Во-первых, решил, что в управлении министерства по делам гражданства и иммиграции, ведающем Западным побережьем, не существует проблем, с которыми он бы не справился, — причем без всякого труда. Во-вторых, Крамер с отвращением констатировал, что его очень личного свойства физическое недомогание неуклонно обостряется.
Сидя в квадратном по-деловому и без излишеств обставленном кабинете на втором этаже здания иммиграционной службы, располагавшегося прямо на берегу, Эдгар Крамер мысленно обсуждал сам с собою обе упомянутые темы.
Крамер был поджарым шатеном далеко за сорок, с волнистыми волосами, разделенными посередине ниточкой пробора, серые глаза прикрыты линзами очков без оправы; живой ум, наделенный даром неотразимой логики, помог ему пройти большой путь с момента весьма скромного дебюта на поприще государственной службы. Он был прилежен и усерден, несгибаемо честен и беспристрастен в буквальном исполнении формальных установлений. Крамеру претили сентиментальность, некомпетентность и неуважение к правопорядку. Один из коллег однажды заметил по этому поводу, что “Эдгар собственной матери урежет пенсию, если в ее заявлении какая-нибудь запятая окажется не на месте”. Несмотря на некоторое преувеличение, подобная характеристика содержала в себе долю истины, хотя справедливости ради надо сказать, что Крамер без колебаний пришел бы на помощь своему злейшему врагу, если бы того потребовали его должностные обязанности.
Он был женат на ничем не примечательной женщине, которая вела хозяйство с бездушным и унылым искусством. Хотя детей у них не было, его супруга уже начала охоту в поисках новой квартиры в тех районах города, какие, по ее разумению, были достаточно респектабельными, чтобы соответствовать занимаемому мужем государственному посту.
Среди чиновников своего уровня Эдгар С. Крамер был одним из немногих избранных, намеченных — главным образом благодаря деловым качествам и отчасти способности быть на виду, — для дальнейшего продвижения на более высокие ступени бюрократической иерархии. В министерстве его считали надежным работником, умеющим улаживать острые ситуации, и можно было смело предсказать, что по прошествии нескольких лет, необходимых для разного рода кадровых перемещений — повышения одних и выхода в отставку других, — его ждало назначение на пост заместителя министра.
Зная, насколько благоприятно его положение, безгранично честолюбивый Эдгар Крамер неустанно стремился всемерно его сохранить и упрочить. Временное назначение в Ванкувер его необыкновенно обрадовало, особенно когда он узнал, что сам министр одобрил его кандидатуру и будет лично следить за ходом порученного ему дела. Уже по одной только этой причине терзавшая его сейчас проблема не могла быть более некстати.
Говоря простыми словами, проблема заключалась в следующем: Эдгара Крамера замучила надоедливо частая и унизительная беготня по малой нужде.
Уролог, к которому Крамера несколько недель назад направил его лечащий врач, так оценил ситуацию: “Вы страдаете простатитом, мистер Крамер, заболевание это отличается тем, что прежде, чем наступит улучшение, вы должны пережить стадию ухудшения”. Врач-специалист познакомил его и с огорчительными симптомами: в дневное время — частые позывы, усугубленные болезненной задержкой мочеиспускания, а ночью — обусловленная этими же причинами необходимость постоянно просыпаться, что, в свою очередь, ведет к переутомлению и раздражительности.
На вопрос Крамера, сколько же будет продолжаться вся эта мука, уролог сочувственно сообщил: “Боюсь, этак годика два-три — пока болезнь не достигнет той стадии, когда показано хирургическое вмешательство. Вот тогда-то мы и произведем резекцию, что должно облегчить ваше состояние”.
Такое утешение Крамер нашел весьма слабым. Еще более его угнетало опасение, что начальство узнает о том, что он столь преждевременно подхватил старческое заболевание. И это после всех его усилий, после стольких лет беспорочной службы и усердной работы, которые вот-вот должны быть вознаграждены, — нет, он даже не смел подумать, к каким кошмарным последствиям может привести разоблачение его маленькой, но постыдной тайны.
Пытаясь отвлечься от горестных мыслей хотя бы на время, Крамер обратился к линованным листам бумаги, расстеленным перед ним на столе. На них аккуратным четким почерком он разнес по графам мероприятия, осуществленные к настоящему моменту со времени его прибытия в Ванкувер, и те меры, которые он намечал предпринять.
В целом Крамер нашел, что дела в региональном управлении ведутся хорошо и содержатся в надлежащем порядке. Кое-что, конечно, нуждается в ревизии, в том числе стоит вопрос об укреплении дисциплины. Один шаг он уже предпринял.
Это случилось вчера во время обеденного перерыва, когда он снимал пробу, инспектируя блюда, предназначенные обитателям камер предварительного заключения — задержанным нелегальным иммигрантам, которые в унынии дожидались депортации. К своему негодованию, Крамер обнаружил, что пища, хотя и съедобная, оказалась холодной, да и по качеству отличалась от той, что была подана ему несколько раньше в кафетерии для сотрудников иммиграционной службы. Тот факт, что некоторым из арестантов в камере жилось много лучше, чем когда-либо на протяжении всей их жизни, и что другие, вероятнее всего, обречены уже через несколько недель влачить голодное существование, не имел никакого значения. Правила содержания заключенных были четкими и определенными, и Эдгар Крамер вызвал шеф-повара, оказавшегося мужиком гигантского телосложения, нависшим над заезжим начальником, подобно утесу. Крамер, которого никогда не смущали превосходящие физические кондиции оппонентов, подверг повара жесточайшему разносу, и отныне — в этом он был уверен — пища для заключенных будет приготовлена тщательно и с соблюдением всех норм, и получать они ее будут горячей.
Теперь его мысли переключились на дисциплину. Сегодня утром кое-кто из сотрудников позволил себе пренебречь пунктуальностью, он также заметил некоторую неряшливость в одежде. Сам тщательно следивший за своей одеждой — неизменно наглаженный темный костюм в едва различимую полоску, по линеечке сложенный белый платок в нагрудном кармане, — он был вправе ожидать, что его подчиненные будут поддерживать столь же высокие стандарты. Он принялся было за составление очередной назидательной памятки для сотрудников, когда ощутил — неужели опять! — знакомый позыв. Взгляд на часы подтвердил, что с последнего раза не прошло и пятнадцати минут. Нет, решил он, не пойду, и все тут.., заставлю себя терпеть. Он изо всех сил старался сосредоточиться. Через несколько мгновений, издав обреченный вздох, рванулся с кресла и выскочил из кабинета.
По возвращении он нашел у себя в кабинете застывшую в ожидании молоденькую стенографистку, которая в настоящее время исполняла также обязанности его секретаря. Интересно, спросил себя Крамер, заметила ли она, как часто он покидает рабочее место, заметила, наверное, хотя он и пользуется отдельным выходом. Конечно, он всегда мог найти удобный предлог — мол, что-то понадобилось в другом конце здания… Возможно, следует озаботиться этим, не теряя времени… Придумать способ, чтобы его не взяли на заметку.
— К вам некто Элан Мэйтлэнд, мистер Крамер, — доложила девушка. — Представился адвокатом.
— Хорошо. — Он снял очки и занялся полировкой стекол. Не глядя на секретаря, попросил:
— Пригласите его войти, пожалуйста.
Элан Мэйтлэнд решил пройти полмили от своей конторы до порта пешком, и теперь его щеки горели, исхлестанные ледяным ветром. Он был без шляпы, легкое пальто скинул на ходу, переступая порог кабинета. В руке он держал портфель.
— Доброе утро, мистер Крамер, — поздоровался Элан. — Очень любезно с вашей стороны, что смогли меня принять без предварительной записи.
— Я государственный служащий, мистер Мэйтлэнд, — отвечал Крамер своим обычным педантично-церемонным тоном. — Двери моего кабинета всегда открыты — в разумных, конечно, пределах, как вы понимаете. Чем могу служить?
— Вам, вероятно, уже доложили, я адвокат, — отрекомендовался Элан.
— Да, — кивнул Крамер. “К тому же молодой и неопытный”, — добавил он про себя. Эдгар Крамер на своем веку повидал немало адвокатов, а со многими ему доводилось, так сказать, скрещивать шпаги. О большинстве из них он остался невысокого мнения.
— Пару дней назад я прочитал о вашем назначении сюда и решил подождать вашего прибытия, — Элан старался нащупать правильный тон, не желая настраивать против себя этого человека, чья добрая воля может иметь важное значение.
Поначалу он намеревался обратиться от имени Анри Дюваля в иммиграционную службу сразу же после Рождества. Но после того, как потратил целый день на изучение закона об иммиграции и юридических прецедентов, вечерние газеты 26 декабря опубликовали короткое сообщение о том, что министерство по делам гражданства и иммиграции назначило нового главу своего регионального управления в Ванкувере. Обсудив эту новость со своим партнером Томом Льюисом, который негласно навел кое-какие справки, они решили подождать приезда вновь назначенного чиновника — даже ценой потери нескольких драгоценных дней.
— Ну, вот я и прибыл. Так что, может быть, объясните, почему вы этого так дожидались, — Крамер сморщил лицо в подобие улыбки. Если он сможет помочь этому новоиспеченному адвокату, решил он про себя, — конечно, при условии, что тот окажется полезен для его ведомства, — он, безусловно, окажет ему содействие, — Я обращаюсь к вам по поручению клиента, — тщательно выбирая слова, сказал Элан. — Его зовут Анри Дюваль, и в настоящее время он задержан на теплоходе “Вастервик”. Я бы хотел предъявить вам письменные полномочия действовать от его имени.
Он открыл портфель и достал лист бумаги — перепечатанную на пишущей машинке копию текста, который Анри подписал во время их первой беседы, — и положил его на стол перед Крамером.
Эдгар Крамер внимательно прочитал предложенный документ и отложил его в сторону. При упоминании имени Анри Дюваля он слегка нахмурился и несколько поскучневшим голосом поинтересовался:
— А позвольте спросить, мистер Мэйтлэнд, как долго вы знакомы со своим клиентом?
Вопрос был весьма необычным, но Элан предпочел не проявлять строптивости. Как бы то ни было, Крамер казался достаточно дружелюбным.
— Знаком с ним три дня. По правде говоря, я впервые узнал о его существовании, прочитав сообщение в газетах.
— Понятно, — Эдгар Крамер сложил кончики пальцев, приподняв ладони над столом. Когда бы он ни погружался в раздумье, он всегда принимал эту свою излюбленную позу. Немедленно по прибытии в Ванкувер он, конечно же, затребовал подробнейший отчет об инциденте с этим Анри Дювалем. Заместитель министра Клод Хесс предупредил его о желании министра, чтобы это дело велось с предельной корректностью, и теперь Крамер испытывал удовлетворение от того, что, с его точки зрения, такая корректность здесь была проявлена. В таком же смысле он высказывался накануне, отвечая на вопросы репортеров ванкуверских газет.
— Вы, может быть, не видели газетных статей. — Элан вновь открыл портфель и полез было за вырезками.
— Не утруждайтесь, пожалуйста. — Крамер решил, что будет дружелюбен, но непоколебим. — Какую-то статейку я успел просмотреть. Но мы в нашем ведомстве не очень-то полагаемся на газеты. — Тут он скривил губы в натянутой улыбке:
— Видите ли, у меня есть доступ к официальным досье, которые мы считаем более важными.
— Но какое же досье может быть на Анри Дюваля? — удивился Элан. — Насколько я могу судить, официального расследования никто практически не предпринимал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Сидя в квадратном по-деловому и без излишеств обставленном кабинете на втором этаже здания иммиграционной службы, располагавшегося прямо на берегу, Эдгар Крамер мысленно обсуждал сам с собою обе упомянутые темы.
Крамер был поджарым шатеном далеко за сорок, с волнистыми волосами, разделенными посередине ниточкой пробора, серые глаза прикрыты линзами очков без оправы; живой ум, наделенный даром неотразимой логики, помог ему пройти большой путь с момента весьма скромного дебюта на поприще государственной службы. Он был прилежен и усерден, несгибаемо честен и беспристрастен в буквальном исполнении формальных установлений. Крамеру претили сентиментальность, некомпетентность и неуважение к правопорядку. Один из коллег однажды заметил по этому поводу, что “Эдгар собственной матери урежет пенсию, если в ее заявлении какая-нибудь запятая окажется не на месте”. Несмотря на некоторое преувеличение, подобная характеристика содержала в себе долю истины, хотя справедливости ради надо сказать, что Крамер без колебаний пришел бы на помощь своему злейшему врагу, если бы того потребовали его должностные обязанности.
Он был женат на ничем не примечательной женщине, которая вела хозяйство с бездушным и унылым искусством. Хотя детей у них не было, его супруга уже начала охоту в поисках новой квартиры в тех районах города, какие, по ее разумению, были достаточно респектабельными, чтобы соответствовать занимаемому мужем государственному посту.
Среди чиновников своего уровня Эдгар С. Крамер был одним из немногих избранных, намеченных — главным образом благодаря деловым качествам и отчасти способности быть на виду, — для дальнейшего продвижения на более высокие ступени бюрократической иерархии. В министерстве его считали надежным работником, умеющим улаживать острые ситуации, и можно было смело предсказать, что по прошествии нескольких лет, необходимых для разного рода кадровых перемещений — повышения одних и выхода в отставку других, — его ждало назначение на пост заместителя министра.
Зная, насколько благоприятно его положение, безгранично честолюбивый Эдгар Крамер неустанно стремился всемерно его сохранить и упрочить. Временное назначение в Ванкувер его необыкновенно обрадовало, особенно когда он узнал, что сам министр одобрил его кандидатуру и будет лично следить за ходом порученного ему дела. Уже по одной только этой причине терзавшая его сейчас проблема не могла быть более некстати.
Говоря простыми словами, проблема заключалась в следующем: Эдгара Крамера замучила надоедливо частая и унизительная беготня по малой нужде.
Уролог, к которому Крамера несколько недель назад направил его лечащий врач, так оценил ситуацию: “Вы страдаете простатитом, мистер Крамер, заболевание это отличается тем, что прежде, чем наступит улучшение, вы должны пережить стадию ухудшения”. Врач-специалист познакомил его и с огорчительными симптомами: в дневное время — частые позывы, усугубленные болезненной задержкой мочеиспускания, а ночью — обусловленная этими же причинами необходимость постоянно просыпаться, что, в свою очередь, ведет к переутомлению и раздражительности.
На вопрос Крамера, сколько же будет продолжаться вся эта мука, уролог сочувственно сообщил: “Боюсь, этак годика два-три — пока болезнь не достигнет той стадии, когда показано хирургическое вмешательство. Вот тогда-то мы и произведем резекцию, что должно облегчить ваше состояние”.
Такое утешение Крамер нашел весьма слабым. Еще более его угнетало опасение, что начальство узнает о том, что он столь преждевременно подхватил старческое заболевание. И это после всех его усилий, после стольких лет беспорочной службы и усердной работы, которые вот-вот должны быть вознаграждены, — нет, он даже не смел подумать, к каким кошмарным последствиям может привести разоблачение его маленькой, но постыдной тайны.
Пытаясь отвлечься от горестных мыслей хотя бы на время, Крамер обратился к линованным листам бумаги, расстеленным перед ним на столе. На них аккуратным четким почерком он разнес по графам мероприятия, осуществленные к настоящему моменту со времени его прибытия в Ванкувер, и те меры, которые он намечал предпринять.
В целом Крамер нашел, что дела в региональном управлении ведутся хорошо и содержатся в надлежащем порядке. Кое-что, конечно, нуждается в ревизии, в том числе стоит вопрос об укреплении дисциплины. Один шаг он уже предпринял.
Это случилось вчера во время обеденного перерыва, когда он снимал пробу, инспектируя блюда, предназначенные обитателям камер предварительного заключения — задержанным нелегальным иммигрантам, которые в унынии дожидались депортации. К своему негодованию, Крамер обнаружил, что пища, хотя и съедобная, оказалась холодной, да и по качеству отличалась от той, что была подана ему несколько раньше в кафетерии для сотрудников иммиграционной службы. Тот факт, что некоторым из арестантов в камере жилось много лучше, чем когда-либо на протяжении всей их жизни, и что другие, вероятнее всего, обречены уже через несколько недель влачить голодное существование, не имел никакого значения. Правила содержания заключенных были четкими и определенными, и Эдгар Крамер вызвал шеф-повара, оказавшегося мужиком гигантского телосложения, нависшим над заезжим начальником, подобно утесу. Крамер, которого никогда не смущали превосходящие физические кондиции оппонентов, подверг повара жесточайшему разносу, и отныне — в этом он был уверен — пища для заключенных будет приготовлена тщательно и с соблюдением всех норм, и получать они ее будут горячей.
Теперь его мысли переключились на дисциплину. Сегодня утром кое-кто из сотрудников позволил себе пренебречь пунктуальностью, он также заметил некоторую неряшливость в одежде. Сам тщательно следивший за своей одеждой — неизменно наглаженный темный костюм в едва различимую полоску, по линеечке сложенный белый платок в нагрудном кармане, — он был вправе ожидать, что его подчиненные будут поддерживать столь же высокие стандарты. Он принялся было за составление очередной назидательной памятки для сотрудников, когда ощутил — неужели опять! — знакомый позыв. Взгляд на часы подтвердил, что с последнего раза не прошло и пятнадцати минут. Нет, решил он, не пойду, и все тут.., заставлю себя терпеть. Он изо всех сил старался сосредоточиться. Через несколько мгновений, издав обреченный вздох, рванулся с кресла и выскочил из кабинета.
По возвращении он нашел у себя в кабинете застывшую в ожидании молоденькую стенографистку, которая в настоящее время исполняла также обязанности его секретаря. Интересно, спросил себя Крамер, заметила ли она, как часто он покидает рабочее место, заметила, наверное, хотя он и пользуется отдельным выходом. Конечно, он всегда мог найти удобный предлог — мол, что-то понадобилось в другом конце здания… Возможно, следует озаботиться этим, не теряя времени… Придумать способ, чтобы его не взяли на заметку.
— К вам некто Элан Мэйтлэнд, мистер Крамер, — доложила девушка. — Представился адвокатом.
— Хорошо. — Он снял очки и занялся полировкой стекол. Не глядя на секретаря, попросил:
— Пригласите его войти, пожалуйста.
Элан Мэйтлэнд решил пройти полмили от своей конторы до порта пешком, и теперь его щеки горели, исхлестанные ледяным ветром. Он был без шляпы, легкое пальто скинул на ходу, переступая порог кабинета. В руке он держал портфель.
— Доброе утро, мистер Крамер, — поздоровался Элан. — Очень любезно с вашей стороны, что смогли меня принять без предварительной записи.
— Я государственный служащий, мистер Мэйтлэнд, — отвечал Крамер своим обычным педантично-церемонным тоном. — Двери моего кабинета всегда открыты — в разумных, конечно, пределах, как вы понимаете. Чем могу служить?
— Вам, вероятно, уже доложили, я адвокат, — отрекомендовался Элан.
— Да, — кивнул Крамер. “К тому же молодой и неопытный”, — добавил он про себя. Эдгар Крамер на своем веку повидал немало адвокатов, а со многими ему доводилось, так сказать, скрещивать шпаги. О большинстве из них он остался невысокого мнения.
— Пару дней назад я прочитал о вашем назначении сюда и решил подождать вашего прибытия, — Элан старался нащупать правильный тон, не желая настраивать против себя этого человека, чья добрая воля может иметь важное значение.
Поначалу он намеревался обратиться от имени Анри Дюваля в иммиграционную службу сразу же после Рождества. Но после того, как потратил целый день на изучение закона об иммиграции и юридических прецедентов, вечерние газеты 26 декабря опубликовали короткое сообщение о том, что министерство по делам гражданства и иммиграции назначило нового главу своего регионального управления в Ванкувере. Обсудив эту новость со своим партнером Томом Льюисом, который негласно навел кое-какие справки, они решили подождать приезда вновь назначенного чиновника — даже ценой потери нескольких драгоценных дней.
— Ну, вот я и прибыл. Так что, может быть, объясните, почему вы этого так дожидались, — Крамер сморщил лицо в подобие улыбки. Если он сможет помочь этому новоиспеченному адвокату, решил он про себя, — конечно, при условии, что тот окажется полезен для его ведомства, — он, безусловно, окажет ему содействие, — Я обращаюсь к вам по поручению клиента, — тщательно выбирая слова, сказал Элан. — Его зовут Анри Дюваль, и в настоящее время он задержан на теплоходе “Вастервик”. Я бы хотел предъявить вам письменные полномочия действовать от его имени.
Он открыл портфель и достал лист бумаги — перепечатанную на пишущей машинке копию текста, который Анри подписал во время их первой беседы, — и положил его на стол перед Крамером.
Эдгар Крамер внимательно прочитал предложенный документ и отложил его в сторону. При упоминании имени Анри Дюваля он слегка нахмурился и несколько поскучневшим голосом поинтересовался:
— А позвольте спросить, мистер Мэйтлэнд, как долго вы знакомы со своим клиентом?
Вопрос был весьма необычным, но Элан предпочел не проявлять строптивости. Как бы то ни было, Крамер казался достаточно дружелюбным.
— Знаком с ним три дня. По правде говоря, я впервые узнал о его существовании, прочитав сообщение в газетах.
— Понятно, — Эдгар Крамер сложил кончики пальцев, приподняв ладони над столом. Когда бы он ни погружался в раздумье, он всегда принимал эту свою излюбленную позу. Немедленно по прибытии в Ванкувер он, конечно же, затребовал подробнейший отчет об инциденте с этим Анри Дювалем. Заместитель министра Клод Хесс предупредил его о желании министра, чтобы это дело велось с предельной корректностью, и теперь Крамер испытывал удовлетворение от того, что, с его точки зрения, такая корректность здесь была проявлена. В таком же смысле он высказывался накануне, отвечая на вопросы репортеров ванкуверских газет.
— Вы, может быть, не видели газетных статей. — Элан вновь открыл портфель и полез было за вырезками.
— Не утруждайтесь, пожалуйста. — Крамер решил, что будет дружелюбен, но непоколебим. — Какую-то статейку я успел просмотреть. Но мы в нашем ведомстве не очень-то полагаемся на газеты. — Тут он скривил губы в натянутой улыбке:
— Видите ли, у меня есть доступ к официальным досье, которые мы считаем более важными.
— Но какое же досье может быть на Анри Дюваля? — удивился Элан. — Насколько я могу судить, официального расследования никто практически не предпринимал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76