Она состояла из трех официальных постановлений и предложения от Института мотелей в Сент-Луисе. Институт предлагал работу управляющего за двадцать тысяч долларов в год.
Все, что я должен был сделать, — это заполнить регистрационную анкету и отправить ее в Институт регистратору. Если у меня есть жена, следовало послать и ее данные.
Я сидел, забавляясь мыслью о том, не заполнить ли в самом деле анкету, но потом решил сначала пойти пообедать. И еще я принял одно чрезвычайно важное решение: позвонить Сюзанне Дрю и пригласить ее пообедать со мной, объяснив, что это сугубо по делу.
В телефонной книге ее номера не было. Я запросил справочную. Но и в их списках этот номер не значился. Она оказалась недостижимой.
Но прежде, чем выйти на улицу, я проверил свою справочную службу. Сюда и передала для меня Сюзанна свой номер.
— Я все время пытался разыскать тебя, — сказал я.
— А я все время была у себя.
— Я хочу сказать — все время до тех пор, пока не узнал, что ты специально передала свой номер.
— Вот как? Что это тебе взбрело в голову?
— Институт мотелей из Сент-Луиса сделал прекрасное предложение для супружеской пары.
— Это достойно внимания. Мне всегда так хотелось уехать и заведовать мотелем.
— Прекрасно. Тогда пойдем пообедаем и обсудим наши намерения. Поскольку тебе это по сердцу, телевидение оставим. Так же как и все эти авангардистские движения.
— Извини меня, Лью, я с удовольствием пообедаю с тобой, но только в другой вечер, не сегодня. Но я очень благодарна, что ты подумал обо мне сегодня днем. Мне было очень плохо.
— Боюсь, что я же и был виной этому.
— Нет. Просто у меня сейчас паршивая жизнь. А ты и твои фотографии сыграли роль своеобразного катализатора.
— Тогда не можешь ли ты принять меня у себя? Я принесу обед из кулинарии. И куплю тебе гардении.
— Нет. Сегодня я не хочу тебя видеть.
— Ты еще не изменила решения ничего не говорить мне о своем сегодняшнем телефонном разговоре?
— Нет. В моей жизни есть кое-что, о чем тебе совсем не обязательно знать.
— А я предположил, что именно это и навело тебя на мысль оставить мне свой номер. Если не это, то что же?
— Я обнаружила кое-что для тебя: фотографию Кэрол, сделанную в сорок пятом году.
— Я приеду за ней. Ты ведь так и не рассказала, как вы встретились. Ты знаешь, о чем я говорю.
— Пожалуйста, не приходи. Я пришлю с посыльным.
— Ну, если ты настаиваешь... Я буду у себя в конторе. — Я дал адрес.
— Лью? — она говорила почти шепотом, с особым напряжением в голосе. — Ты ведь не начнешь действовать, а? Стараться выведать мои собственные секреты? Ты ведь не играешь сейчас?
— Это не игра, — ответил я.
— Тем более. Благодарю тебя.
Я сидел и еще и еще раз вспоминал наш разговор. Я подумал, что ей сильно досадил мужчина или мужчины. В конце концов я не пошел обедать и рассердился на самого себя. Так я сидел и растравлял себя, пока не появился посыльный от Сюзанны.
Это был молодой негр в форме, говоривший так, словно он окончил колледж. Он вручил мне запечатанный конверт, который я тут же вскрыл.
В нем находилась одна-единственная глянцевая фотография, положенная между двумя листами плотной гофрированной бумаги. Фотография юной блондинки, одетой в парик пажа и купальник. Объяснить ее красоту было непросто. Она заключалась в ее чистом лбе, и в гармоничной линии щек, и в совершенной округлости подбородка, и в ее абсолютной женственности, светившейся в глазах.
Из праздного любопытства я перевернул отпечаток, надеясь увидеть имя фотографа. На обратной стороне красными чернилами при помощи резинового штампа было выдавлено: Фотопредприятие «Гарольд „Хар“ Харлей», отель «Барселона».
— Я больше не нужен? — спросил посыльный.
— Нет. — Я дал ему десять долларов.
— Это слишком много. Мне уже заплатили.
— Знаю. Но прошу вас купить букет гардений и передать их миссис Дрю.
Он сказал, что сделает.
Глава 12
События 1945 года ушли в далекое прошлое. Здание отеля существовало, но, помнится, я слышал, будто его закрыли. Я долго ехал вниз по Сансет-стрит по направлению к шоссе, идущему по побережью, обдумывая свои шансы разыскать Гарольда Харлея. Поэтому я и хотел взглянуть на дом, где когда-то жили Харлей и Кэрол.
Это было огромное старое строение в стиле «ранней голливудской Византии» с оштукатуренными куполами и минаретами и закругленными верандами, где выдающиеся личности далекого прошлого потягивали контрабандный ром. Яркие лучи фонарей со станции технического обслуживания, расположенной на другой стороне шоссе, освещали дом с отслоившейся краской и выбитыми окнами.
Оставив машину возле заросших сорняками разломанных бетонных ворот, я подошел к парадной двери. За стеклом на штукатурке висела табличка с объявлением о банкротстве и приписка, что здание в сентябре будет продаваться с аукциона.
Я зажег фонарик и посветил внутрь, в коридор. Обстановка в коридоре еще полностью сохранилась, но создавалось впечатление, будто несколько поколений домовладельцев не заменяли ее. Ковры были вытерты, кресла продавлены. Вообще это местечко показалось мне вполне подходящим для того, чтобы здесь собиралась толпа привидений.
Я пошел вдоль круглой веранды, прокладывая себе путь между размокшей под дождями плетеной мебели, затем посветил фонарем в доходящее до полу окно. Там оказалась столовая: стояли столы, на них лежали свернутые треугольниками салфетки, но все это было покрыто толстым слоем пыли. Самое подходящее место для вечерней трапезы привидений.
Отдав таким образом дьяволу дьявольское и утвердив себя через это в настоящем времени, я вернулся к входным дверям и громко постучал фонарем по стеклу. Где-то внутри здания в дальнем конце коридора показался свет. Он двигался по направлению ко мне.
Огромный мужчина, шедший так, словно у него больные ноги, нес электрический фонарь. В его отблесках я смог рассмотреть лицо этого человека. Грубый, загнутый книзу нос, выпуклый лоб, пересохшие губы. Это было как бы усохшее лицо ребенка, никогда не пившего ни одного глотка воды. И еще я увидел в его руке револьвер.
Он направил оружие на меня, ослепил светом фонаря и прокричал сквозь стекло:
— Здесь закрыто! Ты что, читать не умеешь?
— Я хочу поговорить с тобой.
— А я не хочу! Убирайся вон, мошенник!
Он сделал недвусмысленное движение револьвером. По его голосу и взгляду я понял, что он здорово пьян. Пьяный с револьвером и явным намерением пустить его в ход. Это мог быть и убийца. Тогда я сделал еще одну попытку:
— Вы не знаете фотографа по имени Гарольд Харлей, который когда-то бывал здесь?
— Никогда не слышал о таком. А сейчас ты уберешься отсюда раньше, чем я сделаю в тебе дырку. Ну!
Он поднял свой тяжелый револьвер. Я ретировался через шоссе к станции техобслуживания. Подвижный мужчина в испачканном комбинезоне вылез из-под подвешенной на крюк машины и предложил мне бензин.
— Мне хватит десяти литров, — сказал я. — Что это за личность в отеле «Барселона»? Он выглядит так, словно его обработал медведь.
— Вы нарвались на Отто Сайпа.
— Если это и есть имя сторожа...
— Да. Он так долго работал там, что теперь убежден, будто все это его собственность.
— Долго? Как долго?
— Лет двадцать, а то и побольше. Я сам здесь с войны, а он пришел еще до меня. Он был их сыщиком.
— Гостиничный детектив?
— Он говорил мне, что когда-то служил офицером в полиции. Если это так, он, должно быть, не многому там научился. Масло проверить?
— Не беспокойтесь, я только что менял его. Вы уже были здесь в сорок пятом году?
— Именно тогда я открылся. Видите ли, я рано ухожу с работы, так что...
— Я частный детектив. Мое имя — Арчер. — Я протянул ему руку.
— Дали. Бен Дали.
— В сорок пятом году в «Барселоне» останавливался человек по имени Гарольд Харлей. Он был фотографом.
— Да, я помню его. — Лицо Дали вновь стало приветливым. — Он сфотографировал меня с женой в качестве платы за бензин. Эта фотография все еще висит у нас дома.
— Вы не знаете, где он сейчас?
— Извините, но я не видел его лет десять.
— Когда вы его встречали в последний раз?
— У него была небольшая студия на «Тихоокеанских скалах». Я заходил туда к нему раз или два — поприветствовать. Но не думаю, что он до сих пор там.
— Я вижу, он нравился вам?
— Конечно. Это был совершенно безобидный человек.
Люди могут и измениться. Я показал Дали фотографию Кэрол. Он ее не знал.
— Не можете ли вы дать мне его адрес на «Тихоокеанских скалах»?
— Я могу лишь объяснить, как туда добраться.
Он рассказал мне, что студия находилась на соседней улице, следующая дверь за небольшим ресторанчиком.
Найти ресторанчик оказалось довольно просто, но здание со следующей дверью было занято под книжную лавку.
Молодая женщина в розовых чулках и с прической «хвостик пони» командовала кассовым аппаратом. Она печально посмотрела на меня, а когда я спросил о Гарольде Харлее, вообще закрыла глаза.
— Кажется, это был фотограф. Он работал здесь одно время.
— Где он может быть сейчас?
— Не имею ни малейшего представления. Честное слово. Мы сами здесь еще меньше года.
— Как идут дела?
— Отрабатываем арендную плату.
— Кому вы ее выплачиваете?
— Человеку, содержащему ресторанчик рядом. За ту цену, которую он назначил, он должен был бы бесплатно кормить нас. Его зовутмистер Веркон. Только не выдайте меня, если будете разговаривать с ним. Мы ему должны за аренду за прошлый месяц.
Я купил книгу и пошел пообедать в это заведение. Там я мог спокойно поесть, даже не снимая шляпы. В ожидании заказанного бифштекса я спросил о мистере Верконе у официантки. Она указала на повара в белом колпаке, который только что бросил на решетку мою будущую трапезу.
— Мистер Веркон, этот джентльмен хочет поговорить с вами.
Он повернулся за стойкой, показав тонкое неулыбчивое лицо с блестящей белой бородкой, закрывавшей весь подбородок.
— Вы сказали, что хотите с кровью. Вы и получите с кровью, — сказал он, размахивая лопаточкой для переворачивания мяса.
— Прекрасно. Я слышал, что соседняя лавка принадлежит вам.
— Да. И следующая за ней — тоже. — Тут его посетила одна мысль: — Вы хотите снять помещение?
— Я разыскиваю одного человека, фотографа по имени Гарольд Харлей.
— Он арендовал у меня лавку довольно долго. Но так и не смог закрепиться в ней. В этом городе слишком много фотографов. Он продержался лет семь или восемь после войны, а потом возвратил ее мне.
— Не знаете, где он сейчас?
— Нет, сэр, я не знаю.
Тут он услышал, что шипение мяса достигло определенной интенсивности. Он отошел и перевернул его лопаточкой, после чего возвратился ко мне.
— Не хотите ли французского соуса?
— Нет, спасибо. Какие у вас последние сведения о Харлее?
— Последнее, что я слышал о нем, это то, что он перебрался в Долину лет десять назад. Он пытался продолжить свое дело прямо у себя дома в Ван-Найте. Он прекрасный фотограф и делал прекрасные снимки моего мальчика на празднике конфирмации, но у него совершенно не деловая голова. Я-то это знаю, потому что он остался мне должен за аренду за три месяца.
Вошли шестеро молодых людей и выстроились вдоль буфетной стойки. В их волосах был ветер, в ушах — песок, а на спинах одинаковых вязаных курток — слово «Буревестник», нанесенное через трафарет. Все они — и ребята и девушки — заказали по два рубленых шницеля. Один из парней опустил 25-центовик в автомат, который заиграл песню «Буря безгрешна».
Мистер Веркон достал из холодильника двенадцать лепешек-шницелей и положил их на решетку жариться. Затем выложил на тарелку мой бифштекс, добавил маленькую кучку жареного картофеля и принес мне.
— Я мог бы поискать тот адрес в Ван-Найте, если это, конечно, важно. Он есть у меня на счетах, по которым Харлей выплачивал мне арендную плату.
— Это важно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38