О'Мара украдкой бросила взгляд на отвисшие челюсти присяжных и, помолчав мгновение, спросила:
– Прошу прощения, мистер Фридландер, что приходиться задавать такой вопрос… Но что вы почувствовали, когда узнали об этой ошибке?
– Что я почувствовал? – словно не веря своим ушам, переспросил свидетель. – Что я почувствовал?! Да мне будто сердце вырвали, мне словно…
– Мистер Фридландер, я понимаю, спасибо, мистер Фридландер…
– Мой единственный ребенок… Как нам теперь жить… Боль… никогда не кончается боль…
– Спасибо, мистер Фридландер. Прошу простить, что пришлось подвергнуть вас этой муке… Свидетель ваш, – сказала О'Мара, жестом приглашая Крамера.
Фридландер вытащил из коробки несколько салфеток сразу. Закрыв ими лицо, он молча затрясся на стуле.
Глава 29
Лоренс Крамер поднялся и медленно застегнул пиджак на все пуговицы, давая свидетелю время прийти в себя. У человека сын в могиле, чтоб им всем провалиться…
Впрочем, работа есть работа. Итак, требуется нейтрализовать его показания – так, чтобы не возмутить присяжных… И по возможности превратить Стивена Фридландера в свидетеля защиты.
Крамер приблизился к огражденному «манежу», где сгорбился раздавленный горем отец, мягко, чуть ли не дружески поприветствовал его, словно был вхож в семью.
– Мистер Фридландер, – сказал он, – прежде всего позвольте принести свои соболезнования по поводу трагического ухода вашего сына из жизни.
– Спасибо…
– Я хотел бы кое в чем разобраться, но обещаю, что постараюсь закончить с этим как можно быстрее… Итак, вы упомянули, что двадцать шестого июля видели некоего Давида Льюиса, молодого человека, соседа вашего сына по палате, верно?
– Да, я видел его. Один только раз, правда… Симпатичный паренек.
– А вы знали, что Давид страдал диабетом?
– Д-да… Что-то такое упоминалось…
– Мистер Фридландер, вы помните номер той больничной койки, которую занимал ваш сын?
До этого Фридландер сидел, наклонившись вперед, однако сейчас он стал медленно выпрямляться.
– Номер? Я вас не понимаю…
– Ну хорошо. Ту койку, которая в палате стоит ближе к окну, в больнице именуют «номер один», а ту, которая у двери, – «номер два».
– В таком случае он лежал на койке номер один. Как раз возле окна.
– Вам известно, почему больничные койки нумеруют? – спросил далее Крамер.
– Понятия не имею, – ответил свидетель, начиная демонстрировать нотки растерянности и раздражения.
– А потому, что пациенты получают лекарства согласно номеру палаты и номеру койки, – объяснил адвокат защиты. – Кстати, позвольте узнать: вы заказывали специальную телевизионную опцию для Джоша?
– Нет, ведь он должен был провести в больнице только один день… К чему вы клоните?
– К чему я клоню? – переспросил Крамер и слегка пожал плечами, как бы извиняясь за то, что скажет дальше. – Я клоню к тому, что Давид Льюис выписался из больницы после обеда в тот день, когда вы его там видели. Ваш сын, Джош, той ночью скончался в койке номер два, мистер Фридландер.
– Что? Что вы там бормочете? – спросил свидетель, хмуря брови и кривя рот в гневной усмешке. – Что вы хотите сказать?
– М-м… Давайте я перефразирую, – предложил Крамер, интонациями и тщательно выверенными жестами как бы показывая присяжным: «Я всего лишь делаю свое дело. Этому человеку я не желаю ничего плохого». – Вы знаете, почему вашего сына нашли в койке номер два?
– Не знаю!
– Из-за телевизора. Джош вылез из своей койки, которая стояла у окна, пододвинул свою капельницу к койке номер два, чтобы посмотреть канал… одну секунду… – Крамер зашуршал страницами, – канал «Шоу-тайм». Да, он заказал фильм по этому каналу.
– Впервые слышу!
– Возможно. – Голос Крамера был мягким, сочувствующим, чуть ли не по-отечески теплым, понимающим, что свидетель никак не может взять в толк, что ему сказали. Он до сих пор не разобрался, что именно произошло и почему умер его сын. – Мистер Фридландер, вам все же придется взглянуть в лицо очевидному. Джош получил инсулин Давида Льюиса именно вследствие ошибки. Бумаги о выписке Льюиса пришли уже после того, как медсестра разнесла лекарства согласно графику. В госпиталях столь масштабного размера, как муниципальный, такое неизбежно… Но позвольте спросить: можем ли мы непредвзято взглянуть на эту трагедию и попытаться понять, почему медсестра не осознала свою ошибку вовремя?.. Мне кажется, я вправе дать ответ: ведь Давид и Джош были ровесниками, похожего роста, телосложения… Медсестра принесла инсулин для пациента, спавшего в койке номер два, и, естественно, впрыснула его в рядом стоявшую капельницу. Если бы Джош оставался в своей койке, если бы он не перебрался самовольно…
Крамер дернулся, когда в зале раздался сдавленный крик. Пошатываясь, на ноги поднялась женщина средних лет, очень худая, вся в черном. Прижимая трясущийся кулачок ко рту, она завыла: «Нет, нет, не-ет…»
Фридландер протянул в ее сторону руку:
– Элеонора! Элеонора, не слушай его! Он врет! Джош не виноват…
Лоренс Крамер не обращал внимания на гул, нараставший в зале, не обращал внимания на настойчивый стук судейского молотка. Он уважительно склонил голову и сочувственно промолвил:
– Нам очень жаль, мистер Фридландер. Мы искренне скорбим о вашей потере.
Глава 30
Стрелки только-только перевалили за восемь вечера, когда я, натужно сопя, взбиралась по Потреро-Хилл, на последнем отрезке своей вечерней пробежки.
До сих пор меня навязчиво преследовали заботы следователя: весь день напролет в закуток приходили копы, я разбирала их текущие проблемы, давала советы, диктовала приказы, наверстывала недоделанную бумажную работу, оформляла ордера, улаживала споры – и в целом ненавидела эти трижды клятые канцелярские обязанности.
По вечерам, как правило, звук ритмичных шлепков резиновых подошв по асфальту действовал успокаивающе, однако сегодня было все по-другому.
И за это я винила шефа Траччио.
Его то ли лекция, то ли выволочка – называйте как хотите – проняла меня до самых печенок.
Наваливаясь грудью на холодную стену ветра, я в который уже раз прокрутила в голове те решения, что принимала до сих пор по Девушке-из-«Кадиллака», с особым беспокойством вопрошая саму себя, все ли сделано правильно, не подвела ли я людей, включая собственную персону…
Марте же мои заботы были побоку. Она жизнерадостно, чуть ли не в припляс, прыгала впереди, частенько возвращаясь, чтобы облаять кроссовки хозяйки и выразить недовольство ее медлительностью, то есть делала все, что и полагается делать образцовым колли.
Сквозь одышку я проворчала: «Цыц, говорю, хватит!» – однако это только раззадорило Марту. Я была неповоротливой овцой, а она – моим загонщиком.
Минут через двадцать я была дома – о блаженство! – и вытиралась после душа полотенцем, вдыхая запах ромашкового шампуня.
Затем напялила свою любимую голубую фланелевую пижаму, включила плейер с Элом Грином и с хрустом свернула пробку на пиве. А потом сделала длинный, такой длинный глоток из янтарной бутылки, что у меня самой, наверное, горлышко заиндевело.
Любимый мой рецепт аппетитно булькал в кастрюльке, и я, пожалуй, была готова признать, что где-то процентов на пятьдесят стала уже походить на человека (впервые задень!), как тут задребезжал дверной звонок.
– Кто там?! – выкрикнула я в домофон и в ответ услышала знакомый голос:
– Линдси, это я! Впусти, а?
Нажав кнопку, я открыла замок для Юки и, пока она поднималась, успела накрыть стол на двоих и выставить подходящую под пиво посуду.
Подруга ввалилась минуту спустя, сопя и отдуваясь, как паровозик из мультфильма.
– О-о, а ничего, мне нравится, – заметила я, разглядывая ее хохолок с вкраплениями платиновых прядей. Пару дней назад он был ярко-алым.
– Уже второй положительный отзыв, – сказала Юки, падая в кресло. – Мама посмотрела-посмотрела, а потом и говорит: «Ты прямо как стюардесса!» – Юки рассмеялась. – Ее личная несбыточная мечта!.. Слушай, а чем так вкусно пахнет?
– Овощное рагу с мясом! – гордо сообщила я. – В моем личном стиле. Нет-нет, не спорь! Хватит на двоих и еще останется.
– Спорить?! Да ты и не представляешь, как я старалась подгадать время своего необъявленного визита!
Мы рассмеялись, чокнулись пивными кружками и хором провозгласили: «За наше здоровье!» Потом я разложила свое коронное блюдо по тарелкам. Поначалу очень тянуло, прямо-таки подмывало поплакаться в жилетку Юки, однако, несмотря на все самокопание, я так и не нашла стоящей причины жаловаться на судьбу. Вот чудеса!
По ходу уничтожения коробки божественного мороженого с шоколадными стружками Юки доложила, как идут дела у ее матери.
– Врачи беспокоились, потому что в ее возрасте неврологический инсульт бывает редко, – сказала она, отпивая из чашечки ароматный напиток. – Но сегодня все процедуры закончились, и ее уже перевели из неотложного отделения в одноместную палату!
– А домой когда?
– Завтра утром. Сразу после того, как сделает обход ее личный спаситель, доктор Пирс. А потом мы отправимся с ней в недельный круиз на большом-большом лайнере! «Тихоокеанская принцесса», вот!
Разговаривая, Юки, по своему обыкновению, не переставала махать руками.
– Знаю, знаю! Звучит пошловато, но плавучий отель-казино и фешенебельный морской курорт в одном флаконе – это то, что доктор прописал. Да и я, говоря по правде, не прочь отдохнуть.
– У-у, как меня гложет зависть! – сделала я страшные глаза и погрозила ей ложечкой.
Я представила саму себя на море. М-м! Стопка отличных книжек, уютный шезлонг на палубе и ласковое колыхание зыби, убаюкивающей меня на ночь… И чтоб рядом был Джо. Естественно.
Ни тебе совещаний. Ни тебе убийств. Ни тебе стресса.
– Везет же людям… – вздохнула я. – Ох, везет…
Глава 31
Возвращаясь от Линдси, Юки подъезжала к развилке Восемнадцатой улицы возле 280-го шоссе, когда в глубине ее дамской сумочки принялся играть на флейте сотовый телефон. Сама же сумочка мирно покоилась в ногах пассажирского кресла.
– Тьфу ты! Как назло!
Юки переложила руль и, придерживая баранкулевой рукой, не глядя, принялась шарить правой.
Тяжелый бронзовый джип раздраженно рявкнул, проносясь мимо в опасной близости, пока Юки выбрасывала из недр объемистой сумочки журналы, вслед за которыми последовали косметичка и бумажник.
– Пардон, пардон, – бормотала она. Наконец на третьем звонке ладонь наткнулась на мобильник. – Мам, это ты? – спросила Юки.
– Мисс Кастеллано?
Она не узнала этот мужской голос. Придерживая руль локтем, Юки нажала кнопку стеклоподъемника и выключила радио, чтобы лучше слышать.
– Да, это Юки…
– Говорит Эндрю Пирс.
В голове девушки завертелся арифмометр, складывая вместе эти два имени. Доктор Пирс! У нее екнуло в животе. Доктор Пирс до сих пор никогда не звонил. Почему он решил это сделать сейчас?
– Доктор Пирс? Что случилось?
Жестяной голосок из мобильника еле пробивался сквозь шум дороги. Юки еще крепче прижала трубку к уху.
– Юки, у вашей матушки осложнения. Я подъезжаю к больнице.
– В каком смысле? Что с ней?! Вы же сами говорили, что с ней все будет в порядке!!!
Глаза Юки смотрели вперед, но ничего не видели.
– У нее удар, – промолвил доктор Пирс.
– Удар? Доктор, я не понимаю!
– Но она держится, – неумолимо продолжал Пирс. – Вы можете сейчас подъехать?
– Да, да, конечно! Десять минут!
– Хорошо. Ваша мама в реанимации на третьем. Она молодец, борется.
Юки не глядя, швырнула мобильник на соседнее кресло. В голове вихрем понеслись слова и картинки.
Удар?
Четыре часа назад мама ела мороженое! Щебетала! Шутила! Все было нормально!!!
Усилием воли Юки вернула внимание на дорогу и тут только сообразила, что миновала нужный съезд.
Чуть не плача от бессильной злости, она выжала газ до пола, пулей долетела до Берри-стрит и там вывернула руль, под желтый сигнал и визг покрышек успев проскочить перекресток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39