Изнасилования, убийства, задушенные во сне старухи. Я не кусаю руку, которая выписывает мне чеки.
Он разочарованно стукнул по автомату.
— Чертова штука ненавидит меня.
— У нее нет души, — сказал я. Пластиковыми пальцами я пропихнул в щель жетон и дернул за рычаг. Три лошади. Фонтан любви. Жизнь любит пошутить.
Кевин Миллс с брюшком, усами и дурным настроением вернулся к своей пишущей машинке, а я снова позвонил Норману и представился Джоном Полем Джонсом.
— Мои коллеги теперь считают, что Джон Поль Джонс — стукач, — сказал он.
— Отлично.
— Что у вас на этот раз?
— У вас остался еще тот конский корм, который я подобрал на пастбище Бетти Брэккен, и тот, который мы взяли из «Лендровера»?
— Да. И как вам известно, он идентичен по составу. — Тогда не могли бы вы выяснить, не продукция ли это «Топлайн фудс лимитед» из Фродшема в Чешире?
После короткого молчания он осторожно сказал:
— Это можно сделать, но неужели это необходимо?
— Если вы дадите мне немного этого корма, я могу сделать это сам.
— Дать не могу. Он весь взвешен и запакован.
— Черт.
А ведь я мог спрятать несколько кусочков в карман. Что за непростительная беспечность.
— Какая разница, откуда он? — спросил Норман.
— Ну... Вы говорили мне, что думаете, будто за кулисами маячат какие-то крупные фигуры? Ну так меня попросили их найти. — Господи... Кто вас просил?
— Не могу сказать. Сохранение тайны клиента и все такое.
— Это Арчи Кирк?
— Не так далеко, насколько мне известно.
— Ха! — неуверенно произнес он. — Я постараюсь. Если вы принесете мне немного корма, произведенного «Топлайн», я посмотрю, можно ли установить его идентичность с нашими образцами. Это все, что я могу сделать.
— Спасибо. Я привезу вам корм «Топлайн», но он, возможно, не совпадет с вашим.
— Почему?
— Гранулы — их состав меняется в зависимости от того, когда их произвели. Каждая партия должна иметь свои особенности, как говорят.
Он хорошо понимал, что я имею в виду, поскольку анализ ингредиентов может выявить их происхождение так же надежно, как нарезы на пуле.
— Кто навел вас на «Топлайн фудс»? — спросил Норман.
— Мой клиент.
— Сволочь ваш клиент. Скажите мне, кто он. — Я не ответил, и он тяжело вздохнул. — Ну ладно. Сейчас вы мне сказать не можете. Ненавижу детективов-любителей. Я дам вам кусок этой грязной тряпки из Нортгемптона.
Что вы собираетесь с ней делать и опровергли ли вы алиби Квинта?
— Вы великолепны, — сказал я. — Где мы можем встретиться? Нет, я не опроверг алиби.
— Попробуйте еще раз.
— Я всего лишь любитель.
— Ага, ага. Приезжайте к пяти часам на озеро. Я заеду за лодкой, чтобы забрать ее на зиму. О'кей?
— Я приеду.
— Увидимся.
Я позвонил в больницу в Кентербери. Дежурная медсестра сказала мне, что Рэчел «спокойно отдыхает».
— Что это значит?
— Ей не хуже, чем вчера, мистер Холли. Когда вы сможете приехать?
— Скоро.
— Хорошо.
Вторую половину дня я потратил на то, чтобы сменить свой старый аналоговый сотовый телефон на более защищенный цифровой, который поставит в тупик даже парней из Темз-Вэлли, не говоря уже о «Памп».
Из дому я позвонил мисс Ричардсон в Нортгемптоншир, и она заявила, что я не должен больше звонить ей.
Джинни и Гордон Квинт — ее близкие друзья, и совершенно немыслимо, чтобы Эллис мог изуродовать лошадь, и с моей стороны было непристойно и отвратительно даже думать об этом. Джинни ей все рассказала. Джинни была очень подавлена. То, что она покончила с собой, — целиком моя вина.
Однако я добился кое-каких ответов на два своих вопроса.
— Ваш ветеринар сказал, сколько, по его мнению, прошло времени после того, как жеребцу отрубили ногу, до семи часов, когда его обнаружили?
— Нет.
— Не скажете ли вы мне его имя и телефон?
— Нет.
Поскольку я годами собирал справочники местных телефонов, это было не так уж трудно — просмотреть нортгемптонширские «желтые страницы», найти ветеринара мисс Ричардсон и поговорить с ним. Он будет рад помочь, сказал он. Все, что он может с уверенностью сказать, — ни обрубок, ни нога не кровоточили. Мисс Ричардсон сама настояла, чтобы он избавил жеребца от страданий немедленно, и, поскольку это совпадало с его собственным мнением, он так и сделал.
Он не смог назвать полиции время нападения — скорее раньше, чем позже. Рана была чистой — один удар. Ветеринар удивился, что годовалый жеребенок мог спокойно стоять достаточно долго, чтобы к ноге приложили секатор.
Да, он подтвердил, что у жеребенка были легкие подковы и что да, вокруг были рассыпаны кусочки корма, но мисс Ричардсон часто дает лошадям корм в дополнение к траве. Он был рад помочь, но не помог. После этого мне пришлось решать, как добираться до озера, поскольку такое обычное дело, как управление машиной, сделалось трудной задачей. У моего «Мерседеса» была такая система, что я мог управиться одной рукой. Для пробы я согнул правую руку и сжал кулак. Больно. С раздражением я принял ибупрофен и поехал на озеро, желая, чтобы рядом был Чико.
Норман поднимал свою лодку в трейлер у самого края воды. Он заметил мое медленное приближение и замер.
— Что болит? — спросил он.
— Самолюбие.
Он засмеялся.
— Помогите мне с лодкой, а? Толкните, когда я подниму ее.
Я посмотрел, что нужно делать, и сказал, что не смогу.
— Да просто подтолкните одной рукой.
Я без эмоций рассказал ему, что Гордон Квинт целился мне в голову, но ущерб нанес хоть и меньший, но вызывающий затруднения.
— Говорю вам на случай, если он попробует сделать это еще раз и будет удачливей. Он слегка повредился рассудком из-за Джинни.
Норман, как и следовало ожидать, посоветовал подать официальную жалобу.
— Нет, — сказал я.
Он пожал плечами и пошел звать приятеля, чтобы тот помог ему с лодкой, а потом занялся ее размещением.
— Когда у вас впервые возникло чувство, что за сценой появились какие-то влиятельные фигуры? — спросил я.
— Впервые? — Он задумался, не прекращая работы. — Несколько месяцев назад. Я обсуждал это с Арчи. Я предполагал, что занимаюсь обыкновенным делом, даже хотя слава Эллиса Квинта и привлекла к нему прессу, однако старший офицер склонял меня бросить его. Когда я показал ему, насколько веские там свидетельства, он сообщил, что главный констебль не будет счастлив и причина этому всегда одна и та же — политическое давление сверху.
— Какого рода эта политика?
Норман пожал плечами.
— Не то чтобы в этом были замешаны политические партии. Лобби.
Где-то заключается сделка, а в результате — «спустите на тормозах дело Квинта, и вам будет то-то и то-то!»
— Но не прямо наличными?
— Сид!
— Ладно, извините.
— Очень на это надеюсь. — Он в два слоя завернул снятый мотор. — Я не прошу наличные за кусок тряпки из Нортгемптоншира.
— Я преклоняюсь перед вами.
Он усмехнулся.
— Это событие.
Он залез в свою лодку и стал укреплять разные штуки, чтобы дорожная тряска не повредила их.
— Никто не поддался давлению полностью, — сказал он. — Дело против Эллиса Квинта не бросили. Правда, оно в плачевном состоянии. Вы сами были безжалостно дискредитированы до такой степени, что стали почти помехой обвинению, и, хотя это крайне нечестно, это факт.
— Угу.
В сущности, подумал я, Дэвис Татум уполномочил меня найти, кто же затеял кампанию против меня. Я не в первый раз сталкивался с действиями, направленными на то, чтобы заставить меня бросить дело, но впервые мне платили, чтобы я спасал себя. В данных обстоятельствах спасти себя означало нанести поражение Эллису Квинту — так что в первую очередь мне платили именно за это. А за что же еще?
Норман подогнал свою машину к трейлеру с лодкой и сцепил их. Потом он через открытое окно перегнулся внутрь кабины, открыл отделение для перчаток и вытащил оттуда пластиковый пакет, который отдал мне.
— Эта тряпка, — бодро заявил он, — будет стоить вам шести поклонов каждое утро на протяжении недели.
Я с благодарностью взял пакет. Внутри был кусок грязной ткани примерно трех дюймов в ширину, свернутый в несколько раз.
— Она примерно метр в длину, — сказал Норман. — Это все, что мне дали. Мне пришлось за нее расписаться.
— Хорошо.
— Что вы собираетесь с ней делать?
— Для начала постирать.
Норман с сомнением заметил:
— На ней какой-то узор, но на всем куске ни единой метки. Невозможно определить, откуда она. Ни названия садового центра, ничего.
— Я не питаю особых надежд, — сказал я, — но, откровенно говоря, сейчас надо хвататься за соломинку.
Норман стоял, расставив ноги и уперев руки в бока. Он выглядел как столп правосудия, но сейчас в нем чувствовалась нерешительность.
— Насколько я могу доверять вам? — спросил он.
— Речь о молчании?
Он кивнул.
— Я думал, мы уже обсудили это.
— Да, но это было несколько месяцев назад.
— Ничего с тех пор не изменилось.
Он принял решение, опять залез в машину и на этот раз достал коричневый конверт и вручил его мне.
— Это копия анализа кусочков того самого конского корма, — пояснил он. — Прочитайте и порвите.
— Ладно. Спасибо.
Я взял конверт и пакет и знал, что не могу просто так принять такое доверие. Он должен быть сильно уверен во мне, подумал я и почувствовал не гордость, а тревогу.
— Я думаю, вы помните, как в июне мы забирали вещи из «Лендровера»
Гордона Квинта?
— Конечно, помню.
— Там был кузнечный фартук. Свернутый. Мы ведь его не взяли?
Он замер.
— Этого я не помню, но среди тех вещей, которые мы взяли, его не было. А какое он имеет значение?
— Я все думал, что это странно — жеребцы стояли спокойно достаточно долго, чтобы к лодыжке приложили секатор, даже если принять во внимание недоуздок и корм. Но у лошадей хорошее обоняние... а все эти жеребцы были подкованы — я проверил у ветеринаров, — и им должен был быть хорошо знаком запах кузнечного фартука. Я думаю, что Эллис надевал этот фартук, чтобы успокаивать жеребцов. Они могли решить, что он — тот человек, который их подковал. Они доверяли ему. Он мог поднять жеребцу ногу и зажать ее в секаторе.
Он пристально смотрел на меня.
— Что вы об этом думаете? — спросил я.
— Это же вы разбираетесь в лошадях.
— Именно так я могу заставить жеребца позволить мне подойти и заняться его ногами.
— Насколько я понимаю, — сказал Норман, — так это и делалось.
Он машинально подал мне на прощание руку, затем вспомнил о работе Гордона Квинта, пожал плечами, усмехнулся и сказал:
— Если с этой тканью выяснится что-нибудь интересное, вы дадите мне знать?
— Конечно.
— До встречи.
Он уехал и увез свою лодку, а я вернулся в машину, спрятал конверт и пакет и предпринял короткое путешествие в Шелли-Грин, в дом Арчи Кирка.
Он уже вернулся с работы. Мы сидели в гостиной, пока его улыбчивая жена хлопотала на кухне.
— Как дела? — спросил Арчи. — Вам виски?
Я кивнул:
— С водой.
Он указал мне на кресло, и мы сели. Темная комната выглядела совершенно октябрьской — электрокамин слегка оживлял ее своим светом, что не удавалось июньскому солнцу.
Я не видел Арчи с тех самых пор. Та же, возможно преднамеренная, невзрачность общего облика и проницательный взгляд темных глаз.
— У вас сейчас тяжелое время.
— Это так заметно?
— Да.
— Переживу, — сказал я. — Вы не ответите мне на несколько вопросов?
— Зависит от того, какие это вопросы.
— Для начала — чем вы занимаетесь? — спросил я.
— Я государственный служащий.
— Это очень неопределенно.
— Начните с другого конца, — посоветовал он.
Я улыбнулся.
— Вот умный человек, который знает, кто ему платит.
Его стакан замер на полпути.
— Продолжайте, — сказал он.
— Ну тогда... Вы знаете Дэвиса Татума?
— Да, — ответят он, выдержав паузу. Мне показалось, что он насторожился, ведь он, как и я, должен пройти по минному полю фактов, которые он не хочет или не может обнародовать. Старая игра — знает ли он, что я знаю, что он знает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Он разочарованно стукнул по автомату.
— Чертова штука ненавидит меня.
— У нее нет души, — сказал я. Пластиковыми пальцами я пропихнул в щель жетон и дернул за рычаг. Три лошади. Фонтан любви. Жизнь любит пошутить.
Кевин Миллс с брюшком, усами и дурным настроением вернулся к своей пишущей машинке, а я снова позвонил Норману и представился Джоном Полем Джонсом.
— Мои коллеги теперь считают, что Джон Поль Джонс — стукач, — сказал он.
— Отлично.
— Что у вас на этот раз?
— У вас остался еще тот конский корм, который я подобрал на пастбище Бетти Брэккен, и тот, который мы взяли из «Лендровера»?
— Да. И как вам известно, он идентичен по составу. — Тогда не могли бы вы выяснить, не продукция ли это «Топлайн фудс лимитед» из Фродшема в Чешире?
После короткого молчания он осторожно сказал:
— Это можно сделать, но неужели это необходимо?
— Если вы дадите мне немного этого корма, я могу сделать это сам.
— Дать не могу. Он весь взвешен и запакован.
— Черт.
А ведь я мог спрятать несколько кусочков в карман. Что за непростительная беспечность.
— Какая разница, откуда он? — спросил Норман.
— Ну... Вы говорили мне, что думаете, будто за кулисами маячат какие-то крупные фигуры? Ну так меня попросили их найти. — Господи... Кто вас просил?
— Не могу сказать. Сохранение тайны клиента и все такое.
— Это Арчи Кирк?
— Не так далеко, насколько мне известно.
— Ха! — неуверенно произнес он. — Я постараюсь. Если вы принесете мне немного корма, произведенного «Топлайн», я посмотрю, можно ли установить его идентичность с нашими образцами. Это все, что я могу сделать.
— Спасибо. Я привезу вам корм «Топлайн», но он, возможно, не совпадет с вашим.
— Почему?
— Гранулы — их состав меняется в зависимости от того, когда их произвели. Каждая партия должна иметь свои особенности, как говорят.
Он хорошо понимал, что я имею в виду, поскольку анализ ингредиентов может выявить их происхождение так же надежно, как нарезы на пуле.
— Кто навел вас на «Топлайн фудс»? — спросил Норман.
— Мой клиент.
— Сволочь ваш клиент. Скажите мне, кто он. — Я не ответил, и он тяжело вздохнул. — Ну ладно. Сейчас вы мне сказать не можете. Ненавижу детективов-любителей. Я дам вам кусок этой грязной тряпки из Нортгемптона.
Что вы собираетесь с ней делать и опровергли ли вы алиби Квинта?
— Вы великолепны, — сказал я. — Где мы можем встретиться? Нет, я не опроверг алиби.
— Попробуйте еще раз.
— Я всего лишь любитель.
— Ага, ага. Приезжайте к пяти часам на озеро. Я заеду за лодкой, чтобы забрать ее на зиму. О'кей?
— Я приеду.
— Увидимся.
Я позвонил в больницу в Кентербери. Дежурная медсестра сказала мне, что Рэчел «спокойно отдыхает».
— Что это значит?
— Ей не хуже, чем вчера, мистер Холли. Когда вы сможете приехать?
— Скоро.
— Хорошо.
Вторую половину дня я потратил на то, чтобы сменить свой старый аналоговый сотовый телефон на более защищенный цифровой, который поставит в тупик даже парней из Темз-Вэлли, не говоря уже о «Памп».
Из дому я позвонил мисс Ричардсон в Нортгемптоншир, и она заявила, что я не должен больше звонить ей.
Джинни и Гордон Квинт — ее близкие друзья, и совершенно немыслимо, чтобы Эллис мог изуродовать лошадь, и с моей стороны было непристойно и отвратительно даже думать об этом. Джинни ей все рассказала. Джинни была очень подавлена. То, что она покончила с собой, — целиком моя вина.
Однако я добился кое-каких ответов на два своих вопроса.
— Ваш ветеринар сказал, сколько, по его мнению, прошло времени после того, как жеребцу отрубили ногу, до семи часов, когда его обнаружили?
— Нет.
— Не скажете ли вы мне его имя и телефон?
— Нет.
Поскольку я годами собирал справочники местных телефонов, это было не так уж трудно — просмотреть нортгемптонширские «желтые страницы», найти ветеринара мисс Ричардсон и поговорить с ним. Он будет рад помочь, сказал он. Все, что он может с уверенностью сказать, — ни обрубок, ни нога не кровоточили. Мисс Ричардсон сама настояла, чтобы он избавил жеребца от страданий немедленно, и, поскольку это совпадало с его собственным мнением, он так и сделал.
Он не смог назвать полиции время нападения — скорее раньше, чем позже. Рана была чистой — один удар. Ветеринар удивился, что годовалый жеребенок мог спокойно стоять достаточно долго, чтобы к ноге приложили секатор.
Да, он подтвердил, что у жеребенка были легкие подковы и что да, вокруг были рассыпаны кусочки корма, но мисс Ричардсон часто дает лошадям корм в дополнение к траве. Он был рад помочь, но не помог. После этого мне пришлось решать, как добираться до озера, поскольку такое обычное дело, как управление машиной, сделалось трудной задачей. У моего «Мерседеса» была такая система, что я мог управиться одной рукой. Для пробы я согнул правую руку и сжал кулак. Больно. С раздражением я принял ибупрофен и поехал на озеро, желая, чтобы рядом был Чико.
Норман поднимал свою лодку в трейлер у самого края воды. Он заметил мое медленное приближение и замер.
— Что болит? — спросил он.
— Самолюбие.
Он засмеялся.
— Помогите мне с лодкой, а? Толкните, когда я подниму ее.
Я посмотрел, что нужно делать, и сказал, что не смогу.
— Да просто подтолкните одной рукой.
Я без эмоций рассказал ему, что Гордон Квинт целился мне в голову, но ущерб нанес хоть и меньший, но вызывающий затруднения.
— Говорю вам на случай, если он попробует сделать это еще раз и будет удачливей. Он слегка повредился рассудком из-за Джинни.
Норман, как и следовало ожидать, посоветовал подать официальную жалобу.
— Нет, — сказал я.
Он пожал плечами и пошел звать приятеля, чтобы тот помог ему с лодкой, а потом занялся ее размещением.
— Когда у вас впервые возникло чувство, что за сценой появились какие-то влиятельные фигуры? — спросил я.
— Впервые? — Он задумался, не прекращая работы. — Несколько месяцев назад. Я обсуждал это с Арчи. Я предполагал, что занимаюсь обыкновенным делом, даже хотя слава Эллиса Квинта и привлекла к нему прессу, однако старший офицер склонял меня бросить его. Когда я показал ему, насколько веские там свидетельства, он сообщил, что главный констебль не будет счастлив и причина этому всегда одна и та же — политическое давление сверху.
— Какого рода эта политика?
Норман пожал плечами.
— Не то чтобы в этом были замешаны политические партии. Лобби.
Где-то заключается сделка, а в результате — «спустите на тормозах дело Квинта, и вам будет то-то и то-то!»
— Но не прямо наличными?
— Сид!
— Ладно, извините.
— Очень на это надеюсь. — Он в два слоя завернул снятый мотор. — Я не прошу наличные за кусок тряпки из Нортгемптоншира.
— Я преклоняюсь перед вами.
Он усмехнулся.
— Это событие.
Он залез в свою лодку и стал укреплять разные штуки, чтобы дорожная тряска не повредила их.
— Никто не поддался давлению полностью, — сказал он. — Дело против Эллиса Квинта не бросили. Правда, оно в плачевном состоянии. Вы сами были безжалостно дискредитированы до такой степени, что стали почти помехой обвинению, и, хотя это крайне нечестно, это факт.
— Угу.
В сущности, подумал я, Дэвис Татум уполномочил меня найти, кто же затеял кампанию против меня. Я не в первый раз сталкивался с действиями, направленными на то, чтобы заставить меня бросить дело, но впервые мне платили, чтобы я спасал себя. В данных обстоятельствах спасти себя означало нанести поражение Эллису Квинту — так что в первую очередь мне платили именно за это. А за что же еще?
Норман подогнал свою машину к трейлеру с лодкой и сцепил их. Потом он через открытое окно перегнулся внутрь кабины, открыл отделение для перчаток и вытащил оттуда пластиковый пакет, который отдал мне.
— Эта тряпка, — бодро заявил он, — будет стоить вам шести поклонов каждое утро на протяжении недели.
Я с благодарностью взял пакет. Внутри был кусок грязной ткани примерно трех дюймов в ширину, свернутый в несколько раз.
— Она примерно метр в длину, — сказал Норман. — Это все, что мне дали. Мне пришлось за нее расписаться.
— Хорошо.
— Что вы собираетесь с ней делать?
— Для начала постирать.
Норман с сомнением заметил:
— На ней какой-то узор, но на всем куске ни единой метки. Невозможно определить, откуда она. Ни названия садового центра, ничего.
— Я не питаю особых надежд, — сказал я, — но, откровенно говоря, сейчас надо хвататься за соломинку.
Норман стоял, расставив ноги и уперев руки в бока. Он выглядел как столп правосудия, но сейчас в нем чувствовалась нерешительность.
— Насколько я могу доверять вам? — спросил он.
— Речь о молчании?
Он кивнул.
— Я думал, мы уже обсудили это.
— Да, но это было несколько месяцев назад.
— Ничего с тех пор не изменилось.
Он принял решение, опять залез в машину и на этот раз достал коричневый конверт и вручил его мне.
— Это копия анализа кусочков того самого конского корма, — пояснил он. — Прочитайте и порвите.
— Ладно. Спасибо.
Я взял конверт и пакет и знал, что не могу просто так принять такое доверие. Он должен быть сильно уверен во мне, подумал я и почувствовал не гордость, а тревогу.
— Я думаю, вы помните, как в июне мы забирали вещи из «Лендровера»
Гордона Квинта?
— Конечно, помню.
— Там был кузнечный фартук. Свернутый. Мы ведь его не взяли?
Он замер.
— Этого я не помню, но среди тех вещей, которые мы взяли, его не было. А какое он имеет значение?
— Я все думал, что это странно — жеребцы стояли спокойно достаточно долго, чтобы к лодыжке приложили секатор, даже если принять во внимание недоуздок и корм. Но у лошадей хорошее обоняние... а все эти жеребцы были подкованы — я проверил у ветеринаров, — и им должен был быть хорошо знаком запах кузнечного фартука. Я думаю, что Эллис надевал этот фартук, чтобы успокаивать жеребцов. Они могли решить, что он — тот человек, который их подковал. Они доверяли ему. Он мог поднять жеребцу ногу и зажать ее в секаторе.
Он пристально смотрел на меня.
— Что вы об этом думаете? — спросил я.
— Это же вы разбираетесь в лошадях.
— Именно так я могу заставить жеребца позволить мне подойти и заняться его ногами.
— Насколько я понимаю, — сказал Норман, — так это и делалось.
Он машинально подал мне на прощание руку, затем вспомнил о работе Гордона Квинта, пожал плечами, усмехнулся и сказал:
— Если с этой тканью выяснится что-нибудь интересное, вы дадите мне знать?
— Конечно.
— До встречи.
Он уехал и увез свою лодку, а я вернулся в машину, спрятал конверт и пакет и предпринял короткое путешествие в Шелли-Грин, в дом Арчи Кирка.
Он уже вернулся с работы. Мы сидели в гостиной, пока его улыбчивая жена хлопотала на кухне.
— Как дела? — спросил Арчи. — Вам виски?
Я кивнул:
— С водой.
Он указал мне на кресло, и мы сели. Темная комната выглядела совершенно октябрьской — электрокамин слегка оживлял ее своим светом, что не удавалось июньскому солнцу.
Я не видел Арчи с тех самых пор. Та же, возможно преднамеренная, невзрачность общего облика и проницательный взгляд темных глаз.
— У вас сейчас тяжелое время.
— Это так заметно?
— Да.
— Переживу, — сказал я. — Вы не ответите мне на несколько вопросов?
— Зависит от того, какие это вопросы.
— Для начала — чем вы занимаетесь? — спросил я.
— Я государственный служащий.
— Это очень неопределенно.
— Начните с другого конца, — посоветовал он.
Я улыбнулся.
— Вот умный человек, который знает, кто ему платит.
Его стакан замер на полпути.
— Продолжайте, — сказал он.
— Ну тогда... Вы знаете Дэвиса Татума?
— Да, — ответят он, выдержав паузу. Мне показалось, что он насторожился, ведь он, как и я, должен пройти по минному полю фактов, которые он не хочет или не может обнародовать. Старая игра — знает ли он, что я знаю, что он знает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40