Теперь вы живите, если будете вести себя по-человечески.
И они жили по-человечески. "Буржуйка" к утру остывала, и холод гнал их на промысел. Возвращались к вечеру, топили, грели в банках еду, ужинали и ложились спать. Говорили мало. Да и пить стали меньше - у Цитруса болел желудок и вдобавок у него открылись язвы на ногах. Он вообще стал замкнутым и брюзгливым. Что бы Серый ни делал - все было не так. "Все я должен планировать, ты только и можешь, что хвосты заносить!"
А Сергей Яковлевич действительно попросту таскался за ним, как ниточка за иголочкой. Скажет Цитрус - "Стой здесь!", Серый встанет в переходе с коробкой - стоит часа два, блуждая безразличным взглядом по прохожим. Надвинет вязаную шапчонку на самые глаза, в свой плащ, как в панцирь, съежится и перебирает себе мысль за мыслью. Проносятся перед ним картины забытых сражений, скачут воины, стоны слышны и смертельные вопли, видит он сотни сцен поражений или побед, пребывает в таком состоянии, пока водка гуляет по венам. Или механически таскает ящики и мешки. Или деловито роется в кантейнерах в поисках бутылок. Или на свалке ковыряется, отыскивая все, что другим не нужно. И все это по указанию командира белоснежного лайнера, ведущего их экипаж к заветной цели.
Дыба и сам понимал свою несостоятельность в принятии решений, но и изменить себя не мог - он и так уже шагнул на самое дно и как мог сопротивлялся, чтобы его совсем уж не засосала эта биологическая жизнь. Он как бы растроился. Одна его часть сознания была отдана выживанию и сохранению себя, вторая предполагала возрождение и строила надежды на благополучную жизнь после прорыва к заграничным банковским деньгам, третья часть сознания была отдана непонятно откуда в него вселившимся грезам и суждениям об истории человечества. И может быть от этой растроенности он становился все более заторможенным.
Скоро они стали недоедать. Иногда им приносили картошку, они её запекали и заедали ею совсем дрянную водку. Тогда и случился у Цитруса приступ "белой горячки". Дыба чуть вместе с ним с ума не сошел. Два дня командир безумствовал в землянке и почти не спал, и все визжал, если Серый подходил к нему. Все кричал, забившись в угол: "Не убивай!" А потом вдруг наоборот: "Убью, задушу!" - бросался, последнюю энергию растрачивал. И Дыба не спал, светила лампа, в печи потрескивало, пахло плесенью, а он все выжидал момент, чтобы подсыпать успокоительного в кружку с водой.
Еще сутки спал, не выходя, Цитрус, а потом совсем сдал - ноги ослабели.
- Его нужно в больницу, - посоветовал один местный автолюбитель, заглянувший проведать сторожей. - Но кто там сейчас без денег с ним возиться будет. Хотя все-таки в тепле. Я могу подвезти, но вряд ли возьмут.
- Сделай, а? А то помрет же.
Цитрус согласился. И им повезло. У этого автолюбителя оказался знакомый, который знал одну благотворительную больницу, где принимали таких вот бомжей. Цитруса взяли на неделю, язвы совсем у него расползлись.
- Питание ему нужно хорошее, витамины, к тому же у него язва. Мы его, конечно, помажем, чуток поколем, но это будет временный эффект, - сказала равнодушная врачиха, - у нас средств и лекарств мало.
- Напишите, какие нужно. Пусть самые дорогие.
Она посмотрела на него с недоверием, но все-таки написала рецепт.
И тогда он решился съездить на свою дачу. Там у него была заначка. До этого он не рисковал туда соваться, но сейчас решил. Дача у него была по Ярославской дороге. Полчаса он добирался на электричке. Потом на автобусе. Но на дачу так и не проник. Его выручил прошедший утром снег. Участок был крайний, и дорога к нему вела в тупик, туда сроду никто не ездил, а тут он увидел следы недавно проехавшей машины. Правда, заначка была не в доме, а в заваленке у недостроенной бани, примыкавшей к лесу. Можно было бы обойти участок и перелезть через забор, но он решил сделать это ночью. Вряд ли здесь устроено круглосуточное дежурство, столько времени прошло.
"Дожился, - думал он, сидя на автобусной остановке. - Строил дачу, баню, а теперь все это не мое, как будто и никогда моим не было."
- Че ты тут расселся! - притормозила милицейская машина. - Вали отсюда! Ну, пошел, тебе говорят!
И он пошел, как пес. Здесь же были дачи крутых людей , и за ними власть присматривала. Он и сам когда-то давал не раз таким вот за то, чтобы таких вот, как он теперь, гоняли.
"Это не нравственный урок, - подумал он, - это не возмездие, это обычная возня под солнцем".
И тут его осенило - машина выехала от его дачи, они просто подъезжали посмотреть - не появлялся ли кто? Действительно, следы от машины удвоились. Он открыл калитку и не утерпел, заглянул в окно - все было на месте мебель ему делали по заказу, и на окнах специальные решетки - фиг оторвешь и фиг залезешь. А в доме у него ещё было 70 тысяч, если не нашли.
Заначка оказалась нетронутой. Он ещё специально последил, походил вокруг бани, чтобы было непонятно, что тут делали. Банку выбросил у остановки, а 50 тысяч зеленых сунул во внутренний карман. И поехал к Ларисе.
У неё оказалась пьяная компания. Она и сама была изрядно пьяна.
- Долго же ты себя ждать заставляешь. Я уж думала, что на том свете встретиться придется. Как Палыч-то?
- В больнице, - он вдруг почувствовал страшную слабость.
- Где?
Он назвал адрес.
- Вот деньги и рецепт, ещё ему фруктов купи, - он дал ей пять тысяч.
- Откуда такие деньги? Украл?
- Я пойду, - повернулся он на отяжелевших ногах.
- Да никуда ты не пойдешь! - она схватила его за плащ и с силой дернула на себя. - Иди в ванну, гад! Сейчас все уйдут.
И с какой-то яростью в буквальном смысле затащила его в ванную комнату.
Он увидел себя в зеркале - задубелая грязная кожа, воспаленные глаза, клочья волос из-под идиотской шапочки.
- Ну что, доходяга, покусала тебя жизнь, двинулись-продвинулись? Может хватит по свету рыскать? Чего ещё не видел?
Ему представилась сцена - что вот он стоит в каком-нибудь месте с коробкой или несет бутылки, а навстречу ему Елена - в шикарной шубе и вся такая роскошная, она узнает его и окликнет: "Сережа!", а он просит: "Дай, дамочка, на опохмел, выручи, а?" И ведь это она когда-то целовала его кожу, гладила волосы, стонала в его объятиях, ведь это она говорила "любимый" и неслась рядом с ним в черном "мерседесе".
- Сука, сука! - бормотал Дыба, и слезы лились у него из глаз.
- Да у тебя жар, ты весь горишь! - Лариса сдернула с него плащ и шапку.
- Я пойду, - очнулся он. - Мне Цитрус не велел.
- Я тебе пойду, гад! Я тебе сдохнуть не дам, тебе ещё рано!
Она раздела его догола и усадила под душ.
- Я воин, - бормотал он под струями воды, - я людей убивал, города брал, женщин насиловал, трофеи собирал...
- Ну, тогда я царица Нефертити. - Она вновь скребла и терла его. - И за одну ночь со мной рассчитывались жизнью. Откуда ты только свалился на мою грешную жизнь?
Потом он два дня был как в тумане. Приходил врач, ему ставили уколы, он что-то пил, иногда видел Ларису и путал её с Еленой, потом опять погружался в забытье. Хотя это не стоит называть забытьем. Может быть, наоборот, это припоминание - полная свобода памяти, которая продолжает преподносить пережитое, возможно и не тобой, а кем-то другим, возможно тобой, но другим, возможно тобой, но будущим. Получив полную свободу, память гуляет по просторам вселенной, и нет для неё границ, нет пределов, которые её могли бы остановить, и нет для неё невозможного, нет недостижимого...
Он это осознал, когда очнувшись припоминал все, что видел в "беспамятстве". И ему даже захотелось вернуться в эти живые ощущения и переживания, пусть порой и наполненные ужаса и отчаяния, но и абсолютно своевольные, и главное - из любой ситуации в той жизни всегда был Выход радостное пробуждение, возвращение к жизни, с веселым пониманием, что это был сон и ничего более...
Лариса рассказывала ему, что была у Палыча и что лекарства помогают, что все в больнице удивлены, что какого-то бомжа завалили фруктами.
- Я не сказала ему, что ты болен. Кстати, вот твои деньги, что я нашла в плаще, - она положила сверток на одеяло.
- Ты спрячь их пока. Возьми вот на расходы.
Она взяла.
- У тебя была простуда и что-то нервное... Врач сказал, что ничего страшного.
Потом она его кормила, и ему стало жаль себя - такого ослабшего, бездомного и гонимого. Он даже плакал, уткнувшись в подушку.
- Ничего, - говорила она, - это от слабости. Пройдет.
И действительно прошло, но зато возникла проблема - как жить дальше? Борьба с болезнью возродила в организме былое желание жить полноценной жизнью, иметь какое-то дело.
Он не мог не рассказать Ларисе о себе. Она выслушала его исповедь и сказала:
- А я думала, ты был на войне, людей убивал, и в тебя стреляли. У тебя же шрам.
- Да нет, это в юности нырнул и напоролся на корягу.
- Понятно. А что означает, что ты стал другим?
Ему было трудно ответить на этот вопрос. Он просто чувствовал, что в его мозгах произошли колоссальные процессы. Но какие? Но кто он теперь? Чего хочет?
- Не знаю. Но моя прежняя жизнь кажется теперь не моей. У меня ощущение, будто я только что закончил школу и должен кем-то стать.
- Но у тебя же есть дети.
- Я вычеркнул себя из их жизни. Можно сказать, что я для них умер. Это почти так и есть.
- Может, ты и прав. Но как ты собираешься жить - тебя же , наверное, до сих пор ищут?
- Прошло полгода, если не попадаться на глаза знакомым, я для всех стану Столяровым Семеном Степановичем. Могу уехать в любой город.
- А как же Палыч?
- Возьму его с собой.
- Он с тобой не поедет.
- Посмотрим.
Он провалялся ещё дней пять, а потом облачился в новую одежду. И как раз в тот момент, когда он рассматривал свой новый "прикид" в зеркало, вошла встревоженная Лариса.
- Палыч сбежал из больницы. Его хотели через два дня выписывать, а он ещё вчера исчез.
- Ты ему говорила, что я у тебя?
- Да, позавчера сказала. - Врач считает, что ему не долго осталось.
- А ему сколько осталось?
- Кому?
- Врачу твоему!
- Чего ты бесишься?
- Да все эти пророки меня утомили! Цитрус ещё всех переживет, он фрукт не портящийся. И что ты мне за пальто купила? Я же говорил, одежда должна быть обычной, без выпендрежа!
- А чего в ней такого, ты просто привык ходить, как бич, - обиделась она.
- Ладно, все нормально, пойду, поищу Цитруса.
Всю дорогу он чувствовал себя не в своей шкуре. Теперь он был примерным членом общества, по крайней мере внешне. И теперь он должен был сам решать жизненные проблемы.
Цитрус оказался "дома", готовил закуску, на топчане стояла початая бутылка. В первую минуту он не узнал Серого и принял его за одного из хозяев гаражей.
- Все в норме, я тут отсутствовал по болезни... - начал он и осекся. Чего вырядился? Решил сменить авиакомпанию? Лариску ограбил? Я знал, что ты курс изменишь. Это только я без парашюта летаю.
Они выпили и Цитрус добавил:
- Рано ты полет прерываешь, вычислят теперь тебя в два счета.
- А давай уедем, - начал было Дыба.
- Ты что, Серый, думай, о чем говоришь! Давай лучше я напоследок расскажу тебе одну историю.
- Да будет время, расскажешь еще.
- Нет, я сейчас хочу! - с вызовом заторопился Цитрус. - В тот день мы уже шли на посадку, попали в густую облачность, и нас сильно трясло. Вдруг смотрю - все приборы отказали, связь оборвалась! Двинулись-продвинулись, думаю, если сейчас не восстановится связь, то вновь начну высоту набирать, выходить из облаков. И тут - глухой удар, будто мы какую-то стену проломили. Темнота вокруг полная, свет в самолете погас, и было ощущение, что и двигатели перестали работать. Все, думаю, отлетался... И вдруг посветлело, но как-то желто все...
Цитрус задышал часто-часто, будто ему воздуха не хватало.
- Выпей.
- Да нет, потом... То был словно сон. Я видел самолет снаружи, а сам оставался внутри. Самолет просто висел в этом желтом облаке и не двигался. А зато я, который снаружи, перемещался внутри этого облака мгновенно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34