отодвинув гардину, он подозрительно всматривался из окна в сад позади виллы. Там затеяли шумную свару птицы. Мне нравится, как в природе решаются проблемы, – я бы сейчас и сам не прочь как следует врезать Джейкобсу.
– Как майор поступил с украденными ценностями бедолаг из лагеря, – через силу улыбнулся я, – это, безусловно, не мое дело.
– Вот теперь, фриц, ты угодил в самую точку, – покивал Джейкобс.
– А чем именно ты занимаешься, Генрих? – полюбопытствовал я.
– Ради бога, – оглянулся на Хенкеля Джейкобс, – не рассказывай ему.
– А почему бы и нет? – удивился тот.
– Ты ничего про этого типа не знаешь. Не забывай, вы с Эриком работаете на американское правительство. Я бы добавил, под грифом «секретно», но сильно сомневаюсь, что вы, парни, даже умеете выговаривать это слово без ошибок.
– Он гостит в моем доме, – стоял на своем Хенкель. – Я доверяю Берни.
– А я все пытаюсь понять – с какой такой стати? – возмущался Джейкобс. – Или это эсэсовские дела? «Старые товарищи»?
Откровенно, я и сам до сих пор немного удивлялся.
– Я объясню тебе, – ответил Хенкель. – Эрику порой становится одиноко, и мне кажется, у него возникают мысли о суициде.
– Господи, мне б такое одиночество, как у Эрика! – фыркнул Джейкобс. – С ним девица эта, которая ухаживает за ним, как ее там, Энгельбертина, что ли. Как мужик может жаловаться на одиночество, когда рядом такая женщина? Для меня загадка!
– Тут он прав, – вступил я.
– Видишь? Даже фриц со мной согласен.
– Мне бы не хотелось, чтобы ты называл его так, – тихо сказал Хенкель.
– Фриц? А что тут такого?
– Это всё равно как если б я называл тебя евреем. Или даже жидом.
– Да ладно, привыкай, приятель! – хохотнул Джейкобс. – Сейчас жиды при власти, и вам, фрицам, придется делать то, что они вам велят.
Хенкель оглянулся на меня и четко, раздельно, как будто специально, чтобы позлить майора, проговорил:
– Мы пытаемся найти лекарство от малярии.
Джейкобс шумно вздохнул.
– Но я думал, что лекарство от малярии давно есть, – удивился я.
– Нет, – возразил Хенкель, – есть несколько способов лечить ее. Одни средства более эффективны, другие менее. Хинин. Хлороквин. Атебрин. Прогуанил. У многих имеются довольно неприятные побочные эффекты, и, разумеется, болезнь со временем становится устойчива против этих медикаментов. Нет, когда я говорю лекарство, то подразумеваю нечто большее.
– Слушай, ты уж отдай ему и ключи от сейфа, а? – перебил его Джейкобс.
Хенкель продолжил, ничуть не замешкавшись из-за явного недовольства янки:
– Мы разрабатываем вакцину. Стоящее дело, как считаешь, Берни?
– Ну… наверное.
– Пойдем, взглянешь. – Хенкель провел меня через первые стеклянные двери.
Джейкобс потянулся за нами.
– У нас двое стеклянных дверей, чтобы поддерживать определенную высокую температуру в лаборатории. Пожалуй, тебе лучше снять куртку. – Хенкель сдвинул первые двери, прежде чем открыть вторые. – Если я нахожусь тут долгое время, то обычно хожу только в легкой рубашке. Здесь тропический климат, как в оранжерее.
Как только он раздвинул вторые двери, меня обволокла жара. Хенкель не преувеличивал – точно входишь в джунгли. Лицо Джейкобса стало мокрым от пота. Я снял куртку и закатал рукава рубашки.
– Ежегодно, Берни, от малярии умирает почти миллион человек, – продолжил Хенкель. – Миллион! – Он кивнул на Джейкобса. – Ему требуется вакцина, чтобы прививать солдат от малярии перед их отправкой в ту часть мира, какую американцы намереваются оккупировать. В Юго-Восточную Азию, например. А уж в Центральной Америке вакцина жизненно необходима!
– Почему бы тебе не черкнуть статейку в газеты? – возмутился Джейкобс. – Расскажи уж всему чертову миру, чем мы тут занимаемся.
– Мы с Эриком хотим спасать жизни. – Хенкель и внимания на Джейкобса не обратил, он снял куртку и расстегнул воротничок рубашки. – Подумай, Берни: если именно немцы сумеют найти средство для спасения миллиона жизней в год, это может существенно сбалансировать счет, предъявляемый Германии за то, что она сотворила в войну. Согласен?
– Может, и так, – признал я.
– Миллион спасенных жизней ежегодно! Через шесть лет, пожалуй, даже евреи смогут простить нас. А через двадцать и русские…
– Он хочет подарить вакцину русским, – пробурчал Джейкобс. – Ну красота!
– Вот, Берни, что помогает нам не отчаиваться в случае неудач и двигаться вперед.
– Не говоря уже о куче денег, которые они огребут, если им удастся синтезировать вакцину, – добавил Джейкобс. – Миллионы долларов.
– Нет, – покачал головой Хенкель, – майор не понимает, что на самом деле нами движет. Он немного циничен. Верно, сэр?
– Как скажешь, фриц.
Я оглядел лабораторию-оранжерею. Две рабочие стойки по обе стороны комнаты. На одной – самое разнообразное оборудование, в том числе несколько микроскопов. На другой расставлено множество стеклянных контейнеров. Под окном, выходящим в аккуратный сад, – три раковины. Мое внимание привлекли стеклянные контейнеры. В двух кипела жизнь. Даже через стекло был слышен звон многочисленных комаров, словно крохотные оперные певцы репетировали, пытаясь взять самую высокую ноту. У меня мурашки по коже забегали от одного взгляда на них.
– Это наши ВИП-персоны, – сказал Хенкелль. – Culex pipen. Разновидность комаров, водящихся в стоячих водах, а следовательно, и самых опасных. Они и есть переносчики болезней. Мы стараемся вырастить в нашей лаборатории собственных. Но время от времени приходится заказывать новые экземпляры из самой Флориды. Яйца и личинки на редкость устойчивы к низким температурам, поэтому отлично переносят перелеты. Зачаровывающее зрелище, а? Такая мелкота, а несет смерть, заражая малярией. Для большинства людей болезнь смертельна. Результаты исследований, с какими я знаком, подтверждают: для детей болезнь почти всегда фатальна. А вот у женщин сопротивляемость организма выше, чем у мужчин. Причины не известны никому.
Меня передернуло, я отступил от стеклянного контейнера.
– Генрих, ему не нравятся твои маленькие друзья, – заметил Джейкобс. – И не могу сказать, что я виню его. Я и сам терпеть не могу этих убийц. Мне снятся кошмары, что самый мелкий вылетел на волю и покусал меня.
– Уверен, у них вкус получше, – съязвил я.
– Вот почему нам и нужны еще деньги. На покупку современного оборудования. Электронный микроскоп нужен. Новые предметные стекла для микроскопов, контейнеры улучшенной изоляции, – слова были адресованы майору Джейкобсу, – чтобы предотвратить подобный несчастный случай.
– Мы над этим работаем, – бросил Джейкобс и нарочито зевнул, как будто бы устал слышать в сотый раз одно и то же. Он вынул было портсигар, но под осуждающим взглядом Хенкеля передумал. – В лаборатории не курить, – пробормотал он, засовывая портсигар обратно в карман. – Ладно.
– Надо же, вспомнил, – улыбнулся Хенкель. – Значит, у нас прогресс.
– Надеюсь, – проворчал Джейкобс. – Вот только и ты не забывай держать крышку плотно закрытой на нашем проекте, как мы и договаривались. – Он скосил на меня глаза. – Проект должен оставаться секретным. – И они с Хенкелем снова увлеклись спором.
Я отвернулся и, заметив старый экземпляр «Лайфа», валявшийся на стойке рядом с микроскопом, взялся за него. Ну что ж, будем улучшать свой английский. Я листал страницы – американцы на фото все такие благополучные. Новая раса господ! Я взялся читать статью, озаглавленную «Побитое лицо Германии», иллюстрированную сделанными с воздуха фотографиями немецких городков и больших городов после бомбардировок ВВС Великобритании и 8-й армией ВВС США. Майнц напоминал деревушку после урагана, а над Юлихом точно экспериментировали с первой атомной бомбой. Впечатляющее напоминание о нашем поражении.
– Да еще разбрасываешь где попало бумаги и документы, – ворчал Джейкобс. – По-настоящему секретные. – С этими словами он выхватил у меня из рук «Лайф» и ушел через стеклянные двери обратно в офис.
Заинтересовавшись, я поспешил следом. И Хенкель тоже.
Остановившись у письменного стола, Джейкобс нашарил в кармане цепочку с ключами, открыл кейс, забросил журнал туда и запер. Я недоумевал: что такого могло быть в этом журнале, какие секреты? Каждую неделю «Лайф» продается по всему миру, у журнала тираж несколько миллионов. Разве только они используют его для шифровок.
Хенкель тщательно сдвинул за собой стеклянные двери и хохотнул:
– Ну, теперь Берни решит, что ты попросту спятил. И я с тобой заодно.
– А мне плевать, что он там подумает, – огрызнулся Джейкобс.
– Джентльмены, – вмешался я, – все было очень занимательно. Но мне, пожалуй, пора. День чудесный, и мне полезно прогуляться. Так что, если не возражаешь, Генрих, попробую-ка я вернуться домой пешком.
– Но, Берни, это ведь больше шести километров, – напомнил Хенкель. – Ты уверен, что одолеешь?
– Думаю, да. Во всяком случае, попытаюсь.
– Может, возьмешь мою машину? А меня отвезет майор Джейкобс.
– Нет-нет, спасибо. Со мной все будет в порядке.
– Извини, что майор был так груб, – сказал Хенкель.
– Не злись, – повернулся к нему Джейкобс. – Ничего личного. Его появление было неожиданностью для меня. А в моем деле сюрпризы ни к чему. В следующий раз встретимся с ним у тебя дома. Выпьем. И все пройдет тихо-мирно. Верно, Гюнтер?
– Конечно, – поддакнул я. – Выпьем, а потом пойдем покопаемся в саду. Как в добрые старые времена.
– Немец с чувством юмора! – хмыкнул Джейкобс. – Это мне нравится.
26
Когда тебя принимают на службу в полицию, то вначале ставят на патрулирование. И ты истаптываешь свой участок вдоль и поперек, выглядывая малейший непорядок. Из автофургона с полосой, едущего на скорости пятьдесят километров в час, особо много не разглядишь. Коли же тебе удалось выбиться в детективы, привыкай топать в тяжелых ботинках по тротуару. Я и привык. Если б я уехал из лаборатории Хенкеля на «мерседесе», то ни за что не заглянул бы в окошко «бьюика» майора Джейкобса и не обнаружил, что машина не заперта. Не оглянулся бы я и на виллу и не вспомнил, что увидеть дорогу и машину из окна кабинета невозможно. Майор Джейкобс мне категорически не нравился, несмотря на то, что он вроде как извинился. И конечно, никаких причин шарить в его машине у меня не было. Но куда деваться. Я – ищейка, сыскарь, профессиональный разнюхивалыцик, подглядыватель, и всюду сую свой нос. К тому же мне был чертовски любопытен человек, заставивший меня копать яму в саду в поисках еврейского золота и такой весь засекреченный – чтобы не сказать одержимый паранойей, – что даже запер от меня старый экземпляр «Лайфа».
«Бьюик» мне понравился. Переднее сиденье просторное, как полка в спальном вагоне; руль размером с велосипедную шину и приемник, словно позаимствованный из музыкального автомата в кафе. Спидометр на приборной доске показывал, что машина развивает скорость больше двухсот километров в час, рядом счетчик, чтобы водитель знал, когда пора заправляться бензином. Под счетчиком находилось перчаточное отделение, рассчитанное на человека с немаленьким размером перчаток, побольше, чем у Джейкобса.
Перегнувшись через сиденье, я щелчком открыл его и сунул внутрь руку. Так, «смит-вессон» 38-го калибра с красивой рифленой рукояткой. Тот самый, из которого Джейкобс целился в меня в Дахау. Дорожная карта Германии. Открытка в честь двухсотлетнего юбилея Гете. Американское издание «Дневников Геббельса». Путеводитель по Северной Италии. А внутри путеводителя, на странице с Миланом, квитанция из ювелирного магазина. Имя ювелира Примо Оттоленги, а квитанция на сумму десять тысяч долларов. Логично предположить, что именно в Милане Джейкобс и продал еврейские ценности из ящика, выкопанного в моем саду. Тем более что на квитанции стояла дата – примерно через неделю после его визита ко мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– Как майор поступил с украденными ценностями бедолаг из лагеря, – через силу улыбнулся я, – это, безусловно, не мое дело.
– Вот теперь, фриц, ты угодил в самую точку, – покивал Джейкобс.
– А чем именно ты занимаешься, Генрих? – полюбопытствовал я.
– Ради бога, – оглянулся на Хенкеля Джейкобс, – не рассказывай ему.
– А почему бы и нет? – удивился тот.
– Ты ничего про этого типа не знаешь. Не забывай, вы с Эриком работаете на американское правительство. Я бы добавил, под грифом «секретно», но сильно сомневаюсь, что вы, парни, даже умеете выговаривать это слово без ошибок.
– Он гостит в моем доме, – стоял на своем Хенкель. – Я доверяю Берни.
– А я все пытаюсь понять – с какой такой стати? – возмущался Джейкобс. – Или это эсэсовские дела? «Старые товарищи»?
Откровенно, я и сам до сих пор немного удивлялся.
– Я объясню тебе, – ответил Хенкель. – Эрику порой становится одиноко, и мне кажется, у него возникают мысли о суициде.
– Господи, мне б такое одиночество, как у Эрика! – фыркнул Джейкобс. – С ним девица эта, которая ухаживает за ним, как ее там, Энгельбертина, что ли. Как мужик может жаловаться на одиночество, когда рядом такая женщина? Для меня загадка!
– Тут он прав, – вступил я.
– Видишь? Даже фриц со мной согласен.
– Мне бы не хотелось, чтобы ты называл его так, – тихо сказал Хенкель.
– Фриц? А что тут такого?
– Это всё равно как если б я называл тебя евреем. Или даже жидом.
– Да ладно, привыкай, приятель! – хохотнул Джейкобс. – Сейчас жиды при власти, и вам, фрицам, придется делать то, что они вам велят.
Хенкель оглянулся на меня и четко, раздельно, как будто специально, чтобы позлить майора, проговорил:
– Мы пытаемся найти лекарство от малярии.
Джейкобс шумно вздохнул.
– Но я думал, что лекарство от малярии давно есть, – удивился я.
– Нет, – возразил Хенкель, – есть несколько способов лечить ее. Одни средства более эффективны, другие менее. Хинин. Хлороквин. Атебрин. Прогуанил. У многих имеются довольно неприятные побочные эффекты, и, разумеется, болезнь со временем становится устойчива против этих медикаментов. Нет, когда я говорю лекарство, то подразумеваю нечто большее.
– Слушай, ты уж отдай ему и ключи от сейфа, а? – перебил его Джейкобс.
Хенкель продолжил, ничуть не замешкавшись из-за явного недовольства янки:
– Мы разрабатываем вакцину. Стоящее дело, как считаешь, Берни?
– Ну… наверное.
– Пойдем, взглянешь. – Хенкель провел меня через первые стеклянные двери.
Джейкобс потянулся за нами.
– У нас двое стеклянных дверей, чтобы поддерживать определенную высокую температуру в лаборатории. Пожалуй, тебе лучше снять куртку. – Хенкель сдвинул первые двери, прежде чем открыть вторые. – Если я нахожусь тут долгое время, то обычно хожу только в легкой рубашке. Здесь тропический климат, как в оранжерее.
Как только он раздвинул вторые двери, меня обволокла жара. Хенкель не преувеличивал – точно входишь в джунгли. Лицо Джейкобса стало мокрым от пота. Я снял куртку и закатал рукава рубашки.
– Ежегодно, Берни, от малярии умирает почти миллион человек, – продолжил Хенкель. – Миллион! – Он кивнул на Джейкобса. – Ему требуется вакцина, чтобы прививать солдат от малярии перед их отправкой в ту часть мира, какую американцы намереваются оккупировать. В Юго-Восточную Азию, например. А уж в Центральной Америке вакцина жизненно необходима!
– Почему бы тебе не черкнуть статейку в газеты? – возмутился Джейкобс. – Расскажи уж всему чертову миру, чем мы тут занимаемся.
– Мы с Эриком хотим спасать жизни. – Хенкель и внимания на Джейкобса не обратил, он снял куртку и расстегнул воротничок рубашки. – Подумай, Берни: если именно немцы сумеют найти средство для спасения миллиона жизней в год, это может существенно сбалансировать счет, предъявляемый Германии за то, что она сотворила в войну. Согласен?
– Может, и так, – признал я.
– Миллион спасенных жизней ежегодно! Через шесть лет, пожалуй, даже евреи смогут простить нас. А через двадцать и русские…
– Он хочет подарить вакцину русским, – пробурчал Джейкобс. – Ну красота!
– Вот, Берни, что помогает нам не отчаиваться в случае неудач и двигаться вперед.
– Не говоря уже о куче денег, которые они огребут, если им удастся синтезировать вакцину, – добавил Джейкобс. – Миллионы долларов.
– Нет, – покачал головой Хенкель, – майор не понимает, что на самом деле нами движет. Он немного циничен. Верно, сэр?
– Как скажешь, фриц.
Я оглядел лабораторию-оранжерею. Две рабочие стойки по обе стороны комнаты. На одной – самое разнообразное оборудование, в том числе несколько микроскопов. На другой расставлено множество стеклянных контейнеров. Под окном, выходящим в аккуратный сад, – три раковины. Мое внимание привлекли стеклянные контейнеры. В двух кипела жизнь. Даже через стекло был слышен звон многочисленных комаров, словно крохотные оперные певцы репетировали, пытаясь взять самую высокую ноту. У меня мурашки по коже забегали от одного взгляда на них.
– Это наши ВИП-персоны, – сказал Хенкелль. – Culex pipen. Разновидность комаров, водящихся в стоячих водах, а следовательно, и самых опасных. Они и есть переносчики болезней. Мы стараемся вырастить в нашей лаборатории собственных. Но время от времени приходится заказывать новые экземпляры из самой Флориды. Яйца и личинки на редкость устойчивы к низким температурам, поэтому отлично переносят перелеты. Зачаровывающее зрелище, а? Такая мелкота, а несет смерть, заражая малярией. Для большинства людей болезнь смертельна. Результаты исследований, с какими я знаком, подтверждают: для детей болезнь почти всегда фатальна. А вот у женщин сопротивляемость организма выше, чем у мужчин. Причины не известны никому.
Меня передернуло, я отступил от стеклянного контейнера.
– Генрих, ему не нравятся твои маленькие друзья, – заметил Джейкобс. – И не могу сказать, что я виню его. Я и сам терпеть не могу этих убийц. Мне снятся кошмары, что самый мелкий вылетел на волю и покусал меня.
– Уверен, у них вкус получше, – съязвил я.
– Вот почему нам и нужны еще деньги. На покупку современного оборудования. Электронный микроскоп нужен. Новые предметные стекла для микроскопов, контейнеры улучшенной изоляции, – слова были адресованы майору Джейкобсу, – чтобы предотвратить подобный несчастный случай.
– Мы над этим работаем, – бросил Джейкобс и нарочито зевнул, как будто бы устал слышать в сотый раз одно и то же. Он вынул было портсигар, но под осуждающим взглядом Хенкеля передумал. – В лаборатории не курить, – пробормотал он, засовывая портсигар обратно в карман. – Ладно.
– Надо же, вспомнил, – улыбнулся Хенкель. – Значит, у нас прогресс.
– Надеюсь, – проворчал Джейкобс. – Вот только и ты не забывай держать крышку плотно закрытой на нашем проекте, как мы и договаривались. – Он скосил на меня глаза. – Проект должен оставаться секретным. – И они с Хенкелем снова увлеклись спором.
Я отвернулся и, заметив старый экземпляр «Лайфа», валявшийся на стойке рядом с микроскопом, взялся за него. Ну что ж, будем улучшать свой английский. Я листал страницы – американцы на фото все такие благополучные. Новая раса господ! Я взялся читать статью, озаглавленную «Побитое лицо Германии», иллюстрированную сделанными с воздуха фотографиями немецких городков и больших городов после бомбардировок ВВС Великобритании и 8-й армией ВВС США. Майнц напоминал деревушку после урагана, а над Юлихом точно экспериментировали с первой атомной бомбой. Впечатляющее напоминание о нашем поражении.
– Да еще разбрасываешь где попало бумаги и документы, – ворчал Джейкобс. – По-настоящему секретные. – С этими словами он выхватил у меня из рук «Лайф» и ушел через стеклянные двери обратно в офис.
Заинтересовавшись, я поспешил следом. И Хенкель тоже.
Остановившись у письменного стола, Джейкобс нашарил в кармане цепочку с ключами, открыл кейс, забросил журнал туда и запер. Я недоумевал: что такого могло быть в этом журнале, какие секреты? Каждую неделю «Лайф» продается по всему миру, у журнала тираж несколько миллионов. Разве только они используют его для шифровок.
Хенкель тщательно сдвинул за собой стеклянные двери и хохотнул:
– Ну, теперь Берни решит, что ты попросту спятил. И я с тобой заодно.
– А мне плевать, что он там подумает, – огрызнулся Джейкобс.
– Джентльмены, – вмешался я, – все было очень занимательно. Но мне, пожалуй, пора. День чудесный, и мне полезно прогуляться. Так что, если не возражаешь, Генрих, попробую-ка я вернуться домой пешком.
– Но, Берни, это ведь больше шести километров, – напомнил Хенкель. – Ты уверен, что одолеешь?
– Думаю, да. Во всяком случае, попытаюсь.
– Может, возьмешь мою машину? А меня отвезет майор Джейкобс.
– Нет-нет, спасибо. Со мной все будет в порядке.
– Извини, что майор был так груб, – сказал Хенкель.
– Не злись, – повернулся к нему Джейкобс. – Ничего личного. Его появление было неожиданностью для меня. А в моем деле сюрпризы ни к чему. В следующий раз встретимся с ним у тебя дома. Выпьем. И все пройдет тихо-мирно. Верно, Гюнтер?
– Конечно, – поддакнул я. – Выпьем, а потом пойдем покопаемся в саду. Как в добрые старые времена.
– Немец с чувством юмора! – хмыкнул Джейкобс. – Это мне нравится.
26
Когда тебя принимают на службу в полицию, то вначале ставят на патрулирование. И ты истаптываешь свой участок вдоль и поперек, выглядывая малейший непорядок. Из автофургона с полосой, едущего на скорости пятьдесят километров в час, особо много не разглядишь. Коли же тебе удалось выбиться в детективы, привыкай топать в тяжелых ботинках по тротуару. Я и привык. Если б я уехал из лаборатории Хенкеля на «мерседесе», то ни за что не заглянул бы в окошко «бьюика» майора Джейкобса и не обнаружил, что машина не заперта. Не оглянулся бы я и на виллу и не вспомнил, что увидеть дорогу и машину из окна кабинета невозможно. Майор Джейкобс мне категорически не нравился, несмотря на то, что он вроде как извинился. И конечно, никаких причин шарить в его машине у меня не было. Но куда деваться. Я – ищейка, сыскарь, профессиональный разнюхивалыцик, подглядыватель, и всюду сую свой нос. К тому же мне был чертовски любопытен человек, заставивший меня копать яму в саду в поисках еврейского золота и такой весь засекреченный – чтобы не сказать одержимый паранойей, – что даже запер от меня старый экземпляр «Лайфа».
«Бьюик» мне понравился. Переднее сиденье просторное, как полка в спальном вагоне; руль размером с велосипедную шину и приемник, словно позаимствованный из музыкального автомата в кафе. Спидометр на приборной доске показывал, что машина развивает скорость больше двухсот километров в час, рядом счетчик, чтобы водитель знал, когда пора заправляться бензином. Под счетчиком находилось перчаточное отделение, рассчитанное на человека с немаленьким размером перчаток, побольше, чем у Джейкобса.
Перегнувшись через сиденье, я щелчком открыл его и сунул внутрь руку. Так, «смит-вессон» 38-го калибра с красивой рифленой рукояткой. Тот самый, из которого Джейкобс целился в меня в Дахау. Дорожная карта Германии. Открытка в честь двухсотлетнего юбилея Гете. Американское издание «Дневников Геббельса». Путеводитель по Северной Италии. А внутри путеводителя, на странице с Миланом, квитанция из ювелирного магазина. Имя ювелира Примо Оттоленги, а квитанция на сумму десять тысяч долларов. Логично предположить, что именно в Милане Джейкобс и продал еврейские ценности из ящика, выкопанного в моем саду. Тем более что на квитанции стояла дата – примерно через неделю после его визита ко мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56