– Да. Клянусь. Я должна знать, была ли эта смерть действительно неизбежной. Я должна знать, что случилось с мамой.
– Ну хорошо, я приму меры, чтобы ее доставили к нам завтра утром.
– Ты лучше всех, – прошептала Юки.
– Ничего-ничего, ты только не волнуйся. Будем считать, это наши общие, семейные дела. Оставь маму мне, и я все сделаю.
Глава 40
Юки стояла над кухонной раковиной в маминой квартире. Она уже с добрую минуту жевала кусок тоста, даже не замечая вкуса. Окружающее казалось нереальным…
Она не смыкала глаз всю ночь напролет: звонила друзьям мамы, перебирала фотокарточки в альбомах, листала письма, открытки, тонула в воспоминаниях. Сейчас пора возвращаться к жизни, к сегодняшнему дню… И к самому главному вопросу – что обнаружит Клэр?
Когда телефон, наконец, зазвонил, Юки прыжком бросилась к столику.
– Ну, ты как там? – спросила Клэр.
– В порядке, – соврала Юки. У нее кружилась голова, желудок свело судорогой. Сейчас последует рассказ о том, как закончилась жизнь матери! Наконец она просто не выдержала: – Ты нашла что-нибудь?
– Да, деточка, нашла. Во-первых, доктор Гарза был прав, когда сказал тебе, что у Кэйко развилась эмболия головного мозга. Однако он умолчал, что в таком состоянии она провела не менее трех часов – и лишь потом это заметили… Не определившись с масштабами гематомы, ей вкололи стрептокиназу – такой анти коагулянт.
– Да, он что-то упоминал про антикоагулянты…
– Вот-вот. Короче, тут такое дело: стрептокиназа не самый новый препарат на свете, но вполне способен дать приличные результаты, если, конечно, им правильно пользоваться. А у твоей мамы уже началось внутреннее кровоизлияние. Крови просто некуда было деться – и вот почему Кэйко умерла… Юки, мне очень, очень жаль. Даже выразить не могу…
Юки еле стояла на ногах, сраженная кошмарной новостью.
Боже, она истекала кровью… изнутри… несколько часов подряд… И никто ничего не заметил?! Да что происходит в этой больнице? А почему вообще началось кровоизлияние?
– …Юки? Юки?! Ты меня слышишь?
– Да…
Она кое-как закончила разговор и уронила трубку. Вышла в туалет, и ее вытошнило в унитаз. Юки сбросила с себя все, забралась в мамину душевую кабинку и долго стояла там под горячей водой, всхлипывая и упираясь лбом в розово-зеленый кафель: думала, что и как делать дальше.
Час спустя, одевшись в один из любимых костюмов мамы – черные слаксы на поясе-резинке с красным бархатным топом, – она доехала до Восемьсотого квартала на Брайант-стрит и припарковала машину напротив Дворца правосудия.
Юки вошла в здание из серого гранита, задержавшись у столика охраны, чтобы зарегистрироваться. Сейчас она словно выполняла миссию: решение принято, задача поставлена, обратного хода нет.
На лифте поднялась до третьего этажа, где располагалось отделение ПДСФ по Южному городскому округу.
Линдси уже ждала ее. Они обнялись, после чего хозяйка провела Юки к себе в кабинет, точнее, в крошечный застекленный закуток.
Юки присела, напротив, через стол. Она сама чувствовала, насколько окаменело у нее лицо; в горле стоял ком. Линдси сочувственно поглядывала на нее. «Вот настоящий друг, – подумала Юки. – А я ей очередную головную боль подбрасываю…»
– Я хочу подать заявление на муниципальный госпиталь, – кашлянув, сказала она, наконец. – Кто-то убил мою маму в этой дрянной больничке.
Глава 41
Городишко Кольма у нас называют Городом Мертвых. Здесь, в пяти милях к югу от Сан-Франциско, расположено единственное кладбище всего мегаполиса. Точнее, это даже не одно – пусть и большое – кладбище, а целый комплекс. Свыше миллиона могил. Во всей Америке нет другого такого места, где мертвые в двенадцать и более, раз превосходили бы численность местных жителей.
Моя мама спит на Кипарисовой Лужайке… теперь и Кэйко будет неподалеку.
В субботу все мы, человек семьдесят, собрались под навесом возле могилы. Ветер играл белым полотнищем и закручивал мелкими кудряшками струйку дыма от курительницы перед фотографией родителей Юки – Бруно и Кэйко Кастеллано.
Юки стояла, одной рукой обняв за плечи крошечного японца в пыльном черном костюме. Это был Джек, брат-близнец Кэйко. Он с трудом выдавил несколько слов на неправильном английском:
– Моя сестра была драгоценной женщиной… Спасибо за… за уважение к нашей семье.
Юки покрепче обняла дядю и поцеловала его в макушку. Слабая улыбка мелькнула на ее измученном лице, когда она начала говорить о Кэйко.
– Мама любила вспоминать, что главные достопримечательности нашего города она приметила сразу, как только приехала сюда. Мост «Золотые Ворота», универмаги «Сакс», «Маньин», «Гампс», «Нордстром». Не обязательно в этом порядке…
По мере того как Юки вызывала к жизни образ Кэйко, вокруг потихоньку начал слышаться теплый смех.
– После школы я часто ходила с ней в шопинг-экспедиции и, помнится, особенно любила бегать вокруг вешалок с одеждой и прятаться в примерочных кабинках. А она на это говорила: «Юки, тебе надо понять, что такое леди»… Вряд ли мне это удалось. – Юки печально усмехнулась. – Я предпочитаю громкую музыку. И короткие юбки… Да, мама, я знаю, в твоих глазах даже эта юбка слишком коротка!.. Она хотела, чтобы я вышла замуж за юриста. А я взяла и сама стала адвокатом. Моя жизнь далеко не во всем оправдала ее надежды, но мама всегда дарила мне свою любовь, свою поддержку… и все-все-все… Да, мама, мы были с тобой в одной команде. Лучшие друзья… Сейчас, когда я стою здесь, со своим дядей, я не могу представить себе мир, где бы не было мамы… Я буду любить, и тосковать по тебе вечно.
У Юки задрожали губы, и она уронила голову.
Держа между ладонями четки из ограненных камешков, она подняла их до уровня лица. Раздались слова японской молитвы, которую Юки читала на пару с дядей Джеком. К ним присоединились друзья и родственники.
Затем Юки поклонилась гробу матери.
Правой рукой я сжала ладонь Клэр, левой – ладонь Синди, чувствуя, как меня переполняют эмоции. По щекам Юки катились слезы.
– Ну почему в жизни так много горя?.. – прошептала Клэр.
Глава 42
Я потратила минут десять, чтобы по карте дойти до юго-восточного угла кладбища. После многочисленных разукрашенных мавзолеев, статуй, львов и ангелов я, наконец, увидела простенький камень, который мне до сих пор давил на сердце.
Выбитые в граните буквы потемнели от пятнадцатилетней работы дождей и мха, хотя сама надпись читалась без труда: «Хелен Боксер, жена Мартина, любящая мать Линд-си и Катерины. 1939–1989».
В голове тут же всплыла сценка из далекого детства: мама готовит нам завтрак, одновременно собираясь на работу. Одной рукой закручивая свои соломенно-желтые волосы, второй она достает из тостера горячие ломти, делая вид, что обжигает пальцы, и комически приплясывая, чтобы нас с сестрой позабавить.
В ту пору по рабочим дням мы не видели ее до наступления темноты.
Хорошо помню, как вместе с сестрой мы возвращались из школы в пустой дом; как я делала ужин из макарон с сыром; как мы просыпались по ночам от воплей за стенкой; как мать кричала на отца, чтобы тот заткнулся и дал детям выспаться…
И еще я помню, какой стала жизнь после ухода папаши: замечательный, но такой недолгий период облегчения, свободы от чугунного отцовского кулака… Мама сделала себе прическу с кокетливыми завитками, стала брать уроки пения у Марси Вайнштайн, что жила неподалеку. Шесть лет жизни, как она выражалась, «полной грудью», пока ее не скосил рак молочной железы.
На похоронах я стояла прямо здесь, где стою сейчас. В душе ни вот на столько не было тихой, выплаканной печали, а на губах – красноречия, как, например, сегодня продемонстрировала Юки. Я онемела от гнева и все пыталась отвернуть лицо, чтобы не видеть отца.
А сегодня у могилы матери я задумчиво смотрела на желтые от осени холмы южного Сан-Франциско и слышала, как над головой, в сторону Аляски, летит реактивный самолет. Мне очень хотелось, чтобы мама увидела, что у нас с сестрой все в порядке, что девочки у Кэт умненькие и здоровенькие, что мы с ней вновь помирились…
Хотелось объяснить маме, что работа в полиции подсказала мне смысл жизни. Не возьмусь утверждать, что сама всегда понимаю, кем именно стала, однако думаю, что мама не возражала бы видеть меня такой, какая я есть.
Я погладила шершавый бок могильной плиты и вслух произнесла то, в чем даже себе признавалась редко:
– Я по тебе очень скучаю… И мне горько, что я не смогла показать всей своей любви, пока ты была жива…
Глава 43
По дороге из Кольмы в Сан-Франциско мысли мои носились между любовью и смертью. Перед глазами то и дело всплывали лица людей, которых я любила и предала земле.
На мосту уже мерцали огни, когда я въехала в город и устремилась по узеньким, бегущим в гору улочкам Потреро-Хилл.
Оставив машину на некотором расстоянии от дома, я уже предвкушала ждавшие меня маленькие удовольствия и милые вечерние хлопоты.
Ключи в руке, вот и дверной замок… И тут вдруг я услышала характерный лай моей Марты. Снаружи!
Этого не могло быть, потому как… В общем, не могло – и все тут.
А может, я спятила?
Или – постой-ка! – скажем, Марта тайком прошмыгнула у меня под ногами, пока я запирала дверь, отправляясь утром на похороны?
Я завертела головой вправо-влево, напряженно прислушиваясь и ощупывая взглядом улицу.
А затем я увидела, как из пассажирского окна черного седана, притормозившего за моим «иксплорером», выглянула знакомая морда.
От облегчения я чуть не задохнулась. Подумать только, добрый самаритянин нашел мою собаку и доставил ее прямо к хозяйке!
Я нагнулась к окну, чтобы поблагодарить этого замечательного человека и дать тумаков Марте – и едва не плюнула с досады на саму себя.
Как я могла? Как я посмела забыть?!
Глава 44
Руки Джо были полны бумажных пакетов, и потому он с трудом вылез из машины, но я все равно схватила, обняла и расцеловала его, пока Марта прыгала у нас под ногами.
– Ты когда приехал?
– В десять утра. Как и обещал.
– О Господи…
– Неплохой, знаешь ли, денек провел. Футбол вот передавали. Прикорнул пару часиков на пару с Мартой. Потом отправились с ней за продуктами.
– Джо, я…
– Забыла о моем приезде, да?
– Прости. Я такая бестолковая, все напортила…
– Э-э нет, подружка, маловато будет. Поддай-ка искренности.
– Я все могу объяснить!
– Только по-настоящему, – шутливо пригрозил Джо. – И чтоб никаких адвокатских фокусов, договорились?
Я счастливо рассмеялась, обняла его, и мы все отправились по лестнице.
– Обещаю, что заглажу вину, вот увидишь!
– Уж это само собой… – прорычал он, после чего прижался потеснее.
Оказавшись на кухне, Джо выставил пакеты на стол, тут же убрал мороженое в морозилку. Затем сел на табуретку, сложил руки на груди, задрал ногу на ногу и уставился на меня глазами, в которых ясно читалось: «Нуте-с, чего ждем?»
– Мама Юки, она… – начала я. – В общем, мы сегодня ее похоронили. В Кольме.
– О-о… Черт, Линдси… Слушай, я не знал…
– Ты понимаешь, настолько неожиданно… На следующей неделе Юки с мамой собирались в круиз!
Джо распахнул мне свои объятия, я села ему на колени и прижалась к груди. Минут десять без передышки из меня лилось, как Юки была привязана к матери, как переживала, как госпиталь довел Кэйко до смерти, дав ей не те лекарства…
Горло перехватило, когда я начала вспоминать свою собственную мать и рассказала о посещении ее могилы.
– Джо, я очень виновата перед тобой… Так получилось. Если бы только ты был со мной в эти минуты. Я очень по тебе соскучилась…
– «Очень», это насколько? – заинтересованно спросил он, и по игривым искоркам в его глазах я поняла, что попалась.
Разведя руки в стороны, я показала ему общепринятым жестом, мол, «вот насколько!». Джо подтянул меня поближе и подарил пятизвездный поцелуй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39