А о том, что он меня внутрь пропустит, и речи быть не может. Я объясняю, что у меня дело в этом доме, затем переключаюсь на личную встречу с миссис Макбрайд. Он не реагирует. Я пробую тактику запугивания, так прекрасно действующую на большинство из тех, кто встречается на моем пути. Опять неудача.
– Существует что-нибудь, что я могу сделать, чтобы проникнуть в это здание? – Фантазия моя иссякает.
– Полагаю, что нет, сэр. – Швейцар все так же исключительно вежлив, но учитывая то, что он не позволит мне сделать ничего из того, что мне хочется, положение становится все более удручающим.
– Что, если бы я пробежал мимо? Не обратил на вас внимания и прошел внутрь?
Его улыбка вызывает озноб. Под нелепым привратницким костюмом невозможно не заметить пляски внушительных мускулов.
– Лучше вам этого не делать, сэр.
Деньги. Деньги работают всегда. Я вытаскиваю из бумажника двадцатку и протягиваю ее церберу.
– Что это? – с неподдельным замешательством смотрит он на купюру.
– А на что это похоже?
– Это похоже на двадцать долларов, – отзывается он.
– Молодец, выиграл пупсика, – говорю я, понимая, что нет смысла проявлять такт в ситуации, давно ставшей бестактной. – Мне она больше не нужна. Только бумажник загромождает.
– Но двадцать долларов…
Я вскидываю руку в сырое вечернее небо – что там с этой влажностью? кто-то выплеснул в воздух целый океан? – и говорю:
– Ладно, ладно, ладно! Деньги тебе не нужны, деньги тебе не нужны! – после чего хватаю мою двадцатку, но швейцар вцепился в нее намертво.
– Что ты от меня хочешь? – интересуюсь я. – Деньги мои тебе не нужны…
– Я этого не говорил, сэр.
– Что?
– Я не говорил, что мне не нужны ваши деньги. До меня доходит:
– Ты… о господи боже мой… ты хочешь больше, угадал? – Смех легко вырывается из моей диафрагмы и выплескивается изо рта, покрывая весельем несчастного швейцара. – Все это время я пытаюсь найти волшебное слово, а тебя с самого начала просто надо было подмазать!
Я изменяю свое отношение к Нью-Йорку; я люблю этот город!
Швейцар и бровью не ведет; к его чести, он сохраняет непроницаемое лицо деревянного щелкунчика, делая шаг в сторону и желая доброго вечера пожилому джентльмену, выходящему из дома. Потом он возвращается на место и, уставив в пространство отсутствующий взгляд, будто невзначай протягивает руку к моему бумажнику.
Я охотно выставляю на обозрение сотню и сую ему в карман. У меня в бумажнике еще осталось – если этот парень ждет золотого дождя, я вытащу затычку. Однако сто двадцать долларов решают дело: швейцар кивает, тянет на себя медную ручку и отворяет ворота, даруя мне право вступить в сводчатый холл.
– Добро пожаловать в Парк. Пятьдесят восемь, сэр.
Я благодарно кланяюсь:
– Спасибо огромное… как, вы сказали, ваше имя?
– Это еще двадцать, – отвечает он с намертво застывшим лицом игрока в покер.
Джудит Макбрайд нет дома. Подозреваю, что эту информацию можно было получить проще и, возможно, дешевле, но швейцар, как и все остальные, любит деньги. Судить не берусь. Я бы и сам сжульничал. Я звоню снова и снова, несколько раз стучу, громко свищу, зову хозяйку по имени, но никакого отклика.
Наверное, я мог бы взломать и проникнуть – кредитная карточка с такой массивной дверью не справится, но в рукаве у меня припасены и другие отмычки, – однако времени в обрез, да и трудно себе представить, что Джудит оставит лежать посреди квартиры какую-нибудь явную улику. Я уже готов уйти, вернуться к Гленде и попытаться возобновить поиски Джейси с того места, где мы остановились, как вдруг замечаю уголок полоски желтой бумаги, засунутой под дверь Джудит Макбрайд. На самом деле, я обнаружил его не раньше, чем распростерся по полу, зажмурил один глаз, прижался щекой к плисовому ковру и заглянул в щель, но конечный результат от этого не меняется – так какая разница?
Вопрос о том, нравственно ли подцепить и вытащить записку, не стоит: мой гражданский долг – предупреждать замусоривание, даже в чужих постоянных местожительствах. Несмотря на то что мой накладной палец оказывается слишком пухлым, так что для достижения цели приходится оголить коготь.
Сообщение о пакете. Это значит, что домоуправляющий или портье приняли для жильца пакет и теперь он находится там, где подобным вещам положено находиться. Я слышал о таких услугах, но никогда прежде не доводилось воспользоваться ими лично. Когда я был арендатором и на мое имя приходил пакет, то наиболее похожей на это извещение оказывалась злобная записка в почтовом ящике: «Если я еще раз услышу от этого парня из «Ю-Пэ-эС» жалобы на то, что Вас нет дома, я сорву Вашу входную дверь и пусть оставляет свое дерьмо на коврике». Я приобрел тогда пятноустойчивые ковровые покрытия.
Полагаю, я мог бы отыскать приемную пакетов, устроить большую бучу, попытавшись выдать пакет за свой собственный, но, скорей всего, в результате либо получу что-нибудь совершенно бесполезное, либо проведу ночь в городской каталажке.
Но все мне необходимое написано на квитанции. Два пакета ожидают внизу, оба адресованы Джудит Макбрайд. Отправителем пакета номер один числится «Мартин и Компаньоны», фирма по прокладке и подводке медного кабеля из Канзас-сити, и прибыл он, если верить штемпелю, сегодня рано утром.
И зачем же Джудит Макбрайд понадобилось прокладывать медный кабель? Научный проект? Слишком стара. Бомба? Слишком рассудительна. Домашний ремонт своими руками? Слишком жеманна. Есть одна теория, но я тут же отвергаю ее как совершенный вздор.
Пакет номер два такой же странный и отправлен компанией по оборудованию для бассейнов из Коннектикута. В записке ничего не сказано о содержимом, но я представить себе не могу, чтобы Джудит Макбрайд подрядилась добровольцем и тратит время на очистку санитарных объектов местного отделения Девичьей христианской ассоциации.
Я рассчитываюсь. После того как очередные двадцать долларов перепрыгивают из моего бумажника в карман швейцара, он сообщает, где найти приемную пакетов, и я держу путь к подсобным помещениям. Там другой выдающийся сноб ожидает меня с категорическим отказом, но на этот раз я не беспокоюсь насчет того, как с ним обойтись. Мне просто нужно добраться до склада.
– Могу я… вам помочь? – интересуется кладовщик.
– Нет, нет, просто взглянуть. – Я еще больше перегибаюсь через стойку, и он отстраняется, взволнованный такой близостью. – Пакеты вон там хранятся? – показываю я за его спину, где аккуратно в ряд выстроены пакеты.
– Да… Вы в доме гость? – спрашивает он, прекрасно зная, что нет.
Я не отвечаю. Мне нужно слегка принюхаться. Я делаю быстрый выдох, изгоняя весь использованный, бесполезный воздух в раздраженную физиономию кладовщика, а затем начинаю долго и медленно затягивать новый; мои ноздри трепещут, мои пазухи хрустят от усердия. Запахи стекаются со всего Нью-Йорка, и мой мозг работает в полную силу, пытаясь их отсортировать. Я повожу носом в направлении закрытой двери склада и внюхиваюсь сильнее. Грудь моя расширяется, легкие наполняются; не удивлюсь, если высосу здесь из воздуха весь кислород, погрузив кладовщика в глубокий обморок. Тогда все станет проще.
И только я думаю, что больше в меня не влезет, только кладовщик, преодолевший замешательство, готов уже позвать на мою бедную голову охрану, как улавливаю легчайший проблеск запаха, который ищу.
Хлор. Нет никаких сомнений, утверждает мой нос. Несколько хлорных таблеток в папиросной бумаге, засыпанных пенополистиролом, упакованных в картон, завернутый в коричневую оберточную бумагу. Да, настолько я хорош.
– Гленда, нам надо идти. – Я только что заплатил таксисту тройной тариф за то, что он домчал меня к дому Гленды и ждет теперь внизу, пока я заберу кое-какие необходимые вещи. Он был несказанно счастлив получить эти деньги, но у меня есть серьезные сомнения, оказался ли он способен понять мои указания и действительно ли не тронется с места. – Внизу ждет такси. Надеюсь.
– Возможно, тебе захочется на это взглянуть, – говорит она и протягивает мне светлый восковой свиток факсовой бумаги в три фута длиной; каждый дюйм заполнен крошечными циферками и буковками.
– Что это?
– Все телефонные звонки из твоего дома за последний месяц. – Заглядывая мне через плечо, она указывает на единственный звонок по коммерческой линии 1-900: – Черт тебя побери, Винсент, ты что, беседуешь с экстрасенсом?
– Всего один раз, – рассеянно отвечаю я, целиком поглощенный новым свидетельством, оправдывающим меня.
Вот он, звонок, который я ищу, – сегодня утром, в четыре часа. За счет вызываемого лица, но все же попавший на этот листок, код 718.
– Вот этот номер, – показываю я Гленде. – Вот здесь.
– Я так и подумала. Так что уже успела его пробить. У тебя три попытки догадаться, куда звонили.
– Детская клиника в Бронксе.
– Фу-у… – надувает она губы. – Не положено угадывать с первой.
– У меня есть кое-какая внутренняя информация. Ты узнала адрес?
– Конечно. Самое дерьмовое место в городе и везде.
– Отлично. Пойдем, может, успеем туда прежде, чем начнется представление.
Водитель действительно ждет нас внизу, и, к счастью для нас, сегодня вечером ему не хочется практиковаться на клиентах в английском. Я прошу его сделать погромче радио, и салон заполняют звуки очаровательной индийской песни, которую, по всем признакам, исполняют кошки в течке. Превосходно: я могу не шепча до самой клиники рассказывать Гленде свою историю.
– Поехали, – говорю я и приступаю к рассказу.
19
– Похоже, это самое необычное дерьмо, о котором мне доводилось слышать, – говорит Гленда, когда я выкладываю ей все до конца, главу за главой, версию за версией. Должен признать, все это действительно несколько необычно. В Бронксе мы останавливаемся прямо за тем знакомым переулком, через дорогу возвышается, поджидая нас, детская клиника. Чтобы заплатить шоферу, я опустошаю бумажник.
– Спору нет, удивительный город, – продолжает Гленда. – Это все, так? Больше никаких неожиданностей?
– Ну… – повожу я плечами. – Есть еще одна малость, в которую я тебя толком не посвятил. Но, знаешь, всегда лучше сперва убедиться самому, а потом уже вешать лапшу на уши друзьям. Я не из тех детективов, что расследуют и тут же начинают рассказывать. Да может, я и ошибаюсь.
– Ага, я хотя бы надеюсь, что в этом деле ты поглубже засунул голову в задницу, потому что если ты прав насчет того, что будет дальше, то и думать не хочется, что будет с нами.
Мы вылезаем из такси и разглядываем клинику. Окна заколочены досками, словно на глаза надели деревянные повязки; раздвижные алюминиевые двери тамбура плотно закрыты. Психи сегодня вечером высыпали в полном составе, и оказавшийся на нашем пути бродяга щиплет Гленду за задницу. Я удерживаю ее от ответных действий. – Будь начеку и держи нос по ветру, – предупреждаю я напарницу. – В прошлый раз у меня здесь возникла небольшая проблема. – Вернее сказать, большая, рычащая, зубастая проблема. – Дай мне знать, если уловишь запах барбекю.
Будто невзначай мы переходим через дорогу, стараясь казаться всему миру незлонамеренной человеческой парочкой, вышедшей на прогулку по задворкам Бронкса в десять часов вечера без оружия и прочих средств обороны.
– Давай быстрей, – подгоняю я, – но только естественно.
Немногочисленные фонари перед клиникой давным-давно разбиты вандалами, так что мы имеем возможность первый этап нашего путешествия завершить в темноте. Мы приближаемся к парадному входу. Закрыто. Заперто. А попытаешься раздвинуть те металлические уродины, так наделаешь слишком много шума в вечерней тишине.
Гленда бросает взгляд на здание, оценивая его размеры, и говорит:
– Должен быть черный ход с той стороны. Всегда бывает долбаный черный ход.
– Не знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48