— Отчасти, — подтвердил Роджерс. — Не из-за моего пола и не из-за меня лично, а потому, что я убежден, что у США, как у единственной оставшейся супердержавы, существует обязанность вмешиваться там и когда это только необходимо. И наш центр тут является наиважнейшим и наиболее быстро реагирующим инструментом. Марта, неужели вы действительно думаете, что я продвигал собственные интересы?
— Да, я так думаю, — призналась она. — По крайней мере со стороны это выглядело очень похоже.
— Я не делал этого, — сказал Роджерс. — Я продвигал наши общие интересы. Ваши, свои, Пола, Энн, — Лиз, духа Чарли Скуайрза. Я защищал Оперативный центр и «Страйкер». Скольких денег, скольких жизней стоила бы новая корейская война? Во что обошлась бы гонка вооружений с новым Советским Союзом? То, что мы тут сделали, сберегло государству миллиарды долларов.
Говоря все это, он заметил, что Марта слегка расслабилась. Но только слегка.
— Так почему же вы не поговорили с нею так, как говорите со мной? — спросила она.
— Потому, что меня поставили перед совершившимся фактом, — ответил Роджерс. — Мои доводы были бы использованы только для того, чтобы попрактиковаться в битье.
— Я увидела, что вы позаимствовали у Пола самое худшее, — сообщила она.
— Я его подчиненный.
— А разве Оперативный центр не подчиняется сенаторам Фокс, Чану, Ли и другим членам Конгресса, входящим в Комитет по делам разведки?
— До некоторой степени, — признал генерал. — Но ключевым словом здесь остается «комитет». Сенаторы Чан и Ли не являются непримиримыми изоляционистами. Они переговорили бы о сокращении с Полом или со мной, дали бы нам возможность обсудить вопрос, выслушали бы наши доводы.
Марта подняла к щеке сжатый кулак и, тряся им, передразнила:
— Давайте послушаем об этом в курилках.
— И все же дело там делается.
— Мужчинами, — добавила Марта. — Боже упаси, если женщина примет решение и потребует от мужчины претворить его в жизнь. А уж если она это сделает, вы разворачиваетесь и отвешиваете ей оплеуху.
— Точно с такой же силой, с какой она ударила меня, — заверил Роджерс. — И после этого вы считаете, что я там какой-то фрукт? А кто тут требует равенства, но лишь когда это ему удобно?
Марта ничего не ответила.
Роджерс опустил взгляд.
— Думаю, мы что-то слегка увлеклись и ушли в сторону. У нас хватает других проблем. Какие-то подонки собираются выйти в Интернет с видеоиграми, демонстрирующими, как белые линчуют чернокожих. Позже я встречаюсь с Дарреллом и Лиз, чтобы посмотреть, нельзя ли вывести из строя их оборудование. Я буду рад, если вы внесете тут посильную лепту.
Марта кивнула.
Роджерс посмотрел на женщину, и в душе его заскребли кошки.
— Послушайте, — заговорил он, — мне не нравится, если у кого бы то ни было возникает бункерное мышление. Особенно у меня самого. Я думаю, это происходит из-за местничества. Армия приглядывает за армией, морская пехота за морской пехотой...
— Женщины за женщинами, — сухо добавила Марта. Роджерс улыбнулся.
— Туше. Полагаю, подспудно все мы по-прежнему всего лишь плотоядные.
— Это только один из способов перевернуть все с ног на голову, — отозвалась она.
— Хорошо, вот вам другой, — предложил Роджерс. — «Я буду самодержицей: это дело — мое. А простит ли меня милостивый Господь: это дело — его». Это сказала женщина. Екатерина Великая. Так что, Марта, иногда я могу быть автократом. И в таких случаях я смогу лишь надеяться, что вы меня простите.
Марта прищурила глаза. Ей все еще хотелось выглядеть сердитой, но у нее это не получилось.
— Ответное туше, — улыбнулась она.
Роджерс тоже еще раз улыбнулся и посмотрел на часы.
— Мне нужно позвонить. Почему бы вам не связаться с Лиз и Даррелом и не ускорить это дело. Так что до скорой встречи. Марта расслабила плечи и отступила в сторону.
— Майк? — обратилась она, когда тот уже прошел мимо. Роджерс остановился.
— Да?
— И все же вы причинили слишком большую боль сенатору, — сказала она. — Сделайте мне одолжение, позвоните ей позже, просто убедитесь, что с ней все в порядке.
— Я собирался это сделать, — ответил Роджерс. — Я ведь тоже умею прощать.
Глава 21
Четверг, 14 часов 55 минут, Гамбург, Германия
Вот уже битый час, не добавивший ему особых радостей, Боб Херберт не слезал с телефона.
Сидя в своем кресле-каталке и пользуясь персональной линией, он посвятил часть времени переговорам с Альберто Гримоутизом, своим помощником в Оперативном центре. Свежеиспеченный доктор психологии пришел в центр прямо из Университета Джонса Хопкинса, и ему не занимать было ума и хороших идей. Альберто был, конечно же, очень молод, ему не доставало богатого жизненного опыта, но зато он проявлял исключительное трудолюбие, и Херберт относился к нему, как к брату-подростку.
Вопрос номер один, как сказал Херберт, заключался в том, чтобы постараться определить, чью из разведок своих союзников можно потрясти на предмет самой свежей информации о немецких террористах. Они подозревали, что, кроме израильтян, британцев и поляков, эти группировки никто внимательно не отслеживает. Никакие другие страны не испытывали столь сильного и продолжительного внутреннего страха перед немцами, как эти.
Херберт не стал прерывать связь, пока Альберто сверялся с базой данных по их собственной агентурной разведке. Эта информация содержалась в электронной папке, которую Херберт окрестил «подкожными запасами» Оперативного центра, и значилась как ЗАПИС — зарубежные подпольные источники сведений.
Херберт каждый раз стеснялся клянчить данные у других разведок, однако его собственные источники в Германии были достаточно хилыми. До объединения Западной Германии с Восточной Соединенные Штаты очень активно помогали ФРГ разрабатывать террористические группировки, появлявшиеся с Востока. После воссоединения американская разведка постепенно ушла из страны. Немецкие террористы стали европейской заботой. Из-за обглоданного до костей бюджета и ЦРУ, и Национальное бюро разведки, и другие сборщики информации разрывались на части, чтобы не уступить Китаю, России и Западному полушарию.
Нашим умникам стало не до того, чтобы разбираться с еще одной горячей точкой, создающей серьезные проблемы, с горечью подумал Херберт.
Конечно, даже если предположить, что у других государств и есть агентура в Германии, это вовсе еще не значит, что они будут готовы поделиться информацией. Со времен скандалов, связанных с утечкой сведений из разведслужб США в восьмидесятые годы, которые нашли широкое освещение в прессе, другие правительства крайне неохотно рассказывали о том, что им известно, не желая компрометировать собственные источники.
— Хаб и Шломо располагают четырьмя и десятью действующими агентами соответственно, — сообщил Альберто. Он имел в виду коммандера Хаббарда из британской разведки и Ури Шломо Зохара из израильского «Моссада».
Поскольку телефонная линия не была защищена, Херберт не стал вдаваться в подробности. Да ему и так было известно, что в Германии большинство из агентов Хаббарда заняты пресечением поставок контрабандного оружия из России, а израильтяне отслеживают потоки вооружения, направлявшегося к арабам.
— Похоже также, что Богги со своими ребятами все еще разгребает русские дела. — продолжил Альберто. Это была ссылка на генерала Богдана Лозу из польской разведки и недавние события на границе с Россией. — Хотите посмеяться? — добавил он.
— Можно разочек, — разрешил Херберт.
— Глядя на этот список, я вижу, что рассчитывать на помощь мы можем только со стороны Бернара.
Не будь ситуация действительно настолько серьезной, Херберт и впрямь рассмеялся бы.
— Помощь?! С их стороны?! — воскликнул он. — Ну, этого нам уж точно не дождаться. Исключено!
— И все-таки, а вдруг? — не согласился Альберто. — Секундочку, я только просмотрю отчет Даррелла.
Ожидая, Херберт принялся выстукивать о подлокотник своего кресла ритм песни «Алабамские оковы».
Говоря о Бернаре, они имели в виду полковника Бернара Бенджамина Беллона, главу Group d'Intervention de la Gendarmerie Nationale — группы реагирования Национальной жандармерии Франции. Уж так исторически сложилось, что эта силовая структура становилось слепа и глуха, если только преступления были связаны с проявлениями расизма, в особенности когда они совершались по отношению к евреям или иммигрантам. А еще жандармерия находила понимание у немцев. Если бы там не было французских агентов, Германия никогда не раскрыла бы имена тысяч и тысяч коллаборационистов, сотрудничавших с нацистами во время войны. Некоторые из этих мужчин и женщин сегодня являлись лидерами в политике и бизнесе и опирались на французские силовые органы, чтобы их оставили в покое.
Беллон же являлся одним из самых яростных и жестких поборников справедливости из тех, кого знал Херберт. И полковник старался вытащить сопротивлявшуюся и голосившую «Жандармери» из болота ее собственной бездеятельности.
Тем не менее Беллон оставался подотчетен властям, а эти власти недолюбливали Соединенные Штаты. Они в свою очередь испытывали очередной острый приступ национализма. Дело дошло даже до того, что из словарей выкидывались английские слова, из меню исключались американские блюда, а с экранов убирались голливудские фильмы. Мысль о том, что США попали в положение, когда французы могли бы оказать им помощь, вызывала тревогу. А от мысли, что придется идти на поклон к этим душителям всего американского, Херберт просто приходил в отчаяние. Да и само заявление о согласии оказать эту помощь звучало бы едва ли не абсурдно!
— У Бернара возникли местные проблемы, — заговорил Альберто, — и он ищет возможные связи между преступными элементами во Франции и в Германии. В прошлом месяце он обратился к «Большому И», ну, а те связались с Дарреллом, и он помог Бернару получить часть необходимой информации.
— Что за информацию хотел Бернар? — Херберт все еще продолжал барабанить пальцами по подлокотнику. Ему просто очень-очень не хотелось идти на поклон к французам.
— Тут нет этих сведений, поскольку они идут под грифом «только для прочтения», — ответил Альберто. — Придется сходить за ними к Дарреллу.
— Сходи, — приказал Херберт, — и позвони мне, как только что-то узнаешь.
— О'кей, у вас есть там доступ к защищенной линии? — поинтересовался Альберто.
— У меня нет времени до нее добираться, — ответил Херберт. — Придется тебе воспользоваться тем, что есть, и позвонить на аппарат в моем кресле. И еще, введи в курс дела генерала Роджерса.
— Конечно. И поскольку он все равно будет спрашивать, что сказать ему о вашем местопребывании?
— Скажи, что я собираюсь проверить кое-какие предположения относительно «хаоса».
— А-а, так у вас же там как раз наступает сезон, не так ли? — уточнил Альберто.
— Верно, — подтвердил Херберт. — Ежегодное сборище больных маньяков. И по этому поводу у меня возникает вопрос номер два. Есть ли у тебя какие-то сведения о том, где обычно проходят ключевые мероприятия в рамках «дней хаоса»?
— Что-то вроде дома сумасшедших? — пошутил Альберто.
— Не смешно, — одернул его Херберт.
— Извините, уже ищу.
Херберт расслышал пощелкивание компьютерных клавиш.
— Нашел, — сообщил Альберто. — Последние два года многие участники начинали празднование с тоста в «Пивном зале» Ганновера в шесть часов вечера.
— Что для меня и не удивительно, — прокомментировал Херберт. Он помнил, что печально известный «пивной путч» тоже начинался в мюнхенском «Пивном зале». Тогда, в 1923 году Гитлер сделал первую, правда неудачную, попытку захватить власть в Германии. Только в отличие от Гитлера эти люди явно рассчитывали на успех.
Еще полчаса телефонных переговоров Херберт потратил на поиски автомобиля с ручным управлением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70