Пусть их хозяева считают, что в руки ФСБ живым не попал ни один из наемников.
Глава шестая
Прапорщик Дроздов привез Колчина в фээсбэшный особняк около часу ночи. Проводил на второй этаж, в просторную комнату для допросов, окна которой были заложены кирпичом. От яркого света Колчин зажмурился. Под потолком горели мощные люминесцентные лампы, стены помещения на уровне человеческой груди выложили белым кафелем, отражающим свет. За этой комнатой прочно закрепилось название «пыточная».
За письменным столом майор Миратов раскладывал какие-то бумажки. На деревянном кресле с прямой спинкой сидел Анисимов. Руки задержанного прикрутили ремнями к подлокотникам, голени обеих ног пристегнули браслетами к ножкам кресла. Из одежды на Анисимове оставили только черные в мелкий белый цветочек трусы: голый человек острее чувствует страх.
Задержанный выглядел паршивей некуда. Кожа серая, как у лежалого покойника, под глазами мешки, на губах запеклась свежая кровь. Видимо, ребятки майора уже немного размялись на арестанте, поработали кулаками.
Манера Миратова вести дознание была старомодной, даже архаичной, но весьма эффективной. Перед допросом человек попадал под психологический прессинг, подобный тому, что сегодня вынес Анисимов. Затем задержанного били Миратов или пара его помощников. Во время избиения не задавали никаких вопросов, ничего не требовали, не совали под нос бумажки, которые нужно подписать. Затем избиение неожиданно прекращали, задержанного прикручивали к стулу, задавали вопросы. Затем снова били и задавали вопросы.
Миратов был убежден, что именно здесь, в Дагестане, проходит передний край борьбы с терроризмом, войны жестокой, коварной, не знающей правил. А против террора эффективны только два лекарства: пули и пытки. Все остальное лирика и чистоплюйство.
Колчин появился в тот момент, когда Миратов изучал содержимое верхнего ящика стола. Колчин сел у стены на табурете, закинул ногу на ногу. Этот день казался Колчину безумно длинным, как и всякий тяжелый, неудачный день. И конца ему не было видно.
— Разрешите идти? — спросил Миратова прапорщик Дроздов.
— Не разрешу, — покачал головой майор. — Бери табурет, садись к столу. Будешь протокол вести. А то Латыпов отпросился мать встретить. Поехал на вокзал. Вернется только часа через три-четыре. Тогда я тебя отпущу.
Дроздов обреченно вздохнул, но приказание выполнил. Присел к краю стола, придвинул к себе чистые листки протоколов. Он волновался, как мальчишка перед первым свиданием.
Дело в том, что прапорщик не выносил вида крови, он никогда не присутствовал на допросах, да и пистолет держал в руках всего несколько раз в жизни. В том полку, где Дроздов проходил срочную армейскую службу, солдат и близко не подпускали к оружию и боеприпасам.
В средней школе милиции он освоил специальность автослесаря и научился крутить баранку машины. Позднее по знакомству устроился водителем в городское управление ФСБ, на этой работе он не видел ничего, кроме дороги и своего непосредственного начальника майора Миратова.
Майор задал Анисимову несколько общих анкетных вопросов и перешел к делу. Личность задержанного, его настоящее имя и биография интересовали майора меньше всего на свете. По всему видно, что в банде Хапалаева Анисимов был мелкой сошкой. Миратова заботил тот единственный человек, что остался в живых и теперь гуляет на свободе.
— Как звали людей, пытавшихся скрыться на «Ниве»? Кто они? Откуда приехали? С каким заданием?
Анисимов минуту молчал, ощупывая языком десны. После тумаков, полученных от ребяток Миратова, передние зубы качались, а десны кровоточили. Анисимов сглатывал солоноватую слюну, жалея об одном: прошлой ночью фокус со взрывом гранат и газового баллона не удался. Должен был получиться. И вдруг облом.
— Одного звали Гиви Муладзе, — сказал Анисимов. — Он из Батуми, грузин. Он был на побегушках: пойди, принеси, подай... Как звать второго чувака, не знаю. Слышал только его кличку — Стерн. Он был старшим в нашей группе.
— Старшим ведь был Хапка? — поправил арестанта Колчин со своего места.
— Нет. — Анисимов покачал головой. — Старшим был Стерн.
— Стерн, — хмыкнул Колчин. — Странная кличка. Будто англичанин какой!
— Как его настоящее имя? Национальность? — Миратов стал включать и выключать настольную лампу, направив свет в лицо Анисимова. — Ну! Имя? Национальность?
— Кажется, русский. Он говорил по-русски чисто, без акцента. Имени не знаю. Клянусь.
— Чем клянешься? — Миратов давил и отпускал кнопку настольной лампы. — Малыми детьми или смертельно больной женой? Смотреть в глаза!
— Его называли только по кличке: Стерн, — повторил Анисимов.
— Ваше задание? Кто отдавал команды? Кто хозяева?
— Задание знал только Стерн, — ответил Анисимов. — Он ждал сигнала к началу операции. Мы все, включая Хапку, были только исполнителями. И ознакомиться с заданием должны были уже по ходу дела. Стерн затевал что-то серьезное...
— Диверсию? Взрыв жилого дома? Поджог? Отравление источников питьевой воды?
— Возможно. Точно не знаю.
— Кто тебя нанимал? Где? При каких обстоятельствах?
— Я нашел эту работу через своего знакомого. Мы вместе воевали в Абхазии, его зовут Тимур Делба. Он свел меня с человеком, которой назвался Игорем. Мой друг — инвалид, противопехотной миной у него оторвало ступни обеих ног. А то он сам подписался бы на это дело. Мне выдали двадцать тысяч долларов аванса. По завершении дела обещали еще пятьдесят тысяч зеленых.
— Ого, — майор присвистнул. — Значит, дело стоило таких денег. Значит, затевалось что-то из ряда вон... Что ты еще можешь вспомнить об этом Стерне?
— Ничего. Только кличку.
— Сколько ему лет? — спросил Колчин. — Опиши его. Что за татуировки на его правой руке? Особые приметы?
— Особых примет не имеется, — ответил Анисимов. — Только эти наколки. Русые волосы. Глаза голубые. Морда смазливая, такие мужики бабам нравятся. На вид около сорока лет или чуть старше. Рост чуть выше среднего. На запястье выколота рука с ножом, скованная кандалами, и слово МИР: сокращенно — меня исправит расстрел. На плече — средневековый шлем.
— Шлем на плече — символ вора или гопника, — сказал Колчин. — Стерн из блатных?
— Не знаю. Он по фене не ботал. С нами мало разговаривал и запрещал трепаться друг с другом. Только по делу. По повадкам не поймешь, блатной он или фраер порченый.
Миратов снял телефонную трубку, набрал трехзначный номер внутренней связи. Теперь нужно убедиться, что Анисимов не соврал, а сказал правду. Говоря казенным языком, нужно закрепить показания.
— Доктор, немедленно сюда, — прокричал Миратов в трубку. — Нужна ваша помощь. Человек просит, чтобы ему помогли. Освежили, так сказать, память.
— Нет!!! — завопил Анисимов. — Не зовите этого живодера. Я сказал правду. Если придет этот садист, я больше не произнесу ни слова. Сволочи!.. Ни слова не скажу!..
— Заткнись, гнида поганая, — бросил Миратов.
Анисимов стал дергаться всем телом, стараясь освободиться от ремней.
Но тут обитая железом дверь открылась, появился доктор Луков. Поверх белого халата он надел темный клеенчатый фартук, на руки натянул резиновые перчатки грязно-оранжевого цвета. Впереди себя врач катил тележку на резиновых колесиках, накрытую салфеткой. На таких тележках горничные подают завтраки в номера туристов.
Луков поставил тележку перед креслом Анисимова так, чтобы разложенные на столешнице предметы попали в поле зрения задержанного. Сдернул салфетку.
Не отрываясь, Анисимов стал разглядывать хромированные медицинские инструменты: замысловатой формы щипцы, скальпели, сверла, пилки разных размеров. Арестант должен видеть эти вещи, пугающие, будоражащие воображение, но, как правило, совершенно бесполезные во время допросов. Порой ожидание боли действует на психику сильнее, чем сама боль.
Анисимов улыбнулся жалкой затравленной улыбкой.
Врач Луков наклонился к задержанному, пытаясь приспустить его трусы. Прапорщик сверлил глазами пол, он не хотел видеть того, что происходит.
В этот момент Анисимов смачно плюнул врачу в лицо. Майор Миратов открыл от удивления рот. Дроздов посмотрел на врача и замер в напряженной позе.
Луков выпрямился, невозмутимо достал из кармана халата безупречно чистый носовой платок, стер с лица плевок, протер стекла очков. Затем взял скальпель, глянул на свет, остра ли заточка.
Не проронив ни слова, он по швам разрезал трусы Анисимова, сорвал их и бросил на пол.
— Раздвинь ножки, дружок, — ласково попросил Луков. — Что ж, не хочешь — не надо!
Луков взял шприц с эфиром, нагнулся, одной рукой поднял мошонку Анисимова и глубоко вонзил иголку в его промежность. Пациент завопил от нестерпимого жжения в паху.
Доктор покопался на своем столике под салфеткой, вставил в ушные каналы ватные беруши, чтобы не оглохнуть от диких воплей. Затем прошел в угол «пыточной» комнаты к рукомойнику, вернулся обратно с оцинкованным ведром. Наклонившись вперед, Луков заглянул в расширенные от боли зрачки Анисимова, удовлетворенно качнул головой. И надел на голову арестанта ведро. Теперь собственные крики, десятикратно усиленные, металлическим эхом отдавались в голове Анисимова, в самом его мозгу, причиняя не только физические, но и моральные страдания.
Через десять минут арестант потерял сознание.
Луков окатил его холодной водой из ведра, измерил давление, послушал сердце. Кивнул Миратову: мол, можете продолжать, состояние «пациента» не внушает опасений. А сам сел в сторонке, достав из кармана халата книжечку кроссвордов и карандаш.
— Как звали людей, пытавшихся скрыться на «Ниве»? Кто они? Откуда приехали? — слово в слово повторил Миратов вопросы, заданные час назад. — Вспоминай!
Анисимов беззвучно плакал, глотая слезы. Колчин курил, стряхивая пепел в стоявшую на полу пустую консервную банку. Миратов щелкнул кнопкой настольной лампы, направив свет в лицо Анисимова. Прапорщик Дроздов, дрожащей рукой схватился за авторучку.
— Кто был старшим в вашей группе? — спросил Колчин. — Хапка? Кто такой Стерн? Отвечай.
Допрос пошел крутиться по второму кругу.
Глава седьмая
Дербент. 23 июля
До окраины Дербента Стерн добрался ранним утром. Он старательно заметал следы, пересаживаясь из попутки в попутку.
Расплатившись с шофером, Стерн спустился к морю. Дул тихий ветер, волны едва плескались у ног. Солнце еще не поднялось, но небо уже золотилось на горизонте, обещая жаркий день. Он стянул с себя майку, снял ботинки и, засучив брюки, вошел по колено в воду, вытащил из-за пояса пистолет с расстрелянной обоймой и забросил его далеко в воду. Затем, наклонившись, зачерпнул со дна пригоршню песка и стал тщательно тереть мокрым песком плечо и запястье, смывая выполненные «под татуировку» картинки: древний шлем и кулак в кандалах с зажатым в нем ножом и словом МИР. Нанесенные на кожу особым стойким химическим составом, картинки смывались с трудом.
Возможно, информация с особыми приметами Стерна к полудню разойдется по всем дагестанским отделам внутренних дел. А искать его будут прежде всего по особым приметам, то есть по татуировкам. Ну, теперь ищите!..
С наколками Стерн покончил за пятнадцать минут. Надел ботинки, рубашку, снова вышел на шоссе и поднял руку, когда показался старенький грузовик, тащивший за собой цистерну с молоком. Мрачный, заросший щетиной пожилой водитель источал перегарный дух, хмурился и тупо молчал всю дорогу, видно страдая от вчерашнего похмелья.
В восемь утра Стерн вышел в центральной части Дербента, вложив в ладонь водилы мелкие деньги на опохмелку.
В магазине «Товары для отдыхающих» Стерн оказался первым, самым ранним покупателем. Дважды пересчитав те небольшие деньги, что лежали в заднем кармане брюк, приобрел красные плавки, полосатую футболку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53