Кроме телевидения, пока еще есть и газеты.
Его поддержал одобрительный ропот среди других журналистов, и Джеймс Хауден мысленно усмехнулся. Он заметил, как комментатор вспыхнул и сердито кивнул съемочной группе. Эти кадры, догадался премьер-министр, впоследствии, конечно, вырежут.
Поставивший на место телевизионщика репортер, средних лет журналист по имени Джордж Хаскинс, представлявший виннипегскую “Фри пресс”, не терял времени:
— Мистер премьер-министр, я бы хотел задать вопрос не насчет Вашингтона, а по поводу позиции правительства в отношении этого человека без гражданства.
Джеймс Хауден сдвинул брови. Несколько озадаченно переспросил:
— Что-то не совсем вас понял, Джордж.
— Я говорю об этом Анри Дювале, сэр, о том самом парне в Ванкувере, которого не впускает министерство по делам иммиграции. Не скажете ли нам, почему правительство заняло такую позицию?
Хауден перехватил взгляд Брайана Ричардсона, и партийный босс энергично протолкался вперед.
— Джентльмены, сейчас, как вы понимаете, не время… — начал было Ричардсон.
— Черта с два, Брайан! — вспылил Хаскинс. — По всей стране это новость номер один.
Кто-то из журналистов ворчливо добавил:
— С этими телевизионщиками и представителями по связям с общественностью теперь уже и спросить ничего нельзя.
Джеймс Хауден преувеличенно добродушно вмешался в назревавшую перепалку:
— Я отвечу на любой вопрос, если смогу. Я ведь всегда так поступал, разве нет?
— Да, сэр, конечно, не о вас речь, — согласился Хаскинс. — Вот только другие все пытаются помешать.
Репортер метнул негодующий взгляд в сторону Брайана Ричардсона, который и не подумал отвести глаз, храня на лице бесстрастное выражение.
— Я только сомневаюсь, очевидно, как и мистер Ричардсон, — заметил премьер-министр, — что такой вопрос уместен в данный момент.
Хауден надеялся, что ему удастся увести разговор в другую сторону; если нет, придется выкручиваться. Иногда он думал, что иметь пресс-секретаря на такие вот случаи — как у президента США — большое преимущество. Но от учреждения такой должности упорно воздерживался из опасения стать труднодоступным для окружающих.
Томкинс из торонтской “Стар”, сдержанный, ученого вида англичанин, пользовавшийся в столице огромным уважением, вежливо сообщил:
— Дело в том, сэр, что большинство из нас получили телеграммы от редакторов с требованием процитировать ваше заявление по поводу этого Дюваля. Похоже, множество людей интересуется, что с ним будет.
— Понятно.
Избежать этой темы, значит, не удастся. Даже премьер-министр, если он достаточно умен, не может оставить без внимания подобную просьбу. Хаудена, однако, бесило, что теперь внимание публики будет частично отвлечено от его визита в Вашингтон. Хауден задумался. Краем глаза он заметил протискивавшегося вперед Харви Уоррендера, но умышленно игнорировал его присутствие, с раздражением вспомнив, что именно тупое упрямство Уоррендера привело к тому, что сейчас происходит. Он взглянул на Ричардсона. В глазах директора партии ясно читался упрек: “Я же предупреждал, что будут неприятности, если мы не приструним Уоррендера”. А может быть, Ричардсон уже догадался, что здесь сыграли свою роль какие-то дополнительные факторы, для этого он был достаточно проницателен. Так или иначе, с учетом угрозы Харви Уоррендера, нависшей над Хауденом подобно лезвию гильотины, премьер-министру придется самому справляться с ситуацией. “Одно только можно предсказать совершенно точно, — мелькнула у Хаудена мысль, — инцидент, о котором зашла речь, хотя и неприятный, но, вне всяких сомнений, через несколько дней утратит всякую актуальность и очень скоро забудется”. Хауден заметил, что телевизионщики вновь включили камеру, так что, может быть, действительно самое время решительно выразить официальное мнение и подавить возможную критику.
— Хорошо, джентльмены, — объявил премьер-министр. — Вот что я имею вам заявить.
Перед ним в ожидании застыли карандаши, стремительно забегавшие по блокнотам, как только он начал говорить.
— Как здесь подчеркивалось, газеты широко освещали эпизод, связанный с лицом, чье имя минуту назад было упомянуто мистером Хаскинсом. Многие из публикаций, должен сказать со всей откровенностью, носили несколько сенсационный характер, в них отмечалась некоторая склонность игнорировать определенные факты — такие факты, которые правительство в силу лежащей на нем ответственности игнорировать не может.
— Не скажете ли, какие именно, сэр? — на этот раз представитель монреальской “Газетт”.
— Если проявите немного терпения, я дойду и до них, — в голосе Хаудена зазвучали резкие нотки. Он не любил, когда его прерывали, да и вообще невредно время от времени напоминать журналистам, что они интервьюируют не какого-нибудь там второстепенного министра. — Я хотел бы отметить, что министерство по делам гражданства и иммиграции постоянно сталкивается со множеством отдельных случаев, которые не получают, правда, столь широкой огласки. Так что улаживать подобные дела справедливо и гуманно, но тем не менее строго по закону не в новинку ни нашему правительству, ни его иммиграционной службе.
Репортер оттавской “Джорнэл” спросил:
— Но не является ли данный случай особым, мистер премьер-министр? То есть я хочу сказать, у этого человека нет родины и все такое…
— Когда имеешь дело с людьми, мистер Чэйз, каждый случай особый, — назидательно ответил Джеймс Хауден. — Именно поэтому, с тем чтобы обеспечить определенную справедливость и последовательность наших действий, у нас и существует закон об иммиграции, одобренный парламентом и народом Канады. Правительство, как его и обязывают правовые нормы, действует в рамках этого закона и точно так же поступило в обсуждаемом нами сейчас случае. — Он сделал паузу, чтобы дать репортерам время записать его слова, затем продолжил:
— У меня нет в данный момент под рукой всех деталей этого дела, но меня заверили, что обращение данного молодого человека было рассмотрено самым тщательным образом и что по закону об иммиграции ему никоим образом не может быть разрешен въезд в Канаду.
— Не согласитесь ли вы, сэр, что бывают моменты, когда гуманные соображения становятся важнее технических аспектов? — спросил его молодой журналист, которого Хауден не смог вспомнить.
Он ответил ему с уверенной улыбкой:
— Если вы задаете мне риторический вопрос в широком смысле, то подчеркну, что гуманные соображения имеют непреходящее значение, и наше правительство неоднократно демонстрировало свою приверженность этому принципу. Но если ваш вопрос касается данного конкретного дела, позвольте мне вновь повторить, что все человеческие факторы были приняты во внимание, насколько это представилось возможным. Однако должен еще раз напомнить вам, что правительство связано — как это и должно быть — необходимостью действовать только легальными методами.
Ветер задул немилосердно жалящими порывами, и Хауден почувствовал, как стоявшая рядом Маргарет поежилась в зябком ознобе. “Ну, хватит, — решил он. — Следующий вопрос будет последним”. Последовал он от Томкинса, который произнес почти извиняющимся тоном:
— Сегодня утром, сэр, лидер оппозиции сделал заявление, — он перелистал блокнот, просматривая свои записи. — Мистер Дейтц сказал, что правительство должно решить дело Анри Дюваля, руководствуясь широкими гуманными принципами, а не упорствуя в своей приверженности букве закона. Министр по делам гражданства и иммиграции располагает властью — если, конечно, захочет ею воспользоваться — разрешить своим распоряжением этому трагически несчастному молодому человеку остаться в Канаде в качестве иммигранта.
— У министра нет такой власти, — резко бросил Хауден. — Вся власть принадлежит короне в лице генерал-губернатора. И мистеру Дейтцу это обстоятельство известно так же хорошо, как и всякому другому.
На мгновение наступило молчание, затем репортер с вкрадчивым, почти льстивым простодушием спросил:
— А разве генерал-губернатор не следует в точности вашим рекомендациям, сэр, в том числе и в обход закона об иммиграции, что, как я полагаю, случалось довольно часто?
Несмотря на всю свою кажущуюся сдержанность, Томкинс обладал одним из острейших умов среди всего журналистского корпуса в Оттаве, и Хауден понял, что попался в словесную западню.
— Я всегда считал, что оппозиция возражает против каких-либо исключений как метода правления, — резко заявил он. Но сразу осознал, что это весьма слабый ответ.
Краем глаза он увидел сердитое лицо Брайана Ричардсона — и не без причины, подумалось Хаудену. Пикировка не только отвлекла внимание от его важнейшей миссии в Вашингтоне, но и он сам проявил себя в ней далеко не с лучшей стороны.
Премьер-министр попытался хотя бы как-то исправить положение.
— Мне очень жаль, что, судя по упоминавшемуся здесь заявлению мистера Дейтца, дело, о котором мы сейчас с вами говорим, может стать причиной столкновения между политическими партиями. Я лично убежден, что такого произойти не должно. — Он сделал паузу, чтобы подчеркнуть значение своих слов, затем закончил:
— Как я уже указывал ранее, действующее законодательство не дает никаких оснований для разрешения на въезд упомянутого Дюваля в Канаду, и, как мне доложили, многие другие страны заняли аналогичную позицию. Не вижу я также и никаких обязательств со стороны Канады, которые вынуждали бы ее предпринимать такие действия, от каких воздерживаются другие страны. Что же касается фактов, как установленных, так и предполагаемых, то позвольте мне заверить вас, что прежде, чем принимать какое-либо решение, все они были тщательно изучены министерством по делам гражданства и иммиграции. На этом, джентльмены, если не возражаете, и закончим.
Премьер-министра подмывало добавить кое-что относительно чувства меры в оценке значимости новостей газетами, но он удержал себя. Пресса, проявляющая братскую нежность и заботу о всех и каждом, может быть жестоко обидчивой на критику в ее адрес. Сохраняя на лице доброжелательную улыбку, но в душе полыхая злобой на Харви Уоррендера, премьер-министр взял Маргарет под руку и направился к ожидавшему лайнеру. Их сопровождали рукоплескания и приветственные возгласы его соратников и сторонников.
Глава 2
Салон турбовинтового лайнера “Вэнгард”, который содержался правительством страны для официальных поездок “особо важных лиц”, был разделен на три части: обычный отсек для не правительственного персонала, занявшего свои места на борту еще до прибытия премьер-министра в аэропорт, более комфортабельно оборудованную секцию, где сейчас разместились три министра и несколько заместителей министров, и изящно декорированную в пастельных голубых тонах гостиную со смежной компактной, но необычайно уютной спаленкой.
Хвостовой отсек, первоначально оборудованный для государственных визитов королевы и ее супруга, сегодня предназначался премьер-министру и Маргарет. Стюард в чине сержанта Королевских канадских ВВС помог им устроиться в глубоких мягких креслах и пристегнуть ремни безопасности, а затем неслышно исчез. За обшивкой фюзеляжа низкий мягкий рокот четырех двигателей фирмы “Роллс-ройс” поднялся до приглушенного рева, и самолет начал разбег по взлетному полю.
Дождавшись ухода стюарда, Джеймс Хауден довольно раздраженно бросил:
— Зачем тебе понадобилось вызывать Уоррендера на дурацкие упражнения в его латинской чепухе?
Маргарет ответила, сохраняя невозмутимое спокойствие:
— Да просто так. Но если тебе очень хочется знать, мне показалось, что ты с ним излишне резок, и я попыталась это как-то сгладить.
— Но за каким же чертом, Маргарет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Его поддержал одобрительный ропот среди других журналистов, и Джеймс Хауден мысленно усмехнулся. Он заметил, как комментатор вспыхнул и сердито кивнул съемочной группе. Эти кадры, догадался премьер-министр, впоследствии, конечно, вырежут.
Поставивший на место телевизионщика репортер, средних лет журналист по имени Джордж Хаскинс, представлявший виннипегскую “Фри пресс”, не терял времени:
— Мистер премьер-министр, я бы хотел задать вопрос не насчет Вашингтона, а по поводу позиции правительства в отношении этого человека без гражданства.
Джеймс Хауден сдвинул брови. Несколько озадаченно переспросил:
— Что-то не совсем вас понял, Джордж.
— Я говорю об этом Анри Дювале, сэр, о том самом парне в Ванкувере, которого не впускает министерство по делам иммиграции. Не скажете ли нам, почему правительство заняло такую позицию?
Хауден перехватил взгляд Брайана Ричардсона, и партийный босс энергично протолкался вперед.
— Джентльмены, сейчас, как вы понимаете, не время… — начал было Ричардсон.
— Черта с два, Брайан! — вспылил Хаскинс. — По всей стране это новость номер один.
Кто-то из журналистов ворчливо добавил:
— С этими телевизионщиками и представителями по связям с общественностью теперь уже и спросить ничего нельзя.
Джеймс Хауден преувеличенно добродушно вмешался в назревавшую перепалку:
— Я отвечу на любой вопрос, если смогу. Я ведь всегда так поступал, разве нет?
— Да, сэр, конечно, не о вас речь, — согласился Хаскинс. — Вот только другие все пытаются помешать.
Репортер метнул негодующий взгляд в сторону Брайана Ричардсона, который и не подумал отвести глаз, храня на лице бесстрастное выражение.
— Я только сомневаюсь, очевидно, как и мистер Ричардсон, — заметил премьер-министр, — что такой вопрос уместен в данный момент.
Хауден надеялся, что ему удастся увести разговор в другую сторону; если нет, придется выкручиваться. Иногда он думал, что иметь пресс-секретаря на такие вот случаи — как у президента США — большое преимущество. Но от учреждения такой должности упорно воздерживался из опасения стать труднодоступным для окружающих.
Томкинс из торонтской “Стар”, сдержанный, ученого вида англичанин, пользовавшийся в столице огромным уважением, вежливо сообщил:
— Дело в том, сэр, что большинство из нас получили телеграммы от редакторов с требованием процитировать ваше заявление по поводу этого Дюваля. Похоже, множество людей интересуется, что с ним будет.
— Понятно.
Избежать этой темы, значит, не удастся. Даже премьер-министр, если он достаточно умен, не может оставить без внимания подобную просьбу. Хаудена, однако, бесило, что теперь внимание публики будет частично отвлечено от его визита в Вашингтон. Хауден задумался. Краем глаза он заметил протискивавшегося вперед Харви Уоррендера, но умышленно игнорировал его присутствие, с раздражением вспомнив, что именно тупое упрямство Уоррендера привело к тому, что сейчас происходит. Он взглянул на Ричардсона. В глазах директора партии ясно читался упрек: “Я же предупреждал, что будут неприятности, если мы не приструним Уоррендера”. А может быть, Ричардсон уже догадался, что здесь сыграли свою роль какие-то дополнительные факторы, для этого он был достаточно проницателен. Так или иначе, с учетом угрозы Харви Уоррендера, нависшей над Хауденом подобно лезвию гильотины, премьер-министру придется самому справляться с ситуацией. “Одно только можно предсказать совершенно точно, — мелькнула у Хаудена мысль, — инцидент, о котором зашла речь, хотя и неприятный, но, вне всяких сомнений, через несколько дней утратит всякую актуальность и очень скоро забудется”. Хауден заметил, что телевизионщики вновь включили камеру, так что, может быть, действительно самое время решительно выразить официальное мнение и подавить возможную критику.
— Хорошо, джентльмены, — объявил премьер-министр. — Вот что я имею вам заявить.
Перед ним в ожидании застыли карандаши, стремительно забегавшие по блокнотам, как только он начал говорить.
— Как здесь подчеркивалось, газеты широко освещали эпизод, связанный с лицом, чье имя минуту назад было упомянуто мистером Хаскинсом. Многие из публикаций, должен сказать со всей откровенностью, носили несколько сенсационный характер, в них отмечалась некоторая склонность игнорировать определенные факты — такие факты, которые правительство в силу лежащей на нем ответственности игнорировать не может.
— Не скажете ли, какие именно, сэр? — на этот раз представитель монреальской “Газетт”.
— Если проявите немного терпения, я дойду и до них, — в голосе Хаудена зазвучали резкие нотки. Он не любил, когда его прерывали, да и вообще невредно время от времени напоминать журналистам, что они интервьюируют не какого-нибудь там второстепенного министра. — Я хотел бы отметить, что министерство по делам гражданства и иммиграции постоянно сталкивается со множеством отдельных случаев, которые не получают, правда, столь широкой огласки. Так что улаживать подобные дела справедливо и гуманно, но тем не менее строго по закону не в новинку ни нашему правительству, ни его иммиграционной службе.
Репортер оттавской “Джорнэл” спросил:
— Но не является ли данный случай особым, мистер премьер-министр? То есть я хочу сказать, у этого человека нет родины и все такое…
— Когда имеешь дело с людьми, мистер Чэйз, каждый случай особый, — назидательно ответил Джеймс Хауден. — Именно поэтому, с тем чтобы обеспечить определенную справедливость и последовательность наших действий, у нас и существует закон об иммиграции, одобренный парламентом и народом Канады. Правительство, как его и обязывают правовые нормы, действует в рамках этого закона и точно так же поступило в обсуждаемом нами сейчас случае. — Он сделал паузу, чтобы дать репортерам время записать его слова, затем продолжил:
— У меня нет в данный момент под рукой всех деталей этого дела, но меня заверили, что обращение данного молодого человека было рассмотрено самым тщательным образом и что по закону об иммиграции ему никоим образом не может быть разрешен въезд в Канаду.
— Не согласитесь ли вы, сэр, что бывают моменты, когда гуманные соображения становятся важнее технических аспектов? — спросил его молодой журналист, которого Хауден не смог вспомнить.
Он ответил ему с уверенной улыбкой:
— Если вы задаете мне риторический вопрос в широком смысле, то подчеркну, что гуманные соображения имеют непреходящее значение, и наше правительство неоднократно демонстрировало свою приверженность этому принципу. Но если ваш вопрос касается данного конкретного дела, позвольте мне вновь повторить, что все человеческие факторы были приняты во внимание, насколько это представилось возможным. Однако должен еще раз напомнить вам, что правительство связано — как это и должно быть — необходимостью действовать только легальными методами.
Ветер задул немилосердно жалящими порывами, и Хауден почувствовал, как стоявшая рядом Маргарет поежилась в зябком ознобе. “Ну, хватит, — решил он. — Следующий вопрос будет последним”. Последовал он от Томкинса, который произнес почти извиняющимся тоном:
— Сегодня утром, сэр, лидер оппозиции сделал заявление, — он перелистал блокнот, просматривая свои записи. — Мистер Дейтц сказал, что правительство должно решить дело Анри Дюваля, руководствуясь широкими гуманными принципами, а не упорствуя в своей приверженности букве закона. Министр по делам гражданства и иммиграции располагает властью — если, конечно, захочет ею воспользоваться — разрешить своим распоряжением этому трагически несчастному молодому человеку остаться в Канаде в качестве иммигранта.
— У министра нет такой власти, — резко бросил Хауден. — Вся власть принадлежит короне в лице генерал-губернатора. И мистеру Дейтцу это обстоятельство известно так же хорошо, как и всякому другому.
На мгновение наступило молчание, затем репортер с вкрадчивым, почти льстивым простодушием спросил:
— А разве генерал-губернатор не следует в точности вашим рекомендациям, сэр, в том числе и в обход закона об иммиграции, что, как я полагаю, случалось довольно часто?
Несмотря на всю свою кажущуюся сдержанность, Томкинс обладал одним из острейших умов среди всего журналистского корпуса в Оттаве, и Хауден понял, что попался в словесную западню.
— Я всегда считал, что оппозиция возражает против каких-либо исключений как метода правления, — резко заявил он. Но сразу осознал, что это весьма слабый ответ.
Краем глаза он увидел сердитое лицо Брайана Ричардсона — и не без причины, подумалось Хаудену. Пикировка не только отвлекла внимание от его важнейшей миссии в Вашингтоне, но и он сам проявил себя в ней далеко не с лучшей стороны.
Премьер-министр попытался хотя бы как-то исправить положение.
— Мне очень жаль, что, судя по упоминавшемуся здесь заявлению мистера Дейтца, дело, о котором мы сейчас с вами говорим, может стать причиной столкновения между политическими партиями. Я лично убежден, что такого произойти не должно. — Он сделал паузу, чтобы подчеркнуть значение своих слов, затем закончил:
— Как я уже указывал ранее, действующее законодательство не дает никаких оснований для разрешения на въезд упомянутого Дюваля в Канаду, и, как мне доложили, многие другие страны заняли аналогичную позицию. Не вижу я также и никаких обязательств со стороны Канады, которые вынуждали бы ее предпринимать такие действия, от каких воздерживаются другие страны. Что же касается фактов, как установленных, так и предполагаемых, то позвольте мне заверить вас, что прежде, чем принимать какое-либо решение, все они были тщательно изучены министерством по делам гражданства и иммиграции. На этом, джентльмены, если не возражаете, и закончим.
Премьер-министра подмывало добавить кое-что относительно чувства меры в оценке значимости новостей газетами, но он удержал себя. Пресса, проявляющая братскую нежность и заботу о всех и каждом, может быть жестоко обидчивой на критику в ее адрес. Сохраняя на лице доброжелательную улыбку, но в душе полыхая злобой на Харви Уоррендера, премьер-министр взял Маргарет под руку и направился к ожидавшему лайнеру. Их сопровождали рукоплескания и приветственные возгласы его соратников и сторонников.
Глава 2
Салон турбовинтового лайнера “Вэнгард”, который содержался правительством страны для официальных поездок “особо важных лиц”, был разделен на три части: обычный отсек для не правительственного персонала, занявшего свои места на борту еще до прибытия премьер-министра в аэропорт, более комфортабельно оборудованную секцию, где сейчас разместились три министра и несколько заместителей министров, и изящно декорированную в пастельных голубых тонах гостиную со смежной компактной, но необычайно уютной спаленкой.
Хвостовой отсек, первоначально оборудованный для государственных визитов королевы и ее супруга, сегодня предназначался премьер-министру и Маргарет. Стюард в чине сержанта Королевских канадских ВВС помог им устроиться в глубоких мягких креслах и пристегнуть ремни безопасности, а затем неслышно исчез. За обшивкой фюзеляжа низкий мягкий рокот четырех двигателей фирмы “Роллс-ройс” поднялся до приглушенного рева, и самолет начал разбег по взлетному полю.
Дождавшись ухода стюарда, Джеймс Хауден довольно раздраженно бросил:
— Зачем тебе понадобилось вызывать Уоррендера на дурацкие упражнения в его латинской чепухе?
Маргарет ответила, сохраняя невозмутимое спокойствие:
— Да просто так. Но если тебе очень хочется знать, мне показалось, что ты с ним излишне резок, и я попыталась это как-то сгладить.
— Но за каким же чертом, Маргарет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76