- Уверен, сегодня ничего не может произойти, все заняты другим, - он посмотрел в сторону Белого дома. - Но терять бдительность не стоит...
В квартире Леонид первым делом осмотрел телефонную трубку, покачал головой, возмущенный чьей-то топорной работой и отключил аппарат.
Настя хотела было его спросить "зачем"?, но он приложил палец к губам и стал исследовать стены. Он нашел миниатюрный микрофончик под крышкой письменного стола, куда Настя сто лет не заглянула бы.
- Все, - наконец сказал Леонид. - Спрашивайте - отвечаем.
- Вопросов по существу нет, - Настя улыбнулась: свой оказался парень, не хочет ни себе, ни ей неприятностей.
- Располагайтесь, а я пойду опустошать холодильник. - И тут же принялась изображать гостеприимную хозяйку.
Коньяк она налила щедро, в бокалы для вина, по самые венчики. И предложила выпить без тоста, какие у них сегодня могут быть тосты, надо выпить просто так, чтобы расслабиться. "И сбросить оцепенение", - подумала она. Холодок под сердцем, а точнее, холодная, угрюмая тоска появилась у неё в те минуты, когда увидела танки на Пушкинской площади. Это была, конечно, чушь, но тогда ей показалось, что и Пушкин со своего высокого пьедестала, смотрел, склонив голову, на танки осуждающе. И множество людей окружали памятник, словно искали защиты у поэта, певца российской вольности.
Леонид выпил коньяк, не отнекиваясь, за длинный день скитаний с этой дамочкой он тоже изрядно устал.
- Вы будете писать о том, что видели? - спросил Настю.
- Вряд ли... может быть, когда-нибудь... Сейчас найдется много борзописцев, возжелающих описать это. Все будет: и славословие, и проклятия, а если одним словом - блудословие.
Насте казалось, что с той минуты, когда утром на даче она включила телевизор, прошла уже целая вечность. Из мирной жизни она шагнула в военную или, в любом случае, предвоенную, жила в одной стране, а теперь может оказаться в другой.
- В одном вы, дорогой Ленечка, позвольте мне вас так называть, правы, у России сегодня началась новая история.
Она налила по новой и тут же выпила. Коньяк показался безвкусным. И было себя очень жаль. Кто она такая, в самом деле? Муж есть и вроде его нет, квартира как с неба слетела и может так же обратно улететь, в редакции - белая ворона, в жизни - неприкаянная собачка, не знающая, в какой бок её завтра пнут, а то и на живодерню поволокут.
- Так и будем молчать? - Очередная рюмка произвела на неё ожидаемое действие, она почувствовала себя легко и бодро.
- Включите телевизор, - попросил Леонид, - надо же знать, что там происходит.
- А пошли они все к трахнутой матери! Что происходит, спрашиваешь? По новой делятся на "красных" и "белых", - в сердцах ответила Настя, но телевизор включила.
Несмотря на позднее время одна из программ работала. Показывали "картинки" с улиц: людей, танки, растерянные лица милиционеров, горластых интеллигентов, эмоциональные речи которых тонули в шуме охваченного волнением города. Еще сообщали о распоряжениях ГКЧП: шел в эфир трескучий набор фраз о восстановлении конституционного строя, приверженности идеям перестройки. Мелькнули и кадры с пресс-конференции Янаева: он явно крепко поддал и на вопросы корреспондентов отвечал сбивчиво, косноязычно. Физиономия у него была багровой, под глазами провисли темные мешки.
- Алкоголик, - со злостью сказал Леонид. - И ведь всем известно, что алкоголик, а выдвинули в вожди, придурки.
- Он и меня угощал коньяком с шоколадом и лимончиками, когда брала у него интервью. Посчитала за честь выпить с вице-президентом.
- Больше ничего не предлагал? - насмешливо спросил Леонид.
- Не решился. Все-таки в его служебном кабинете были, а там все, сам знаешь, насквозь слушается.
- Ну, на таком уровне трахнуть журналистку большим грехом не считается, - со знанием дела сказал Леонид. - Но ты права, компромат в сейфе хранился бы до поры до времени. И обернулся бы или против него, или ударил бы по тебе - наперед никогда не известно.
Диктор сбивчиво комментировал события, в целом в благожелательной для ГКЧП тональности. Выходило, что чуть ли не вся страна поддерживает "решительные меры" ГКЧП.
- Старается Ленечка, - язвительно сказала Настя.
- Кто, кто?
- Не волнуйся, не ты. Есть такой телевизионный босс одного имени с тобой, в огне не горит и в воде не тонет. У нас его жена работает в корректуре. Последнее время на работу приезжала с двумя охранниками. Сидит за столиком, гранки почитывает, а два лба у двери торчат. Да не про таких, как ты, говорю, - заметила чуть мимолетную гримаску на лице Леонида, доподлинные лбы... - Она весело рассмеялась:
- В корректуре одни барышни работают... Они в туалет, а те следят, когда побежали и когда вернулись, чуть ли не по часам засекают.
Леонид тоже улыбнулся, но совсем невесело: не позавидуешь тем парням, которых приставили к высокопоставленной супруге.
Настя выключила телевизор и спросила:
- Можно врубить телефон на минутку? В редакцию надо все-таки позвонить.
Леонид засомневался, но Настя его успокоила:
- Не беспокойся, лишнего не скажу. Но если не обозначусь - ещё подумают, что сбежала, затаилась. А что язык малость заплетается, так это даже нормально - события чрезвычайные и состояние должно им соответствовать.
И вновь Леонид подумал, что не такая уж простушка его дамочка, ой, не простушка.
Настя позвонила в приемную Главного, трубку снял дежурный помощник. Он сообщил, что Главный как уехал с утра, так и не возвращался, дома у него телефон молчит, на даче тоже. Насте стало немного жаль Главного, все-таки неплохой он старик, измотанный, изношенный. И время его прошло...
- Кто распоряжается в редакции? - поинтересовалась.
- Фофанов. Он объявил себя "и.о" и назначил назавтра редколлегию на 17.00...
Хитер бобер Фофанов, автоматически отметила Настя. Завтра к семнадцати ноль-ноль точно уже будет ясно, чья возьмет.
- Хорошо, что ты позвонила, - вспомнил помощник. - Фофанов тобою интересовался. Он ещё у себя, позвони по прямому.
- Мне сложно, я из автомата, - на ходу придумала Настя. - Скажи ему, завтра позвоню.
- Ты сейчас где?
- Как это где? Конечно, у Белого Дома... Сейчас пойду к зданию СЭВ, потом пройдусь по Арбату...
Настя сочиняла вдохновенно. Помощник Главного все-таки засек её прерывистую речь.
- С тобой все в порядке?
- В полном... А, догадываюсь, о чем ты... Это я с защитничками тяпнула.
С какими и чего "защитничками" тяпнула, она не стала уточнять, бросила коротко "На связь выйду завтра" и повесила трубку.
...На следующий день окончательно определившийся в развитии событий Фофанов сообщил редколлегии, что Настя Соболева всю ночь провела у Белого Дома, рисковала жизнью, в неё стреляли "эти презренные гэкачеписты", но ей повезло - пуля даже не зацепила. Настю произвели в редакционные героини и, когда подошло время, наградили медалью "Защитнику Белого Дома". Настя приняла медаль, не колеблясь, потому что такой же награды были удостоены и Фофанов, и Ленка Ирченко ("за половую доблесть" - ржали девки), и ещё какие-то деятели, которые за редакционный порог не выходили. А она все-таки действительно была у Белого Дома, где писалась новая история её страны...
Часть вторая. ИГРА БЕЗ ПРАВИЛ
Расколотый мир
Суматошное лето перекатилось через зенит и настала осень - тревожная, наполненная ожиданием. Уже пошли дождички, по прогнозам обещали ранние заморозки. Но Москва и без них стыла в холодном безвоздушном пространстве. Похоронили трех пацанов, легших под танки у Белого Дома, утащили-увезли трупы погибших на дальних и ближних подступах к нему, главарей ГКЧП отправили в Лефортово. Сноровистые деятели наспех сколачивали партии, рвущиеся в фюреры проводили запись в "национальную гвардию".
Ельцин ликвидировал своим указом КПСС, и парткомы разного ранга турнули из занимаемых ими зданий. Соболевой вспомнилось пророчество Селюнина: "Мы отнимем у партии её имущество"... Напророчил.
Анастасии не было жаль ни партии, ни её имущества. Неприятно было видеть и слышать, как вертится Горбачев, в одночасье потерявший все власть, авторитет, положение в стране. Но это, решила сама для себя Настя его проблемы. Однако она не поддалась и обаянию Ельцина, также в одночасье ставшего национальным героем. Слишком много странных побасенок ходило о Борисе Николаевиче в журналистских кругах, чтобы всерьез восхищаться им. И перед её глазами время от времени возникали сцены, которые она видела у подъездов зданий ЦК на Старой площади.
В день, когда Ельцин объявил о конце КПСС Настя побежала на Старую площадь. Из зданий ЦК вышвыривали аппаратчиков. Высокие партийные чины сбежали заранее, многочисленная охрана растерялась, у неё не было указаний, как действовать, если власть меняется, и новые правители приказывают очистить здание. На Старой площади собрались тысячи возбужденных людей, иные уже изрядно поддали, другие явно впадали в истерику. По кабинетам ходили люди из наспех сформированных по указанию Ельцина сил безопасности России и предлагали всем покинуть помещения, захватив только личные вещи.
Было душно, и явственно попахивало погромом.
Анастасия повесила на грудь свою корреспондентскую карту на шнурке и ей удалось пробиться почти к самым массивным дубовым дверям - огромным, мощным, сложенным из толстых плах, окантованных медью. Они были распахнуты настежь, за ними толпились испуганные, аккуратно одетые в деловую "униформу" - темные строгие юбки, белые блузки - женщины с пакетами и сумочками, не решаясь переступить высокий порог. Массивные двери были рассчитаны на осаду, а сейчас их просто распахнули, и толпа вопила, улюлюкала, визжала, требуя, чтобы женщины вышли к ней. Анастасия понимала, что ещё немного и женщин начнут силой вырывать, вылущивать из дверей как вылущивают зерна из кукурузного початка: одно, второе, третье, а остальные высыпаются сами.
Настя впервые в жизни поняла истинное значение так часто встречавшихся в учебниках истории слов "пропустить сквозь строй". Эти женщины, ещё вчера чувствовавшие себя уверенно, знавшие себе цену в том немногочисленном мирке, который существовал как бы отдельно от остального многомиллионного мира, не понимали, что произошло, за что их так ненавидят и почему хотят растоптать, размазать по Старой площади.
- Вы где работаете?
- В ЦК.
Или:
- На Старой площади.
Эти коротких слов было достаточно, чтобы к ним относились с уважением и маленьким чиновничьим подобострастием, к кому бы они ни обратились. У них были уютные кабинеты, "закрытые" пропускной системой хорошо снабжавшиеся столовые и буфеты, продовольственные заказы, "бронь" на самолеты и поезда, свои поликлиники и больницы, куда их "прикрепляли", путевки в лучшие санатории 4-го Управления Минздрава СССР с большой скидкой. Взамен они должны были хорошо работать и молчать, ибо в этих зданиях буквально все было пропитано секретностью.
По меркам любого западноевропейского обывателя всего того, что они получали, было совсем немного, точнее там, на Западе, все это и не считалось благами, "льготами", потому что ни в "закрытых" столовых, ни в льготных поликлиниках там просто не было необходимости. Но в России система мелких "льгот" действовала безотказно, самых лучших служащих держала в узде и в то же время возвышала над серой массой, у которой не было возможности хорошо питаться в чистых столовых, не стоять в очередях за продуктами и ездить ежегодно в санатории "Сочи" или "Айданиль".
Но женщины, которые под напором изнутри выскакивали из огромного дверного проема, сейчас уже не думали о "льготах", они мечтали уцелеть в вихре ненависти и хулиганства.
Два здоровенных мужика пытались оторвать от жиденькой цепочки выходящих худенькую девчушку, азартно вопили:
- А мы её - в подворотню... В подворотню! Попробуем партийной любви!
- Вжарьте ей, чтобы завизжала, сучка партийная!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
В квартире Леонид первым делом осмотрел телефонную трубку, покачал головой, возмущенный чьей-то топорной работой и отключил аппарат.
Настя хотела было его спросить "зачем"?, но он приложил палец к губам и стал исследовать стены. Он нашел миниатюрный микрофончик под крышкой письменного стола, куда Настя сто лет не заглянула бы.
- Все, - наконец сказал Леонид. - Спрашивайте - отвечаем.
- Вопросов по существу нет, - Настя улыбнулась: свой оказался парень, не хочет ни себе, ни ей неприятностей.
- Располагайтесь, а я пойду опустошать холодильник. - И тут же принялась изображать гостеприимную хозяйку.
Коньяк она налила щедро, в бокалы для вина, по самые венчики. И предложила выпить без тоста, какие у них сегодня могут быть тосты, надо выпить просто так, чтобы расслабиться. "И сбросить оцепенение", - подумала она. Холодок под сердцем, а точнее, холодная, угрюмая тоска появилась у неё в те минуты, когда увидела танки на Пушкинской площади. Это была, конечно, чушь, но тогда ей показалось, что и Пушкин со своего высокого пьедестала, смотрел, склонив голову, на танки осуждающе. И множество людей окружали памятник, словно искали защиты у поэта, певца российской вольности.
Леонид выпил коньяк, не отнекиваясь, за длинный день скитаний с этой дамочкой он тоже изрядно устал.
- Вы будете писать о том, что видели? - спросил Настю.
- Вряд ли... может быть, когда-нибудь... Сейчас найдется много борзописцев, возжелающих описать это. Все будет: и славословие, и проклятия, а если одним словом - блудословие.
Насте казалось, что с той минуты, когда утром на даче она включила телевизор, прошла уже целая вечность. Из мирной жизни она шагнула в военную или, в любом случае, предвоенную, жила в одной стране, а теперь может оказаться в другой.
- В одном вы, дорогой Ленечка, позвольте мне вас так называть, правы, у России сегодня началась новая история.
Она налила по новой и тут же выпила. Коньяк показался безвкусным. И было себя очень жаль. Кто она такая, в самом деле? Муж есть и вроде его нет, квартира как с неба слетела и может так же обратно улететь, в редакции - белая ворона, в жизни - неприкаянная собачка, не знающая, в какой бок её завтра пнут, а то и на живодерню поволокут.
- Так и будем молчать? - Очередная рюмка произвела на неё ожидаемое действие, она почувствовала себя легко и бодро.
- Включите телевизор, - попросил Леонид, - надо же знать, что там происходит.
- А пошли они все к трахнутой матери! Что происходит, спрашиваешь? По новой делятся на "красных" и "белых", - в сердцах ответила Настя, но телевизор включила.
Несмотря на позднее время одна из программ работала. Показывали "картинки" с улиц: людей, танки, растерянные лица милиционеров, горластых интеллигентов, эмоциональные речи которых тонули в шуме охваченного волнением города. Еще сообщали о распоряжениях ГКЧП: шел в эфир трескучий набор фраз о восстановлении конституционного строя, приверженности идеям перестройки. Мелькнули и кадры с пресс-конференции Янаева: он явно крепко поддал и на вопросы корреспондентов отвечал сбивчиво, косноязычно. Физиономия у него была багровой, под глазами провисли темные мешки.
- Алкоголик, - со злостью сказал Леонид. - И ведь всем известно, что алкоголик, а выдвинули в вожди, придурки.
- Он и меня угощал коньяком с шоколадом и лимончиками, когда брала у него интервью. Посчитала за честь выпить с вице-президентом.
- Больше ничего не предлагал? - насмешливо спросил Леонид.
- Не решился. Все-таки в его служебном кабинете были, а там все, сам знаешь, насквозь слушается.
- Ну, на таком уровне трахнуть журналистку большим грехом не считается, - со знанием дела сказал Леонид. - Но ты права, компромат в сейфе хранился бы до поры до времени. И обернулся бы или против него, или ударил бы по тебе - наперед никогда не известно.
Диктор сбивчиво комментировал события, в целом в благожелательной для ГКЧП тональности. Выходило, что чуть ли не вся страна поддерживает "решительные меры" ГКЧП.
- Старается Ленечка, - язвительно сказала Настя.
- Кто, кто?
- Не волнуйся, не ты. Есть такой телевизионный босс одного имени с тобой, в огне не горит и в воде не тонет. У нас его жена работает в корректуре. Последнее время на работу приезжала с двумя охранниками. Сидит за столиком, гранки почитывает, а два лба у двери торчат. Да не про таких, как ты, говорю, - заметила чуть мимолетную гримаску на лице Леонида, доподлинные лбы... - Она весело рассмеялась:
- В корректуре одни барышни работают... Они в туалет, а те следят, когда побежали и когда вернулись, чуть ли не по часам засекают.
Леонид тоже улыбнулся, но совсем невесело: не позавидуешь тем парням, которых приставили к высокопоставленной супруге.
Настя выключила телевизор и спросила:
- Можно врубить телефон на минутку? В редакцию надо все-таки позвонить.
Леонид засомневался, но Настя его успокоила:
- Не беспокойся, лишнего не скажу. Но если не обозначусь - ещё подумают, что сбежала, затаилась. А что язык малость заплетается, так это даже нормально - события чрезвычайные и состояние должно им соответствовать.
И вновь Леонид подумал, что не такая уж простушка его дамочка, ой, не простушка.
Настя позвонила в приемную Главного, трубку снял дежурный помощник. Он сообщил, что Главный как уехал с утра, так и не возвращался, дома у него телефон молчит, на даче тоже. Насте стало немного жаль Главного, все-таки неплохой он старик, измотанный, изношенный. И время его прошло...
- Кто распоряжается в редакции? - поинтересовалась.
- Фофанов. Он объявил себя "и.о" и назначил назавтра редколлегию на 17.00...
Хитер бобер Фофанов, автоматически отметила Настя. Завтра к семнадцати ноль-ноль точно уже будет ясно, чья возьмет.
- Хорошо, что ты позвонила, - вспомнил помощник. - Фофанов тобою интересовался. Он ещё у себя, позвони по прямому.
- Мне сложно, я из автомата, - на ходу придумала Настя. - Скажи ему, завтра позвоню.
- Ты сейчас где?
- Как это где? Конечно, у Белого Дома... Сейчас пойду к зданию СЭВ, потом пройдусь по Арбату...
Настя сочиняла вдохновенно. Помощник Главного все-таки засек её прерывистую речь.
- С тобой все в порядке?
- В полном... А, догадываюсь, о чем ты... Это я с защитничками тяпнула.
С какими и чего "защитничками" тяпнула, она не стала уточнять, бросила коротко "На связь выйду завтра" и повесила трубку.
...На следующий день окончательно определившийся в развитии событий Фофанов сообщил редколлегии, что Настя Соболева всю ночь провела у Белого Дома, рисковала жизнью, в неё стреляли "эти презренные гэкачеписты", но ей повезло - пуля даже не зацепила. Настю произвели в редакционные героини и, когда подошло время, наградили медалью "Защитнику Белого Дома". Настя приняла медаль, не колеблясь, потому что такой же награды были удостоены и Фофанов, и Ленка Ирченко ("за половую доблесть" - ржали девки), и ещё какие-то деятели, которые за редакционный порог не выходили. А она все-таки действительно была у Белого Дома, где писалась новая история её страны...
Часть вторая. ИГРА БЕЗ ПРАВИЛ
Расколотый мир
Суматошное лето перекатилось через зенит и настала осень - тревожная, наполненная ожиданием. Уже пошли дождички, по прогнозам обещали ранние заморозки. Но Москва и без них стыла в холодном безвоздушном пространстве. Похоронили трех пацанов, легших под танки у Белого Дома, утащили-увезли трупы погибших на дальних и ближних подступах к нему, главарей ГКЧП отправили в Лефортово. Сноровистые деятели наспех сколачивали партии, рвущиеся в фюреры проводили запись в "национальную гвардию".
Ельцин ликвидировал своим указом КПСС, и парткомы разного ранга турнули из занимаемых ими зданий. Соболевой вспомнилось пророчество Селюнина: "Мы отнимем у партии её имущество"... Напророчил.
Анастасии не было жаль ни партии, ни её имущества. Неприятно было видеть и слышать, как вертится Горбачев, в одночасье потерявший все власть, авторитет, положение в стране. Но это, решила сама для себя Настя его проблемы. Однако она не поддалась и обаянию Ельцина, также в одночасье ставшего национальным героем. Слишком много странных побасенок ходило о Борисе Николаевиче в журналистских кругах, чтобы всерьез восхищаться им. И перед её глазами время от времени возникали сцены, которые она видела у подъездов зданий ЦК на Старой площади.
В день, когда Ельцин объявил о конце КПСС Настя побежала на Старую площадь. Из зданий ЦК вышвыривали аппаратчиков. Высокие партийные чины сбежали заранее, многочисленная охрана растерялась, у неё не было указаний, как действовать, если власть меняется, и новые правители приказывают очистить здание. На Старой площади собрались тысячи возбужденных людей, иные уже изрядно поддали, другие явно впадали в истерику. По кабинетам ходили люди из наспех сформированных по указанию Ельцина сил безопасности России и предлагали всем покинуть помещения, захватив только личные вещи.
Было душно, и явственно попахивало погромом.
Анастасия повесила на грудь свою корреспондентскую карту на шнурке и ей удалось пробиться почти к самым массивным дубовым дверям - огромным, мощным, сложенным из толстых плах, окантованных медью. Они были распахнуты настежь, за ними толпились испуганные, аккуратно одетые в деловую "униформу" - темные строгие юбки, белые блузки - женщины с пакетами и сумочками, не решаясь переступить высокий порог. Массивные двери были рассчитаны на осаду, а сейчас их просто распахнули, и толпа вопила, улюлюкала, визжала, требуя, чтобы женщины вышли к ней. Анастасия понимала, что ещё немного и женщин начнут силой вырывать, вылущивать из дверей как вылущивают зерна из кукурузного початка: одно, второе, третье, а остальные высыпаются сами.
Настя впервые в жизни поняла истинное значение так часто встречавшихся в учебниках истории слов "пропустить сквозь строй". Эти женщины, ещё вчера чувствовавшие себя уверенно, знавшие себе цену в том немногочисленном мирке, который существовал как бы отдельно от остального многомиллионного мира, не понимали, что произошло, за что их так ненавидят и почему хотят растоптать, размазать по Старой площади.
- Вы где работаете?
- В ЦК.
Или:
- На Старой площади.
Эти коротких слов было достаточно, чтобы к ним относились с уважением и маленьким чиновничьим подобострастием, к кому бы они ни обратились. У них были уютные кабинеты, "закрытые" пропускной системой хорошо снабжавшиеся столовые и буфеты, продовольственные заказы, "бронь" на самолеты и поезда, свои поликлиники и больницы, куда их "прикрепляли", путевки в лучшие санатории 4-го Управления Минздрава СССР с большой скидкой. Взамен они должны были хорошо работать и молчать, ибо в этих зданиях буквально все было пропитано секретностью.
По меркам любого западноевропейского обывателя всего того, что они получали, было совсем немного, точнее там, на Западе, все это и не считалось благами, "льготами", потому что ни в "закрытых" столовых, ни в льготных поликлиниках там просто не было необходимости. Но в России система мелких "льгот" действовала безотказно, самых лучших служащих держала в узде и в то же время возвышала над серой массой, у которой не было возможности хорошо питаться в чистых столовых, не стоять в очередях за продуктами и ездить ежегодно в санатории "Сочи" или "Айданиль".
Но женщины, которые под напором изнутри выскакивали из огромного дверного проема, сейчас уже не думали о "льготах", они мечтали уцелеть в вихре ненависти и хулиганства.
Два здоровенных мужика пытались оторвать от жиденькой цепочки выходящих худенькую девчушку, азартно вопили:
- А мы её - в подворотню... В подворотню! Попробуем партийной любви!
- Вжарьте ей, чтобы завизжала, сучка партийная!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68