Повод простой: это были распоряжения полковника Строева, он их в новых условиях не подтвердил. Нет ведь?
- Нет.
- Сделай это и лишь после этого пиши рапорт об уходе в запас. Когда сможешь сделать?
- Завтра с утра. Официально: доклад моему непосредственному начальнику, его распоряжение. А он при имени полковника Строева на стенку лезет...
- Ну, это уже ваши внутренние игры, - рассудительно сказала Настя. Как только отключишь прослушивание, прошу ко мне на квартиру, будем намечать план действий. На работе у меня ты - с завтрашнего дня.
Жизнь - борьба?
Настя не ошиблась в Кушкине. Он в несколько дней официально решил все проблемы с наследством - Настя выдала ему доверенность, дающую право представлять её интересы. Она позвонила президенту "своего" банка в Швейцарии и в тот же день получила факс, удостоверяющий сумму наследства, естественно, его первоначальную цифру. Копию завещания тетки, заверенную конторой господина Рамю, Настя сделала ещё в Швейцарии. Пробовалось множество других справок и документов, и Кушкин собрал их мгновенно. Похоже, ему здорово помогало удостоверение сотрудника спецслужбы, которое он пока не сдал, и обаятельная улыбка. Он показывал свое удостоверение и представлялся: "Доверенное лицо госпожи Соболевой... Да, да, той самой... Вы, конечно, читали о ней"... После этого извлекал из "дипломата" альбом с вырезками о Насте в зарубежной и родной отечественной прессе.
Налог с наследства Настя заплатила по минимальной шкале, но сумма все равно была большой и ей было жаль этих денег, которые ни за что, ни про что отняли у нее. Она категорически отказалась переводить свои деньги в один из российских банков, как ни попытались нажать, припугнуть, - в ответ Настя пригрозила публикациями в прессе. От неё отстали, ибо скандал тогда, когда Россия перед всем миром изображала паиньку-девочку, любящую реформы, рынок и вообще свободу, был никому не нужен.
Насте надо было оттянуть приезд в Москву Алексея, чтобы получить резерв времени, и в этом ей помог Фофанов. Она довольно исправно ходила на работу, проводила в своем кабинете несколько часов, занимаясь своими проблемами. Здесь было удобнее: по "вертушке" могла связаться с любым высокопоставленным чиновником. Как-то ей позвонил Фофанов по внутреннему телефону и сказал:
- Есть новость, Анастасия Игнатьевна. Мы...
- Юрий Борисович, - перебила его Настя. - Не сочтите за труд, загляните ко мне. Угощу хорошим кофе.
Фофанов тут же к ней прибежал и она сказала:
- Юрий Борисович, твой кабинет прослушивается. Да не волнуйся, успокоила она, заметив, как сперва побледнел, а потом покраснел Фофанов. Слушают не тебя, а твою высокую должность. Не при тебе это было заведено, гораздо раньше. Поэтому со всеми новостями прошу ко мне, у меня все чисто, проверено. Так что случилось?
- Снова звонил Алексей Дмитриевич. Настойчиво просит вызвать его на несколько дней в Москву, в редакцию. Для того чтобы согласовать новые темы и, как выразился, подышать изменившимся воздухом отечества...
"Так, - подумала Настя, - хочет со мной разобраться дорогой муженек. Не дает ему покоя моя самостоятельность". Она прикинула, не заложил ли её Кушкин и пришла к выводу, что нет, не такой он человек. Значит, это последовало продолжение швейцарских событий. Ничего хорошего приезд Алексея ей не сулил, изменение условий владения наследством и огромными суммами, которые на нем наросли, ей не простят. Так как она выглядит, "ненасильственная" смерть? Знать быть...
- Нечего делать в Москве твоему собкору Юрьеву, господин главный редактор, - резко сказала Настя. - Он может помешать нашим планам.
- Как скажешь, Анастасия, - покладисто согласился Фофанов. И жалобно сказал:
- Соболек, ты обещала помочь... Люди без зарплаты, бумагу в кредит больше не отпускают... Не завтра, так послезавтра мы должны будем приостановить выпуск газеты. Такого не было даже в войну...
- В войну было известно, кто враг, где он окопался или когда поднимается в атаку, - заметила Настя. - А сейчас жизнь - борьба, но не перепутать бы, с кем бороться.
Фофанов выглядел жалким и потерянным. Талантливая журналистка Настя терпеть не могла банальных сравнений, но Юрий Борисович напоминал ей воздушный шарик, из которого выпустили воздух.
Она открыла шкафчик, достала бутылку коньяка и рюмки, предложила тоном гостеприимной хозяйки:
- Выпьем, Юрий Борисович. Кажется, тебе требуется выпить.
Главный редактор опрокинул рюмку, отвернулся к окну.
- Юрий Борисович, я действительно обещала помочь, но договаривались о вполне конкретных вещах. Ты приступил к созданию акционерного общества? Нет! С кем же мне прикажешь иметь дело? С газетой, которая вчера ещё была собственностью Президиума Верховного Совета СССР, а сейчас неизвестно чья? Бесправная сирота, выкидыш демократических родов?
- Нельзя же так сразу, Соболек, - стал оправдываться Юрий Борисович. Я просто не успел...
- А почему нельзя? Чтобы я могла иметь с вами дело, газета должна обладать юридическими правами. Я подсказала, как это совершенно законно сделать, реформироваться в духе времени. А ты, прости меня, никак растелиться не можешь. Так дела не делают.
- Хорошо, Настя, на днях приступим...
- Не на днях, а уже сегодня! Прими решение редколлегии о создании акционерного общества "Российские новости", а завтра к вечеру соберите собрание будущих акционеров.
- Сделаю. Устав юристы подготовили - можно сразу и утвердить.
- На этом собрании, где будут все редакционные работники, повинись и извинись, что не можешь сейчас выплатить зарплату. Пообещай, что разобьешься в лепешку, но дней через десять со всеми рассчитаешься.
- Где же я возьму деньги? - тоскливо спросил Юрий Борисович.
- Найдем. Ты абсолютно честно расскажи о тупике, в который забрела газета. Это убедит всех, что акционерное общество - какой-никакой, а выход. Пойдем дальше... Кто нам поставляет бумагу?
- Соликамский целлюлозно-бумажный комбинат.
- Долг большой?
- Огромный.
- У них есть представительство в Москве?
- Да. Возглавляет его некто Сиротюк Владилен Сергеевич. Я с ним несколько раз по телефону говорил. На уступки не идет.
- Завтра поедем к нему - ты, я и Кушкин, мой помощник. А сейчас пришли ко мне своего главного бухгалтера и начальника отдела снабжения со всеми документами по поставкам бумаги: договором с комбинатом, платежками, перепиской, словом, со всем, что есть. Да прикажи им ничего от меня не утаивать, а то начнут ещё играть в коммерческие тайны. И запомни, дорогой господин Фофанов: хочешь выжить - действуй...
...На следующий день Настя, Фофанов и Кушкин поехали "за бумагой". Господин Сиротюк их встретил холодно, ведь они были злостными неплательщиками. Сесть не предложил, предупредил, что у него есть не больше четверти часа. Небрежно представил двух дам, сидевших за приставным столиком:
- Наш бухгалтер и диспетчер по поставкам.
Кабинет у него был просторный, с дорогой финской офисной мебелью. "Надо же, - мелькнуло у Насти, - не сеет, не пашет, а на хлебушек с маслом получает". Где-то, в далеком Соликамске сотни людей стояли у бумагоделательных машин, другие люди поставляли на комбинат лес, словом, тяжело работали, а этот пристроился к распределению плодов их труда...
"Сейчас я с тебя спесь собью, - злорадно подумала Настя, - индюк надутый". Сиротюк ей активно не понравился, она готова была поспорить, что он из породы партийных работников городского масштаба, пробившийся на теплую должность в столицу.
- Вы бы сесть предложили, господин Сиротюк, - грубовато сказала она. Мы ведь пришли не на работу к вам наниматься.
- Ах, да, - сделал вид. что спохватился "господин" Сиротюк. Простите, совсем замотался.
Когда сели за длинный стол, за которым, очевидно, Сиротюк по аппаратной привычке проводил совещания, он сказал:
- Пока вы с нами не рассчитаетесь, не получите ни одной тонны бумаги. Поймите, мы тоже многим должны, положение у нас не блестящее.
- В таких случаях деловые люди договариваются, а не играют в крутых. Сколько мы вам должны? - Настя не считала нужным сдерживать раздражение. Фофанов пытался взглядом дать ей понять, что следовало быть помягче.
Главный бухгалтер назвала сумму долга, она была заоблачной.
- По какой цене вы считаете?
- Естественно, по нынешней, - высокомерно сказала главный бухгалтер.
- Почему естественно? - спокойненько поинтересовалась Настя. - Вот договор, здесь указана цена, в десять раз ниже той, которую вы называете. Договор не пересматривался, никаких предложений с вашей стороны о пересмотре цен не было. Кроме самого первого, других протоколов согласования цен нет.
- Но ведь это же абсурд! - вскочил с кресла Сиротюк.
- Как сказать... Любой суд, арбитраж, словом, все будут на нашей стороне. А я уж постараюсь, чтобы комбинатовское начальство по достоинству оценило вашу деловую тупость.
- Если вы немедленно не извинитесь, я прекращу разговор! - повысил голос Сиротюк. - И обещаю, что вы ни одной тонны бумаги больше не получите!
- Но вы все-таки нас выслушаете... Ваша бумага нам не нужна. Не сомневаюсь, вы знаете: не газета вас выбирала в партнеры, а так определил Госплан. В убыток нам определил. Находитесь вы далеко от нас, перевозки, за которые мы платим, стоят дорого... Бумага у вас плохого качества, много брака, рулоны поступают к нам с механическими повреждениями... Но теперь Госплана нет! Зато есть комбинаты в Балахне, в Кондопоге... Они ближе к нам, у них более современная производственная база, у них продукция дешевле, хотя и выше качеством.
Пока она все это говорила - без эмоциональных всплесков, словно нотацию читала провинившемуся школьнику, Фофанов беспокойно ерзал в кресле, а Кушкин улыбался, как всегда, очень доброжелательной улыбкой. Настя продолжила свой монолог:
- Вы знаете, как на Западе отвечают на вопрос, какой клиент лучше? Старый клиент! А вы клиентом, который потреблял значительную часть вашей продукции, не дорожите! Мы вам заплатим, но по ценам, которые были зафиксированы в договоре. И тогда, когда сможем, так как тем же договором штрафные санкции не предусмотрены.
- Что вы несете! - побагровел Сиротюк.
- Перечитайте договор и вы легко в этом убедитесь. Впрочем, за это я вас не виню. Зачем их было тогда, в те времена, штрафы предусматривать? Госплан распорядился, приказал, обязал... И все дела! А Госплан взял да приказал долго жить!
- Но вы же так не можете... - Сиротюк забегал по кабинету.
- Можем, - заверила его Настя. - Наш главный редактор, - она уважительно показала пальчиком на Фофанова, - интеллигентный, мягкий человек. Но, между прочим, участвовал в событиях у Белого Дома... А уж с вами мы как-нибудь справимся. Завтра наш управляющий делами господин Кушкин, - легкий поклон в сторону Кушкина, - уедет в Балахну, а послезавтра балахнинцы начнут отгружать нам бумагу. Вы ведь, господин Сиротюк, не учли ещё одно обстоятельство: цены на бумагу и в самом деле выросли, но заказы на неё резко уменьшились, потому что многие газеты и журналы начинают печататься на зарубежной базе. Вы хоть на это обратили внимание, господин Сиротюк, за заботами о себе, любимом?
Сиротюк промолчал.
- И, наконец, последнее. Мы люди не мстительные, но не любим, когда нас, скажем так, недооценивают. Я не буду звонить или писать вашему генеральному директору, чтобы довести до его сведения, как вы тупо ведете дела. Сделаем проще. Наши фельетонисты в пух и прах разнесут и ваше уютное гнездышко и вашу синекурную должность...
Настя встала из-за стола:
- Честь имеем!
- Погодите! - Сиротюк с трудом сохранял достоинство. - Можно ведь попытаться решить наши проблемы...
- Что же, давайте попытаемся, - после длинной паузы неохотно согласилась Настя.
...Когда они возвращались в редакцию, Фофанова, ушибленного впечатлениями, хватило лишь на то, чтобы спросить:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68