Тупо уставившись перед собой, она ухватила краешком затуманенного взгляда раковину с душем и почти распрощалась с жизнью.
Однако вместо того, чтобы ее пристрелить, женщина приказала еще одному мужчине, который был постарше первого, забрать всю форменную одежду. После того, как он это сделал, она прикрыла дверь в душевую. Удивленная девушка ожидала, что вот-вот раздадутся выстрелы сквозь дверное полотно. Она поднялась с пола и взобралась на раковину в надежде, что так пули не заденут ее.
Но вместо стрельбы Джоди расслышала лишь какие-то царапающие звуки, за которыми последовало громкое глухое «бум-м».
Дверь чем-то заклинили.
Она на станет меня убивать, подумала Джоди. Она решила меня просто запереть.
От напряженного ожидания ее одежда взмокла от пота. Втроем налетчики быстро управились с вещами и покинули трейлер. Девушка вслушалась. Тишина.
Затем она увидела, как кто-то из налетчиков ходит за окном. Джоди прижалась ухом к стенке фургона. Снаружи отвинчивали что-то металлическое, слышалось негромкое клацание. Затем раздался треск разрываемой ткани, и она почувствовала запах бензина.
Бензобак, они его открыли, с ужасом подумала девушка.
— Нет! — во всю мочь выкрикнула Джоди, спрыгивая с раковины. Она изо всех сил бросилась на дверь. — Вы же сказали, что не стали бы меня убивать! Ну пожалуйста!
Через мгновение потянуло дымом. Послышался топот убегавших от машины ног, а в матовом стекле окошка отразились сполохи оранжевого пламени.
Ее решили сжечь вместе с трейлером!
И тут Джоди сообразила, что женщина ее не убьет, а просто позволит умереть...
Девушка еще раз бросилась всем телом на дверь, но та не подалась. Оранжевое пламя поднималось все выше и выше, и Джоди, встав посереди крохотной комнатушки, зашлась в полном отчаяния и страха крике.
Глава 10
Четверг, 5 часов 47 минут, Вашингтон, федеральный округ Колумбия
Только Лиз Гордон смолола кофейные зерна и прикурила свою первую в этот день сигарету, как раздался звонок телефона.
— Интересно, кто бы это мог быть? — спросила себя вслух тридцатидвухлетняя женщина и сделала очень глубокую затяжку. Пепел с сигареты упал на ее ночную сорочку в стиле «смерть мужчинам», и Лиз отряхнула его прямо на пол. Она рассеянно потеребила рукой вьющиеся каштановые волосы и прислушалась, пытаясь сообразить, куда же она задевала трубку домашнего радиотелефона.
Поднявшись с постели в пять утра, Лиз собиралась еще раз пробежаться по кое-каким записям — сегодня прямо с утра у нее лекция перед отрядом «Срайкер». Вот уже ее третьи по счету групповые занятия с личным составом этого элитного подразделения, а молодые солдаты при всей своей суровой подготовке все еще в шоке пребывают, переживая гибель своего командира Чарли Скуайрза. Особенно тяжело переживала новенькая, Сондра Де Бонн, ее переполняла жалость к семье подполковника и отчасти к себе самой. Сквозь слезы она поделилась, что мечтала научиться у него еще очень многому. Теперь средоточия всей этой мудрости и опыта рядом с ними уже не было. Они остались невостребованными.
А воплощение их — мертвым.
— Да где же этот дурацкий телефон?! — Лиз смахнула кипу газет с кухонного стола.
Нельзя сказать, что она боялась, что звонивший повесит трубку, не дождавшись ответа. В такой час ей могла позвонить только Моника, которая находилась сейчас в Италии. А эта ее соседка по квартире и лучшая подруга не успокоится, пока не узнает, кто и что просили ей здесь передать. В конце концов, она отсутствовала дома уже почти целые сутки.
Как же, вдруг позвонит сам Фрэнк Синатра, и тебе, конечно же, срочно понадобится вернуться, ехидно подумала Лиз про свою подругу. За три года совместного проживания штатный психолог Оперативного центра наблюдала, как Моника, будучи свободным музыкантом и трудоголиком, ухитрялась обслуживать все ночные клубы, свадьбы и еврейские семейные торжества, на которые ей только удавалось подрядиться. Она на самом деле работала чуть ли не на износ, и Лиз пришлось не только приказать, чтобы та передохнула, но и всучить ей половину денег на поездку в Италию, чтобы отпуск наверняка состоялся.
Лиз наконец обнаружила трубку телефона, которая спокойно лежала на одном из кухонных стульев. Прежде чем взять ее, она выждала какое-то время, чтобы перенестись из одного мира в другой. Динамика отношений между Лиз и каждым из ее пациентов складывалась таким образом, что для успешного лечения она мысленно создавала каждому из них свой мир и сама полностью туда погружалась. В противном случае могли бы возникнуть перегибы, потеря внимания и отклонения. И хотя Моника была не пациенткой, а лучшей подругой, порой бывало сложно четко отделить одно от другого.
Пока Лиз погружалась в мир Моники, она сверилась с листочком для записи звонков, прикрепленным к холодильнику магнитным прижимом в виде головы Шопена. Единственными, кто звонил, были барабанщик Моники Анжело Панни по кличке «Тим» и ее мама. Обоих интересовало, нормально ли она добралась до Рима.
— Пронто, мисс Шерд, — поздоровалась Лиз, нажав кнопку на трубке. Телефонное приветствие было одним из двух слов, которые она знала по-итальянски.
Однако с другого конца провода отозвался определенно мужской голос:
— Лиз, извини, но это не Моника. Это — Боб Херберт.
— Боб! — воскликнула она. — Вот это сюрприз! Что происходит в стране Фрейда?
— Я всегда считал, что Фрейд был австрияком, — удивился Херберт.
— Он им и был, но на год его залучили немцы. Аншлюс имел место в тридцать восьмом году, а Фрейд скончался в тридцать девятом, — пояснила Лиз.
— Все это было бы смешно, если бы Фатерланд, похоже, снова не начал поигрывать мускулами, заявляя о начале новой эры и строительстве новой империи, — сказал Боб.
Лиз потянулась за сигаретой.
— Что ты имеешь в виду?
— Вы смотрели утренние новости? — поинтересовался Херберт.
— Раньше шести новостей не передают, — напомнила она. — Боб, какого черта, что у вас там стряслось?
— Банда неонацистов напала на съемочную площадку. Они убили несколько человек из съемочной группы и угнали автофургон, набитый нацистскими раритетами. И хотя никто ничего про это не слышал, но, похоже, они прихватили в заложницы американскую девушку.
— Господи! — воскликнула Лиз. Она сделала несколько коротких затяжек.
— Выяснилось, что группой руководила женщина по имени Карин Доринг. Что-нибудь слышали о такой?
— Что-то и правда знакомое, — подтвердила Лиз. Не отрывая трубки от уха, она направилась из кухни в кабинет. — Подождите минутку, я взгляну, что у нас есть.
Лиз включила домашний компьютер, села за монитор и вошла в базу данных компьютера, который стоял на ее рабочем столе в самом Оперативном центре. Меньше чем через десять секунд на экране появилось досье на Доринг.
— Карин Доринг, или «призрак из Галле», — сказала она в трубку.
— Призрак откуда? — переспросил Херберт.
— Из Галле, — ответила Лиз и пробежала дальше по тексту. — Это ее родной город в Восточной Германии. А призраком ее зовут потому, что она исчезает с места событий раньше, чем кто-либо сможет ее поймать. Обычно она не пользуется маскировкой и действует с открытым лицом, хочет, чтобы люди узнали, кто за всем этим стоит. Вот, послушайте еще. В прошлом году в своем интервью газете под названием «Наша борьба» она говорит о себе, как о нацистском Робине Гуде, наносящем удары от имени притесняемого большинства населения Германии.
— Похоже, она психопатка, — прокомментировал Херберт.
— На самом деле нет. В том-то и сложность с людьми подобного типа. — Лиз закашлялась, продолжая курить сигарету, и прокрутила текст дальше. — В конце семидесятых, во время учебы в институте, она недолго была членом коммунистической партии.
— Шпионила за врагом?
— Вероятней всего, нет, — ответила Лиз.
— Ладно, — смирился Херберт, — почему бы мне на время не заткнуться?
— Нет-нет, то, что вы сейчас только что высказали, — вполне логичное предположение, хотя, скорее всего, и неверное. Очевидно, она была в поисках себя в идеологическом смысле. Ведь и левые коммунисты, и правые неонацисты очень похожи в своей твердолобости. Таковы все радикалы. Эти люди не способны разобраться с собственными жизненными разочарованиями и переносят их как бы вовне. Они убеждают себя, обычно на подсознательном уровне, что во всех их несчастьях повинен кто-то другой. Причем этим «другим» может быть кто угодно, кто хоть чем-то отличен от них самих. В гитлеровской Германии в безработице обвиняли евреев. Евреи занимали относительно больше должностей в университетах, клиниках, банках. Они были на виду, заметно процветали и уж, ясное дело, были другими. У них были иные традиции, иные праздники, всякие там выходные по субботам. Они были легкой добычей. То же самое происходило с евреями и в коммунистической России.
— Усек, — сказал коротко Херберт. — У вас есть что-нибудь о ее связях, местах, где она скрывается, характерных привычках?
Лиз продолжила просмотр документа. Тот был разбит на разделы с пометками «физиологические данные», «биография» и «методы действий».
— Она «одиночка», что по терминологии террористов означает работу только маленькими группами, — сообщила ему Лиз. — Три-четыре человека — самое большее. И еще, Доринг никогда не посылает людей на задание, в котором не смогла бы участвовать сама.
— Это похоже на стиль сегодняшнего нападения, — сказал Херберт. — Есть какие-то известные теракты?
— Они никогда не заявляют о своей причастности...
— Тоже стыкуется с сегодняшним.
— ..однако на основе свидетельских показаний им приписывают взрыв принадлежащего арабу торгового павильона в Бонне и доставку взрывного устройства в картонной коробке со спиртным в южно-африканское посольство в Берлине, оба теракта — в прошлом году.
— И оба — весьма безжалостные.
— Да, — согласилась Лиз. — Это составляющая ее образа закоренелой нацистки. Но вот что странно: магазин, который подвергся нападению, торговал мужскими товарами, а спиртное предназначалось для посольской холостяцкой вечеринки.
— А что в этом странного? Может, она мужененавистница?
— Это не стыкуется с нацистской идеологией, — пояснила Лиз.
— Верно, — согласился Херберт. — И в военных делах, и в политике геноцида они убивали, не отличая женщин от мужчин. По-видимому, это обнадеживающее известие для американской девушки, если ее и впрямь захватили. Возможно, что ее и оставят в живых.
— Я бы не поставила на это и пенса, — возразила Лиз. — Женщин не трогают скорее не по традиции, а просто из личных симпатий. Здесь также написано, что двое из свидетелей, помогавшие установить личность Доринг, погибли через считанные дни после общения с представителями власти. Один — в автокатастрофе, другой — после ограбления. В дорожном происшествии погибла женщина. Еще одна женщина, которая всего лишь попыталась помочь тем, кто хотели бы покончить с отрядом «Фойер», тоже была убита.
— Не совсем, — ответила Лиз. — Прежде чем утопить пенсионерку в унитазе, ее сначала избивали и пытали. А это уже похоже на садизм. В любом случае этого хватит, чтобы не надеяться на то, что женщин они не трогают.
Лиз снова вернулась к биографии Карин.
— Ну-ка, посмотрим, откуда взялась эта фрейлейн Доринг, — сказала она. — Ага, так и есть. Мать умерла, когда девочке было шесть лет, и воспитывалась она отцом. Ставлю доллар против песо, что там имело место какое-то грязное дело.
— Насилие?
— Да, — подтвердила Лиз. — Снова классическая схема. Девочку либо избивали, либо подвергали сексуальному насилию, либо делали и то и другое вместе. В психике ребенка произошли нерадостные сдвиги, а потом она стала подыскивать место, где смогла бы выплеснуть свой гнев. Попробовала коммунизм, но тот ей почему-то не понравился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70