Нет, не ошибался поэт, когда говаривал о дыме отечества.
Настя вызвала массажистку и парикмахера. Они славно потрудились над нею. Что же, если в глазах президента банка она - леди, надо поддерживать новый имидж. К приезду Кэтрин она уже полностью взяла себе в руки.
Два-три часа они поработали с Лисняковским и Жаком Роше над документами Отделения. Все оказалось в порядке. Настя даже не ожидала такой разворотливости от Кэтрин. Девица дельно работала. Документы на офис были очень точно составлены, договоры с авторами на книги предполагали умеренные гонорары, три книги уже запустили в работу. Все сотрудники Кэтрин говорили, кроме родного французского, ещё на одном из языков: английском, немецком и итальянском. Кэтрин объяснила, что так задумано: можно объясняться с любым уважаемым автором без переводчиков-посредников. И все работали на компьютерах. Кэтрин сказала Насте, что она использовала "газетную" схему приема на работу: каждый сотрудник должен уметь работать с современной электроникой, знать иностранный язык и уметь водить машину.
"Учись, Кушкин", - сказала Настя, взявшая на заметку новации Кэтрин.
Создание Отделения было оформлено безупречно - об этом Настю информировал дотошный Лисняковский.
Она разговаривала с Кэтрин, с её сотрудниками, просматривала договоры с авторами, а перед глазами все ещё стояла фотография из газеты привалившийся к какой-то решетке Строев, с темным пятном на груди, там, где сердце. Внезапная смерть почти не изменила его лицо, но она превратила его в маску - застывшую, неподвижную. Настя, механически перебирая бумаги, вдруг вспомнила охоту, на которую он её пригласил: заснеженный лес, деревянный домок, огромный костер. И кровь на белом снегу - бурые сгустки-лепешки - лосиху завалили. Господи, когда это было, где, на какой планете?
Кэтрин принесла Насте свежие выпуски газет. Журналист - друг Кэтрин изложил информацию Кэтрин, но он, опытный газетный волк, пошел дальше. Связался с московским бюро своей газеты, те - с центром общественных связей ФСБ. И там подтвердили: да, на фотографии бывший полковник Строев. Три года назад он перешел на другую работу. Из кадров "службы" уволен за неподчинение приказам и сомнительные связи. Какое-то время назад исчез из поля зрения ФСБ, не возвратившись из очередной зарубежной командировки. Одним словом, ФСБ не было опечалено внезапной гибелью бывшего полковника Строева... Ох, полковник, думал, что пригрел, обласкал девочку, а воспитал волчицу...
- Мой друг - журналист пообещал за эту информацию неделю водить меня по ресторанам. Кажется, он начал думать, что я агентка КГБ, - смеялась Кэтрин, а сама очень изучающе посматривала на Настю.
- Не срисовывай с меня портрет! - прикрикнула на неё Настя.
- Что ты хочешь этим сказать? - не поняла Кэтрин.
- Никак не привыкну, что у тебя... одностороннее знание русского языка. Так говорят братки, когда думают, что кто-то хочет проникнуть в их тайные мысли.
- А кто такие "братки"?
- Ладно, оставим уточнения, а то никогда не выберемся из сленговых дебрей.
Они были вдвоем в кабинете Кэтрин.
- Анастасия, - искренне сказала Кэтрин, - я говорила уже и могу повторить еще: ты - мой босс, мне нравится работать с тобой, я получила из твоих рук интересное дело. И я хочу быть уверенной, что это не на день и не на год. Так что твое самочувствие для меня важнее даже моего собственного... Хороших боссов берегут, как солдаты отцов-командиров.
Она, наконец, решилась спросить то, о чем уже догадывалась:
- Кто он тебе, этот бывший полковник?
- Мой первый настоящий мужчина... Именно он сделал меня женщиной... Но жизнь поставила нас у барьера... Ты понимаешь?
- Да, - тихо сказала Кэтрин. - Это я понимаю. И упокой, Господи, душу его...
Настя почувствовала, что на неё снова накатываются волны отчаяния, черной тоски. На её счастье в кабинет вошли Кушкин и Жак Роше.
- Дорогие дамы! - приподнято провозгласил Жак. - Торжественный обед ждет нас! Все уже отправились в ресторан. Прошу и вас, дамы, экипаж подан.
"Экипажем" оказалось его "Рено" - достаточно вместительная машина, чтобы всех их принять в свое нутро.
Обед прошел великолепно. Французы четко соблюдали этикет. Настю усадили во главе стола, Кэтрин села рядом с нею справа, место слева предполагалось, очевидно для Кушкина, но Настя указала на него Жаку Роше. Тот даже покраснел от оказанной ему чести.
После первых тостов - за процветание "Африки", её Парижского отделения, за здоровье госпожи Генерального директора - отдельно, и всех московских гостей вместе, разговор стал общим, за столом объяснялись не только словами, но и жестами. Французы блистали остроумием, во всю веселилась Нинка, обаятельным собеседником оказался Лисняковский, прекрасно знающий английский.
Под шум и гам Настя тихо сказала господину Роше:
- Жак, позвольте мне называть вас по имени, я приглашаю вас к себе на работу.
- Кем? - Роше ожидал подобного разговора.
- Естественно, юристом. Но не Парижского отделения, А всей моей фирмы. Мы намерены развивать очень широкое международное сотрудничество и мне нужен юрист, который свободно чувствует себя в Европе, знает бизнес, его подводные течения. Не скрою, я советовалась с президентом вашего банка. Он характеризует вас как прекрасного специалиста и очень честного служащего. Не очень охотно, но президент дал свое согласие, если вы не будете возражать. И я знаю, почему...
- Любопытно, - господин Роше был весь внимание.
- Я скажу, но при одном условии. Если вы не будете работать на меня забудьте об этом немедленно.
- Согласен.
- Ваш банк намерен вложить деньги в некое общее для нас дело. В какой форме, как и на что - наши дела. И банк хочет иметь в фирме своего человека. Это нормально. Тем более, что я и впредь намерена вести дела чисто и честно.
- Что же, вы разъяснили все предельно ясно. Предпоследний вопрос: сколько я по-вашему стою? То есть сколько вы намерены мне платить?
- А что вы зарабатываете сейчас, в банке?
- Вместе с премиальными?
- Естественно. Но мне нужна не годовая цифра - среднемесячная. Мы, русские, отталкиваемся от этого.
Господин Роше достал записную книжку, стал считать. Кэтрин глаза вывернула, наблюдая за их беседой, вся изныла от волнения, но молчала, демонстративно пытаясь кокетничать с Кушкиным.
Настя знала, что каждый разумный человек на Западе имеет такую записную книжку, куда заносит все свои доходы и расходы. Вплоть до стоимости пачки сигарет в день. Теперь их стали заменять электронными блокнотиками, но Жак Роше, очевидно, ещё не достиг такой степени благополучия.
Наконец, господин Роше закончил свои подсчеты и сообщил их Насте. Она тоже кое-что посчитала в уме и сказала:
- Я даю на пятнадцать процентов больше.
- Вы серьезно?
- Вполне. Мне не нужны дешевые служащие. Они будут, как у нас говорят, косить в сторону, стараться заработать где-то еще, мечтать о лучшем месте... А я хочу, во-первых, иметь первоклассных специалистов, и во-вторых, чтобы они дорожили работой со мной. Я понятно говорю?
- Звучит очень убедительно.
- Президент вашего банка и я - мы в прекрасных отношениях. Готова признать, что в делах он на несколько голов выше меня. И если он дал вам весьма лестную характеристику - значит, это так и есть.
Жак Роше был в некотором смятении, он услышал о себе слова, о которых и не мечтал. В своем банке он занимал вполне рядовую должность и вот... Сам президент рекомендует его этой ухватистой, напористой русской даме, о сумме на счету которой он был прекрасно осведомлен. Во Франции есть немало богатых наследниц, которым неизвестно что достанется и когда, но есть всего лишь десяток дам, ворочающих такими делами. А эта ещё и очаровывает своей непосредственностью: не жмет, не цедит слова, а разговаривает с уважением, как с равным. И ведет себя, как истинная русская леди, как о них пишут в книгах: делает ему предложение, от которого зависит его будущая жизнь, а сама потянулась к рюмке, опрокинула её и не поморщилась...
- Я буду честно работать на вас, мадам, - взволнованно сказал Жак Роше.
Настя встала и по русскому обычаю постучала ложечкой о фужер, требуя тишины.
- Господа! Позвольте представить вам советника по международным вопросам Генерального директора Издательского дома "Африка" господина Жака Роше.
Раздались аплодисменты - Жак был действительно привлекательным и симпатичным в общении парнем. Он встал и поклонился. Кэтрин глуповато хихикнула:
- Увела из-под носа...
- Господин Роше будет постоянно находиться в Париже, я надеюсь госпожа Стоун выделит приличный кабинет, но ему придется выполнять работу для всей "Африки". Что же, как говорят у нас в России, прошу любить и жаловать.
Настя пожала Жаку руку, а когда они сели, спросила:
- У вас был последний вопрос...
- О, мадам, вы все помните... Я хотел спросить, не помешает ли мне совместная работа сделать предложение госпоже Стоун?
- Что вы, Жак! Ни в коей мере! Рада за Кэтрин - она моя подруга.
- Я счастлив, мадам! - заявил Роше и голос у него действительно дрогнул от волнения.
...Пришло время ехать в отель, выносить чемоданы, и мчаться в аэропорт. Французы решили, что они все отправятся провожать московских гостей.
"Хочу в Москву, - твердила про себя Настя. - Хочу в Москву".
Личные обстоятельства в смутное время
Прокатилось золотым, круглым солнышком лето, порадовала невиданным обилием яблок и грибов осень, отцвела тюльпанами весна. Дни мчались, как лихая тройка по укатанной дороге. Настина "Африка" крепко держалась на ногах, она была неким островком стабильности в разболтанной, расшатанной и впадающей в истерику от отчаяния России. Страну штормило, она стонала под жгучими ветрами, её сотрясали политические бури. Падали под пулями бизнесмены, банкиры, криминальные авторитеты и просто случайные люди. Иногда, для разнообразия, их разносили в клочья взрывчаткой. Бунтовала строптивая Чечня, ободренные её примером регионы диктовали волю центру.
"Смутное время", - говорил Насте Кушкин. "Волчье время", - отвечала ему Настя. Но если раньше "на охоту" выходили волки-одиночки, отчаянные от собственной смелости, то сейчас на беззащитную, растерянную от всего с ней случившегося страну налетали волчьими стаями.
Менялись правительства, говорливые деятели пересаживались из одного министерского кресла в другое: колода из двух десятков козырных "королей" неустанно тасовалась чьими-то цепкими руками. И никто уже никому и ни во что не верил - в безверии тонули самые благие намерения. "Короли" не вылезали из экранов телевизоров, изредка взбрыкивали, делали "заявления" для публики. Но все знали, что сражаются они за себя, за интересы своего бизнеса. Впервые за всю современную историю в России объявились люди с миллиардными капиталами. В долларах.
Уже несколько лет разворовывали страну и никак не могли разворовать крепко строили большевики.
Взлетали цены и валился набок рубль, росли налоги и спецназ разрастался до непостижимых размеров. В каждом переходе метро на каждом углу сидели попрошайки. И они тоже воевали между собой - за выгодные места, где больше подадут. В потоках машин девушки катили коляски с безногими дружками - изредка из роскошного "мерса" протягивалась рука и совала серебряную кругляшку - рубль.
Однажды протянув руку за подаянием, Россия её так больше и не опускала - жила чужой милостыней и из милости чужих.
Обрюзгший "патриарх", о котором на Западе писали, что у него, кроме больного сердца, печени и ещё чего-то - прогрессирующий атеросклероз, делал грозные заявления, грозил пальчиком и раздавал ордена.
Те, кто развалил страну, обвиняли в этом кого угодно, только не себя они очень хотели быть пророками и спасителями Отечества.
Изредка на экране телевизора появлялся мрачноватый генерал и изрекал фразы в стиле казарменного остроумия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68