилавке. Он положил ее в карман и заглянул сквозь занавес в
кинотеатр.
На экране, расцвеченном сочными и чувственными красками, лежали
почерневшие трупы, извлеченные из столкнувшихся автомобилей пожарными.
Диктор говорил:
- Лики смерти - не шутка. Все, что вы увидите, было на самом деле.
Если вы хоть сколько-то слабонервны, вам лучше сейчас же уйти...
Киноман сидел в первом ряду. Эмилиано видел его профиль напротив
экрана. Опять послышался смех, и когда Эмилиано метнулся назад от занавеса
и поглядел на свои часы, он понял, что еще почти двадцать минут в жизни
его стали черной дырой. Он выскочил из двери и пробежал по лестнице в
будку киномеханика, где Вилли валялся на диванчике, читая Кастлера.
- Эй, - сказал Эмилиано. - Что происходит? Как это случилось, что ты
опять показываешь это дерьмо?
Вилли уставился на него через край своего журнала.
- У тебя не все дома? - спросил он. - Ведь это ты со своим приятелем
пришел ко мне и попросил меня об этом. Не прошло и пятнадцати минут. Вот я
и поставил снова. Не приписывай мне это дерьмо ни в коем случае. Как бы то
ни было, я не спорю со старыми извращенцами.
- Старые извращенцы? О чем ты говоришь?
- Твой приятель, - сказал Вилли. - Ему не меньше семидесяти. Со своей
бородой он похож на Рипа Ван Винкля. Откуда только такие извращенцы
берутся?
- Ты... с ума сошел, - прошептал Эмилиано. Вилли пожал плечами и
вернулся к своему журналу.
Сесиль на улице увидела, как Эмилиано убегал по тротуару. Он
обернулся к ней и прокричал:
- Больше меня здесь не будет. Никогда! Хватит!
И побежал дальше по Сорок Второй улице в темноту. Сесиль
перекрестилась, еще раз проверила замок на двери кассовой будки и,
помолясь, улеглась поспать до рассвета.
Сидевший на своем кресле в первом ряду киноман запустил руку в
попкорн с маслом и набил им рот. Перед ним были картины изувеченных тел,
извлеченных из руин лондонского здания, взорванного ирландскими
террористами. Он склонил голову набок, с интересом разглядывая вид
переломанных костей и крови. Камера, объектив которой замутился и дрожал,
сфокусировалась на обезумевшем лице молодой женщины, баюкавшей мертвого
ребенка.
Киноман хохотал так, словно смотрел комедию. В его смехе были отзвуки
визга напалмовых бомб, зажигательных снарядов и ракет Томагавк, он эхом
отзывался в кинотеатре, и если бы там были другие люди, каждый из них был
бы измучен воспоминаниями о своих собственных ужасах.
В отраженном от экрана свете лицо человека претерпело изменения.
Больше он не напоминал ни шведа, ни бразильца, не было у него и бороды
Рипа Ван Винкля, черты лица его сливались в что-то одно, как будто
медленно плавилась восковая маска, кости под кожей меняли свою форму.
Черты сотен лиц возникали и пропадали, как гноящиеся шрамы. Пока на экране
показывали вскрытие на последней стадии, человек всплескивал руками в
радостном оживлении.
"Уже пора!" - думал он. - "Пора уже представлению начинаться!"
Много времени ждал он поднятия занавеса, много износил лиц и кож, и
момент приблизился, подошел очень близко. Он видел крен, ведущий к
разрушению, сквозь множество глаз, нюхал пламя, и дым, и кровь в воздухе
как смертельно пьянящие духи. Момент приближался, и этот момент будет
принадлежать ему.
О, да! Пора уже представлению начинаться!
Он был терпеливым созданием, но сейчас едва мог удержаться, чтобы не
пуститься в пляс. Возможно, короткий "ватуси" там, в проходе, будет
кстати, тогда он раздавит этого таракана за кондитерским прилавком. Это
похоже на ожидание празднования дня рождения, и, когда свечи зажгутся, он
откинет голову и зарычит так громко, что Бог содрогнется.
Уже пора! Уже пора!
Когда же оно начнется? - волновался он. Кто первым нажмет кнопку - не
имеет значения, он почти слышал, как разбивается стекло, опускается
предохранительная скоба и пламя разгорается в ракетоносителях. Это была
музыка Голанских высот, Бейрута и Тегерана, Дублина и Варшавы,
Иоханнесбурга и Вьетнама - только на этот раз музыка закончится последним
оглушительным крещендо.
Он засунул пригоршню попкорна в рот, жадно открывшийся посреди правой
щеки. "Партия окончена!" - подумал он и захихикал, подобно скрежету
стекла. Прошлой ночью он сошел с автобуса из Филадельфии, и прогуливаясь
по Сорок Второй улице, увидел, что показывают этот фильм. Он
воспользовался этой возможностью получить наслаждение от просмотра "Лиц
смерти, часть 4", как всегда, где ему удавалось. Позади зрелища, конечно,
как всегда была небольшая толпа, но он всегда мог узнать среди нее себя.
Там было много от него, стоящего над кучей трупов после взрыва на
футбольном стадионе в Италии, выглядевшего прилично напуганным, в другом
случае он промелькнул, уже с другим лицом, в массовой резне в аэропорте
Парижа.
Потом он путешествовал, меняя автобусы, от города к городу,
разглядывая Америку. В Европе было так много террористических групп и
вооруженных банд, что его влияния не требовалось, хотя ему и доставило
удовольствие подготовить эту мощную бомбочку в Бейруте. Он побыл немного в
Вашингтоне, но там нигде, ни в одном кинотеатре не показывали "Лики
смерти, часть 4". Но все же в Вашингтоне было так много возможностей, и
если потолкаться среди пентагоновских мальчиков и членов Кабинета
Министров на какой-нибудь из вечеринок, то невозможно предсказать, что
может из этого выйти возбуждающего.
Теперь все закручивалось вокруг него. Он ощущал нервные пальцы,
зависшие над красными кнопками по всему миру. Летчики реактивных самолетов
готовы сражаться, командиры подлодок вслушиваться в подводные шумы, старые
львы готовы кусаться. И что самое изумительное, так это то, что они делали
это сами по себе. Он чувствовал свою почти полную ненужность для этого, но
его звездный час быстро приближался.
Единственное, что его беспокоило, чтобы это быстро не кончилось, даже
при всем том, что молния готова сверкнуть. Нужно, чтобы оставались еще
островки людей, чтобы маленькие городки боролись за выживание, как крысы у
взорванного фундамента. Он очень хорошо понимал, что огненные смерчи,
ураганы радиации и черные дожди уничтожат большинство их, а те, кто
останутся, тысячу раз пожалеют, что не погибли.
А в конце всего он станцует "ватуси" и на их могилах.
Уже время! Тик-так, тик-так, думал он. Ничто не остановит время.
Он - терпеливое создание, но ждать пришлось слишком долго. Еще
несколько часов только разожгут его аппетит, а он очень, очень голоден. А
пока он наслаждался, разглядывая себя в этом фильме.
Занавес поднимается! - думал он, и рот в середине его лба
ухмыльнулся, прежде чем исчезнуть в плоти, подобно червю в мокрой земле.
Время зрелищ!

7. СУДНЫЙ ДЕНЬ
10 часов 16 минут (восточное время).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150