! Сколько раз писали не то?! Не про тех! Бездумно и безответственно! Сколько раз поддавались настроению, минутной выгоде или просто безразличию?! Стало стыдно за себя, и я начал заниматься фактом… Здесь все, как в математике. Никаких изначальных эмоций… Где вас высадить?
— Если не затруднит, возле издательства «Уорлд».
— Имеете с ними дело?
— Да.
— Престижная контора… Желаю успеха. Если что-нибудь наскребете, звоните, посмотрим еще раз в моих папках, чем не шутит черт.
— Когда бог спит.
— Что, простите?
— Это русская пословица: «Чем черт не шутит, когда бог спит».
— В нынешнем русском языке режим позволяет употреблять слово «бог»? — удивился «сэр Все».
Степанов улыбнулся…
— Выпишите наши журналы; мы, по-моему, выпускаем современную прозу на английском языке, не надо тратиться на переводчика.
— Кстати, — затормозив возле высокого, в стиле ампир здания, заметил «сэр Все», — не почувствовал в вас русского, вы на них не похожи.
— Скольких русских вы видели?
— Ни одного, но я ведь смотрю фильмы.
— В таком случае, вы не похожи на американца, — ответил Степанов. — Я резервирую право позвонить вам, если у меня получится то, что я задумал, можно?
— Разумеется, — ответил «сэр Все» раскатисто, и Степанов рассмеялся, словно сбрасывая постоянное ожидающее нетерпение, оттого что снова вспомнил свою подругу с ее любимым, таким русским, бездумно-веселым «р-р-разумеется».
…Из вестибюля издательства Степанов позвонил в Пресс-центр, поинтересовался, нет ли каких новостей. Ему ответили, что особых новостей нет, но для него пришло письмо из Мадрида.
"Дорогой Степанов!
Ты наверняка удивишься моему ответу, ибо я помню, как ты издевался над моей нелюбовью писать подробные письма. Я бы и не написал при всем моем к тебе дружестве, если бы тут у нас не случилось любопытное происшествие: великолепный и очень смелый материал профессора Вернье из Парижа (ты наверняка о нем слыхал, талантлив и компетентен) был снят из номера под нажимом сил, с которыми, увы, нельзя не считаться, потому что деньги на редакцию идут из банков, поди с ними не посчитайся!
На твой вопрос я не могу ответить определенно, да и никто пока не ответит, однако я с радостью дам тебе пищу для размышлений, попробуй поискать в том направлении, которое я определю.
Что я имею в виду?
Объясню: у меня в архиве есть графическая схема связей крупнейших фондов, которые финансируют как джентльменов из ЦРУ, так и ряд прелюбопытнейших общественных организаций. Документ этот секретный, но его заполучили в Лэнгли люди, которые очень любят свою страну и радеют о престиже Штатов, потому-то и начали необъявленную войну против спрута, переправив материалы ряду журналистов, которым они верят, в Токио, Мадрид, Стокгольм и Западный Берлин. Эти люди поставили условием публиковать их данные лишь в экстремальной ситуации. Я обратился к одному из них с вопросом, могу ли сейчас попробовать напечатать схему в одной из наших газет. Мне ответили согласием. Поэтому, никак не нарушая моего с ними дружеского уговора, я вправе распорядиться документом по моему усмотрению.
Итак, Степанов, смотри, что получается.
В Северной Америке существует, к примеру, «Конгресс за свободу культуры». Кто его поддерживает? Официально — «Хоблитцел фаундэйшн». С кем связан «Хоблитцел»? С фондом «Тауэр», с «Борден траст», с фондом «Монро». Каждая из этих трех организаций сотрудничает с ЦРУ, оказывая Лэнгли весомую денежную поддержку. Таким образом, связь «свободной культуры» с ЦРУ абсолютна. Или другое. Существует «Институт по международному исследованию проблемы труда». Этот «институт» активно поддерживает «фонд Каплана». С кем связан, в свою очередь, Каплан? С благотворительными организациями «Готхам», «Борден траст», с фондами «Эндрю Хамильтон», «Эдзель», «Монро» и другими. Все эти фонды так же питают ЦРУ, получая взамен какую-то помощь из Лэнгли. Какую? Понять это можно лишь в том случае, если выяснить, кто стоит за организациями Хоблитцела, Каплана, Маршалла, Рабба, Бэйрда, Фридрика Брауна, Андерсена, ибо они главные посредники между организациями типа «Афро-американский институт», фирмой «Исследования политических операций», «Синодом священников русских церквей, находящихся вне России», «Институтом международного образования», «Американским обществом африканской культуры», «Институтом по изучению проблемы администрации», «Исследовательской организацией по изучению проблем Северной Африки», «Американскими друзьями Среднего Востока», «Афро-американским институтом». Это то, что стало известно североамериканским патриотам; узнать все они, естественно, не могут, но даже в том, что они открыли, угадывается любопытнейшая закономерность; из двенадцати организаций — я не упомянул «Национальную студенческую ассоциацию», ее финансируют «Фридрик Браун» и «Сидней Рабб», связанные через «фонды» с ЦРУ — три повернуты к проблемам Африки, а одна — напрямую к Северной Африке; проводится огромная исследовательская работа в странах с португальским и испанским языком; изучается негритянская культура; таким образом, Африка сделалась опытным полем как для работ со «своими» неграми в Штатах, так и с негритянским населением Южной Америки. Проблемами собственно Африки более всего занимается «Исследовательский институт по вопросам Северной Африки», именно там разведка США закрепилась еще в сорок втором году, когда янки вытеснили и де Голля и Черчилля (во время вторжения), игра была сложной и архиперспективной, как сейчас становится ясно (говорят, профессор Вернье обладает исключительным материалом по этому вопросу, но пока что придерживает; если же он решится «отлить пулю», то реакция ЦРУ может быть непредсказуемой; ребята из Лэнгли долго помнят тех, кто причиняет им неудобства).
И что самое интересное: вроде бы, подчеркиваю, вроде бы Дигон ни в одном из этих «фондов» не просматривается, в то время как лютую активность (но это мнение журналистов, фактов нет) развил концерн Дэйвида Ролла. Информация пришла ко мне только вчера и крайне заинтересовала, потому-то я и пишу тебе это письмо, проклиная все и вся, страх как не люблю сочинять подобные послания. Фу, устал, пот струится по моему изможденному лицу.
И еще: Дэйвид Ролл давно и упорно пролезает и в Африку, и в Южную Америку, его туда не очень-то пускают Рокфеллеры и Морганы, но этот парень знает, чего он хочет, и умеет драться за место под солнцем. Не он ли подставляет Дигона? Старик — фигура одиозная, вполне империалистическая, оттого антипатичная всем. Но почему именно Дигона? Отчего никто не нападает на Рокфеллеров, как это было во время американской интервенции в Гватемале? Вопрос интересен, но дать на него ответ тебе может другой, а никак не твой друг
Хуан Мануэль".
62
21.10.83 (11 часов 12 минут)
Шеф международного отдела издательства «Уорлд» Раймон-Пьер Жюри был молод и похож более на метрдотеля, чем на издательского деятеля, так он был вылощен, выверен, учтив и насторожен во время разговора.
— Да, и вторая книга прошла хорошо, месье Степанов, мы намерены издать ее массовым тиражом, в простой обложке, малым форматом, но мне придется нанять нового переводчика, того, кто живет здесь, на западе, и поэтому чувствует все новое, что пришло в язык за последние годы. Согласитесь, язык постоянно меняется, а ваш переводчик — завзятый традиционалист, слишком долго был в России, ему за семьдесят, по-моему, он уже давно не выходит на улицу, а живет телевизором, но разве на нашем телевидении язык? Мусор, условность и жеманство… Эта дополнительная работа, конечно, скажется на вашем гонораре, но мы дадим большой тираж, посоветуйтесь со своим адвокатом, я жду диалога…
— Спасибо, непременно, — ответил Степанов, мучительно готовясь к разговору. Его всегда прошибал пот, когда приходилось заводить речь о деньгах, он не умел торговаться, завышать цену, подавать себя; все это казалось ему отвратительным настолько, что после того, как договор был подписан, он менял мокрую рубашку, принимал душ и выпивал стакан водки — хоть как-то, но снять стресс.
Степанов был убежден, что торговля о цене творчества (как, впрочем, и любой другой работы) недостойна; его бесило, когда слесарь, починивший кран, на вопрос, сколько ему за этот труд полагается, блудливо отвечал: «Сколько дадите». Сначала Степанов ярился, объясняя, что надо знать и ценить свой труд, определенный качеством и временем, на него затраченным, но все было бесполезно. Эта постоянная привычка обязательно «порядиться» — а шло это от слова «ряд», и так уж получилось, что за этим словом чудилось другое, страшное: «охотнорядцы», черная сотня, торжество пьяни, норовящей урвать просто так, без труда, — вызывала в нем отвращение, и однажды на очередной его вопрос, выслушав приевшееся «сколько дадите», он протянул десять копеек. Какой же крик начался! Как позорили его, оскорбляли «буржуем», пока, наконец, не было сформулировано: «Ложи на бутылку».
Поэтому, когда его спрашивали, какой гонорар он бы хотел получить, Степанов всегда отвечал: «Самый высокий. В случае, если вас не устроит качество моей работы, я верну аванс».
Но сейчас в издательство к Раймону-Пьеру Жюри он пришел для того, чтобы любым путем получить хоть самый мизерный гонорар, потому что обязан был арендовать машину и сегодня же отправиться по двум известным ему ныне адресам… Степанов знал, что в аэропорту, даже самом маленьком, или на вокзале он сразу же, за десять минут, предъявив паспорт и водительские права, уплатив сто долларов за неделю, получит автомобиль; на бензин, если каждая заправка стоит двадцать долларов, надо еще долларов двести; две ночи вполне можно переспать в машине; в крайнем случае, снять место в мотеле, это долларов пятнадцать; двадцать на еду; сколько же это будет в здешних франках? Тысячи полторы, не меньше, подумал он; я уложусь, тем более еще осталось кое-что, перекручусь как-нибудь.
— У меня к вам предложение, месье Жюри… Я принимаю любые условия, связанные с переизданием моей книги, без консультации с адвокатом, тем более что у меня нет его… Зато у меня есть сюжет, связанный с обстоятельствами гибели Леопольдо Грацио…
— О, как интересно! У вас есть синопсис?
— Что это?
— Вы должны написать — страничек на десять, не больше — краткое содержание будущей книги, проспект, чтобы мы смогли проследить развитие сюжета, почувствовать ритмику вещи, посоветоваться с нашим отделом, ведающим коммерцией, без них трудно принимать решение, ничего не попишешь, я прекрасно понимаю ваше отношение к торговцам, прекрасно понимаю, но тем не менее…
— Как долго придется ждать ответа?
— О, я постараюсь управиться за три — пять дней…
— Месье Жюри, к сожалению, в моем распоряжении лишь сегодняшний и завтрашний день, я должен завтра арендовать машину и выехать для сбора материалов…
— Хорошо, я постараюсь все решить через день после того, как вы оставите мне проспект…
— Дома я не пишу проспектов в журналы и издательства, — обидевшись на что-то, сказал Степанов. — Мне нужно полторы тысячи франков, даже тысяча двести; вычтите эту сумму из будущего гонорара за переиздание, и все тут…
— Ах, вот какое предложение… Что ж, это легче, я посоветуюсь и буду ждать от вас звонка завтра в десять пятнадцать, месье Степанов, очень рад вашему визиту, знайте, что это здание — ваш дом, где всегда искренне, от всего сердца ждут вас…
Вернувшись в отель, Степанов достал записную книжку, похожую на колоду старых бабушкиных карт, и начал листать ее, внимательно просматривая имена; книжку эту он вел еще с вьетнамской войны, даже во время похода по тропе Хо Ши Мина она была с ним; там у партизан он встретился с французским журналистом Луи Кразьеном, обменялись телефонами; потом часто встречались и в Москве, и в Париже;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
— Если не затруднит, возле издательства «Уорлд».
— Имеете с ними дело?
— Да.
— Престижная контора… Желаю успеха. Если что-нибудь наскребете, звоните, посмотрим еще раз в моих папках, чем не шутит черт.
— Когда бог спит.
— Что, простите?
— Это русская пословица: «Чем черт не шутит, когда бог спит».
— В нынешнем русском языке режим позволяет употреблять слово «бог»? — удивился «сэр Все».
Степанов улыбнулся…
— Выпишите наши журналы; мы, по-моему, выпускаем современную прозу на английском языке, не надо тратиться на переводчика.
— Кстати, — затормозив возле высокого, в стиле ампир здания, заметил «сэр Все», — не почувствовал в вас русского, вы на них не похожи.
— Скольких русских вы видели?
— Ни одного, но я ведь смотрю фильмы.
— В таком случае, вы не похожи на американца, — ответил Степанов. — Я резервирую право позвонить вам, если у меня получится то, что я задумал, можно?
— Разумеется, — ответил «сэр Все» раскатисто, и Степанов рассмеялся, словно сбрасывая постоянное ожидающее нетерпение, оттого что снова вспомнил свою подругу с ее любимым, таким русским, бездумно-веселым «р-р-разумеется».
…Из вестибюля издательства Степанов позвонил в Пресс-центр, поинтересовался, нет ли каких новостей. Ему ответили, что особых новостей нет, но для него пришло письмо из Мадрида.
"Дорогой Степанов!
Ты наверняка удивишься моему ответу, ибо я помню, как ты издевался над моей нелюбовью писать подробные письма. Я бы и не написал при всем моем к тебе дружестве, если бы тут у нас не случилось любопытное происшествие: великолепный и очень смелый материал профессора Вернье из Парижа (ты наверняка о нем слыхал, талантлив и компетентен) был снят из номера под нажимом сил, с которыми, увы, нельзя не считаться, потому что деньги на редакцию идут из банков, поди с ними не посчитайся!
На твой вопрос я не могу ответить определенно, да и никто пока не ответит, однако я с радостью дам тебе пищу для размышлений, попробуй поискать в том направлении, которое я определю.
Что я имею в виду?
Объясню: у меня в архиве есть графическая схема связей крупнейших фондов, которые финансируют как джентльменов из ЦРУ, так и ряд прелюбопытнейших общественных организаций. Документ этот секретный, но его заполучили в Лэнгли люди, которые очень любят свою страну и радеют о престиже Штатов, потому-то и начали необъявленную войну против спрута, переправив материалы ряду журналистов, которым они верят, в Токио, Мадрид, Стокгольм и Западный Берлин. Эти люди поставили условием публиковать их данные лишь в экстремальной ситуации. Я обратился к одному из них с вопросом, могу ли сейчас попробовать напечатать схему в одной из наших газет. Мне ответили согласием. Поэтому, никак не нарушая моего с ними дружеского уговора, я вправе распорядиться документом по моему усмотрению.
Итак, Степанов, смотри, что получается.
В Северной Америке существует, к примеру, «Конгресс за свободу культуры». Кто его поддерживает? Официально — «Хоблитцел фаундэйшн». С кем связан «Хоблитцел»? С фондом «Тауэр», с «Борден траст», с фондом «Монро». Каждая из этих трех организаций сотрудничает с ЦРУ, оказывая Лэнгли весомую денежную поддержку. Таким образом, связь «свободной культуры» с ЦРУ абсолютна. Или другое. Существует «Институт по международному исследованию проблемы труда». Этот «институт» активно поддерживает «фонд Каплана». С кем связан, в свою очередь, Каплан? С благотворительными организациями «Готхам», «Борден траст», с фондами «Эндрю Хамильтон», «Эдзель», «Монро» и другими. Все эти фонды так же питают ЦРУ, получая взамен какую-то помощь из Лэнгли. Какую? Понять это можно лишь в том случае, если выяснить, кто стоит за организациями Хоблитцела, Каплана, Маршалла, Рабба, Бэйрда, Фридрика Брауна, Андерсена, ибо они главные посредники между организациями типа «Афро-американский институт», фирмой «Исследования политических операций», «Синодом священников русских церквей, находящихся вне России», «Институтом международного образования», «Американским обществом африканской культуры», «Институтом по изучению проблемы администрации», «Исследовательской организацией по изучению проблем Северной Африки», «Американскими друзьями Среднего Востока», «Афро-американским институтом». Это то, что стало известно североамериканским патриотам; узнать все они, естественно, не могут, но даже в том, что они открыли, угадывается любопытнейшая закономерность; из двенадцати организаций — я не упомянул «Национальную студенческую ассоциацию», ее финансируют «Фридрик Браун» и «Сидней Рабб», связанные через «фонды» с ЦРУ — три повернуты к проблемам Африки, а одна — напрямую к Северной Африке; проводится огромная исследовательская работа в странах с португальским и испанским языком; изучается негритянская культура; таким образом, Африка сделалась опытным полем как для работ со «своими» неграми в Штатах, так и с негритянским населением Южной Америки. Проблемами собственно Африки более всего занимается «Исследовательский институт по вопросам Северной Африки», именно там разведка США закрепилась еще в сорок втором году, когда янки вытеснили и де Голля и Черчилля (во время вторжения), игра была сложной и архиперспективной, как сейчас становится ясно (говорят, профессор Вернье обладает исключительным материалом по этому вопросу, но пока что придерживает; если же он решится «отлить пулю», то реакция ЦРУ может быть непредсказуемой; ребята из Лэнгли долго помнят тех, кто причиняет им неудобства).
И что самое интересное: вроде бы, подчеркиваю, вроде бы Дигон ни в одном из этих «фондов» не просматривается, в то время как лютую активность (но это мнение журналистов, фактов нет) развил концерн Дэйвида Ролла. Информация пришла ко мне только вчера и крайне заинтересовала, потому-то я и пишу тебе это письмо, проклиная все и вся, страх как не люблю сочинять подобные послания. Фу, устал, пот струится по моему изможденному лицу.
И еще: Дэйвид Ролл давно и упорно пролезает и в Африку, и в Южную Америку, его туда не очень-то пускают Рокфеллеры и Морганы, но этот парень знает, чего он хочет, и умеет драться за место под солнцем. Не он ли подставляет Дигона? Старик — фигура одиозная, вполне империалистическая, оттого антипатичная всем. Но почему именно Дигона? Отчего никто не нападает на Рокфеллеров, как это было во время американской интервенции в Гватемале? Вопрос интересен, но дать на него ответ тебе может другой, а никак не твой друг
Хуан Мануэль".
62
21.10.83 (11 часов 12 минут)
Шеф международного отдела издательства «Уорлд» Раймон-Пьер Жюри был молод и похож более на метрдотеля, чем на издательского деятеля, так он был вылощен, выверен, учтив и насторожен во время разговора.
— Да, и вторая книга прошла хорошо, месье Степанов, мы намерены издать ее массовым тиражом, в простой обложке, малым форматом, но мне придется нанять нового переводчика, того, кто живет здесь, на западе, и поэтому чувствует все новое, что пришло в язык за последние годы. Согласитесь, язык постоянно меняется, а ваш переводчик — завзятый традиционалист, слишком долго был в России, ему за семьдесят, по-моему, он уже давно не выходит на улицу, а живет телевизором, но разве на нашем телевидении язык? Мусор, условность и жеманство… Эта дополнительная работа, конечно, скажется на вашем гонораре, но мы дадим большой тираж, посоветуйтесь со своим адвокатом, я жду диалога…
— Спасибо, непременно, — ответил Степанов, мучительно готовясь к разговору. Его всегда прошибал пот, когда приходилось заводить речь о деньгах, он не умел торговаться, завышать цену, подавать себя; все это казалось ему отвратительным настолько, что после того, как договор был подписан, он менял мокрую рубашку, принимал душ и выпивал стакан водки — хоть как-то, но снять стресс.
Степанов был убежден, что торговля о цене творчества (как, впрочем, и любой другой работы) недостойна; его бесило, когда слесарь, починивший кран, на вопрос, сколько ему за этот труд полагается, блудливо отвечал: «Сколько дадите». Сначала Степанов ярился, объясняя, что надо знать и ценить свой труд, определенный качеством и временем, на него затраченным, но все было бесполезно. Эта постоянная привычка обязательно «порядиться» — а шло это от слова «ряд», и так уж получилось, что за этим словом чудилось другое, страшное: «охотнорядцы», черная сотня, торжество пьяни, норовящей урвать просто так, без труда, — вызывала в нем отвращение, и однажды на очередной его вопрос, выслушав приевшееся «сколько дадите», он протянул десять копеек. Какой же крик начался! Как позорили его, оскорбляли «буржуем», пока, наконец, не было сформулировано: «Ложи на бутылку».
Поэтому, когда его спрашивали, какой гонорар он бы хотел получить, Степанов всегда отвечал: «Самый высокий. В случае, если вас не устроит качество моей работы, я верну аванс».
Но сейчас в издательство к Раймону-Пьеру Жюри он пришел для того, чтобы любым путем получить хоть самый мизерный гонорар, потому что обязан был арендовать машину и сегодня же отправиться по двум известным ему ныне адресам… Степанов знал, что в аэропорту, даже самом маленьком, или на вокзале он сразу же, за десять минут, предъявив паспорт и водительские права, уплатив сто долларов за неделю, получит автомобиль; на бензин, если каждая заправка стоит двадцать долларов, надо еще долларов двести; две ночи вполне можно переспать в машине; в крайнем случае, снять место в мотеле, это долларов пятнадцать; двадцать на еду; сколько же это будет в здешних франках? Тысячи полторы, не меньше, подумал он; я уложусь, тем более еще осталось кое-что, перекручусь как-нибудь.
— У меня к вам предложение, месье Жюри… Я принимаю любые условия, связанные с переизданием моей книги, без консультации с адвокатом, тем более что у меня нет его… Зато у меня есть сюжет, связанный с обстоятельствами гибели Леопольдо Грацио…
— О, как интересно! У вас есть синопсис?
— Что это?
— Вы должны написать — страничек на десять, не больше — краткое содержание будущей книги, проспект, чтобы мы смогли проследить развитие сюжета, почувствовать ритмику вещи, посоветоваться с нашим отделом, ведающим коммерцией, без них трудно принимать решение, ничего не попишешь, я прекрасно понимаю ваше отношение к торговцам, прекрасно понимаю, но тем не менее…
— Как долго придется ждать ответа?
— О, я постараюсь управиться за три — пять дней…
— Месье Жюри, к сожалению, в моем распоряжении лишь сегодняшний и завтрашний день, я должен завтра арендовать машину и выехать для сбора материалов…
— Хорошо, я постараюсь все решить через день после того, как вы оставите мне проспект…
— Дома я не пишу проспектов в журналы и издательства, — обидевшись на что-то, сказал Степанов. — Мне нужно полторы тысячи франков, даже тысяча двести; вычтите эту сумму из будущего гонорара за переиздание, и все тут…
— Ах, вот какое предложение… Что ж, это легче, я посоветуюсь и буду ждать от вас звонка завтра в десять пятнадцать, месье Степанов, очень рад вашему визиту, знайте, что это здание — ваш дом, где всегда искренне, от всего сердца ждут вас…
Вернувшись в отель, Степанов достал записную книжку, похожую на колоду старых бабушкиных карт, и начал листать ее, внимательно просматривая имена; книжку эту он вел еще с вьетнамской войны, даже во время похода по тропе Хо Ши Мина она была с ним; там у партизан он встретился с французским журналистом Луи Кразьеном, обменялись телефонами; потом часто встречались и в Москве, и в Париже;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71