Унижение в аэропорту Оттавы все еще больно ранило его душу. И даже если бы он решился игнорировать угрозу со стороны Харви Уоррендера, уступка сейчас стала бы смехотворным проявлением слабости. Принимаемые им в качестве премьер-министра решения становятся достоянием гласности и известны всем, и с этим нельзя не считаться.
— Анри Дюваль в Ванкувере, сэр. Не в Венгрии, не в Эфиопии, не в Китае, — продолжал убеждать премьер-министра Элан Мэйтлэнд. И с горечью добавил:
— Он здесь. В стране, которая, как утверждается, дает шанс всем сирым и обездоленным.
Сирые и обездоленные… На миг растревоженная память вернула Джеймса Хаудена в сиротский приют. Да, он получил неожиданный шанс — через одного доброго человека — его собственного Элана Мэйтлэнда. Но он по крайней мере родился в этой стране. Хауден решил, что их беседа несколько затянулась.
— Закон об иммиграции есть закон этой страны, мистер Мэйтлэнд. Несомненно, он не лишен недостатков, но народ Канады решил иметь его именно таким. И, к сожалению, закон вынуждает меня ответить вам “нет”.
Обмен прощальными любезностями завершился весьма быстро. Встав, Джеймс Хауден пожал Элану руку.
— Позвольте мне пожелать вам больших успехов в вашей профессии. Возможно, в один прекрасный день вы решите заняться политикой. У меня предчувствие, что вы преуспеете в этой сфере, — заметил Хауден.
— Не думаю, сэр, — сдержанно ответил Мэйтлэнд. — Уж слишком многое в политике мне не по душе.
После ухода Элана Мэйтлэнда премьер-министр развернул второй шоколадный батончик и стал задумчиво грызть его по кусочку, не замечая вкуса. Спустя некоторое время он вызвал помощника и раздраженным голосом потребовал черновик речи, с которой ему предстояло выступать в этот вечер.
Глава 2
В вестибюле отеля “Ванкувер” Элана Мэйтлэнда дожидался Дан Орлифф. Репортер нетерпеливо спросил:
— Новости есть? Элан покачал головой.
— Ну и ладно! — бодро воскликнул Орлифф. — Вы с этим делом держите публику в напряжении, а это чего-нибудь стоит.
— Ой ли? Тогда скажите мне, что может ваша публика, если правительство стоит на своем, как скала? — кисло возразил Элан.
— А вы что, никогда не слышали? Публика может сменить правительство, вот что.
— Это просто чудесно! — язвительно восхитился Элан. — Тогда подождем до выборов, а потом пошлем Анри открыточку с приятной новостью. Если, конечно, сумеем обнаружить, где он мыкается.
— Ладно, пошли, — примирительно предложил ему Дан. — Я отвезу вас в контору, а по дороге расскажете, что говорил Хауден.
Когда Элан вошел в контору, Том Льюис работал в своей клетушке. После беседы в автомобиле Дан Орлифф поспешно укатил, по всей видимости, в редакцию “Пост”. Элану пришлось еще раз изложить все, что происходило во время встречи с премьер-министром, — на этот раз Тому Льюису.
— Вот что я скажу, — не без зависти отметил Том. — Уж если ты вцепился в кость, у тебя ее не отнять.
Элан рассеянно кивнул. Он раздумывал, не позвонить ли ему Шерон, с другой стороны, никакого повода для этого у него не было. После короткой беседы по телефону два дня назад они больше так и не разговаривали.
— Да, кстати, — вспомнил Том. — Тебе посылка. Доставлена шофером и все такое прочее. Лежит у тебя в офисе.
Снедаемый любопытством, Элан заторопился к себе в клетушку. В центре стола он увидел квадратную коробку, обернутую бумагой. Распаковав ее, он открыл крышку. Под несколькими слоями папиросной бумаги он обнаружил глиняный бюст. А рядом записка:
“Я все старалась, чтобы было похоже на мистера Крамера, но каждый раз получалось то, что ты видишь. Поэтому — без булавок, пожалуйста! С любовью, Шерон”.
Элан взял бюстик в руки. Это был, ликующе отметил он, вполне похожий портрет его самого.
Глава 3
Менее чем в четверти мили от апартаментов премьер-министра в отеле “Ванкувер” судья Стэнли Уиллис, член Верховного суда провинции Британская Колумбия, уже около часа беспокойно мерил шагами свой служебный кабинет.
В душе судьи Уиллиса, внешне суховатого, сурового и невозмутимого, шло ожесточенное сражение.
Линия фронта в этой битве пролегла с беспощадной четкостью. По одну сторону находились его судейская целостность, неподкупность и честность, по другую — его собственная совесть. Пересекались они на одном предмете. Анри Дюваль.
Эдгар Крамер заявил помощнику премьер-министра:
“У благотворителей Дюваля не осталось более никаких легальных возможностей предпринять что-либо еще”. Элан Мэйтлэнд после недельных поисков юридических прецедентов пришел к такому же выводу.
Судья Уиллис располагал сведениями, свидетельствующими, что они оба ошибались. Сведения эти, если их умело использовать, освободят Анри Дюваля из его заточения на судне как минимум временно, а вполне возможно, и навсегда.
Ключ к решению проблемы находится в тяжелом фолианте “Британская Колумбия. Отчеты. Том 34, 1921 год”, открытом на странице, озаглавленной “Король против Ахмеда Сингха”.
Бумага, на которой были напечатаны эти слова и последующий текст, выцвела и пожелтела от времени. Но суждение закона оставалось столь же обязательным и непререкаемым, как если бы было вынесено только вчера.
Канадский судья постановил: “Ахмед Сингх в 1921 году… (а значит, и Анри Дюваль сегодня) не мог быть депортирован только на судно.
Любое лицо (как объявил давно скончавшийся судья еще в 1921 году) должно быть депортировано в ту страну, откуда оно прибыло, — и ни в какое другое место”.
Но “Вастервик” не направлялся в Ливан.., в страну, откуда прибыл Анри Дюваль.., где он сел на судно. “Вастервик” был океанским бродягой, очередной заход у него намечался в Белфаст, а дальнейший маршрут пока еще не был определен.
Поэтому приказ о депортации Анри Дюваля является противозаконным и не имеющим юридической силы.
Это вытекало из дела “Король против Ахмеда Сингха”.
Все факты, касающиеся “Вастервика”, судья Уиллис собирал тайком — так же, как он скрытно следил за всеми другими подробностями дела Анри Дюваля.
Ему сообщили, что Элан Мэйтлэнд и Том Льюис вели поиски юридических прецедентов, которые помогли бы предотвратить депортацию Анри Дюваля. Узнал он и об их неудаче, что его совсем не удивило.
Судья Уиллис не винил двух молодых адвокатов за то, что они не смогли докопаться до дела “Король против Ахмеда Сингха”. Оно было ошибочно аннотировано, индексировано и отнесено совершенно к другому разделу, в чем, в общем, не было ничего необычного, такое в судебной практике случается довольно часто. Да и сам судья никогда бы о нем не узнал, если бы давным-давно по чистой случайности не натолкнулся на старый отчет, который остался у него в памяти.
Если бы он был адвокатом Анри Дюваля, раздумывал судья Уиллис, он бы немедленно, сегодня же днем подал новую апелляцию. А как судья он бы немедленно удовлетворил подобное ходатайство. И вынес бы не какой-то половинчатый ордер ниси, как поступил прежде, а полноценный приказ доставить задержанного в суд, который в тот же момент освободил бы Анри Дюваля из его тюрьмы на “Вастервике”.
Но он был судья — и не был адвокатом. Никому на свете не дано быть и тем, и другим.
Задача судьи — рассматривать в судебном порядке представленные ему дела. В его функции не входило прямо вмешиваться в судебные дела или предпринимать шаги, дающие преимущество одной тяжущейся стороне над другой. Нет, иногда, конечно, судья может намекнуть адвокату, дать ему понять, что, по его мнению, нужно делать, чтобы восторжествовала справедливость. Он и сам так поступил с Эланом Мэйтлэндом во время слушания ходатайства по делу Анри Дюваля.
Однако за этими пределами вмешательство судьи являлось недопустимым. Более того, оно рассматривалось как измена высокому предназначению судьи.
Судья Уиллис снова принялся расхаживать по ковру в промежутке между окном и столом. Сегодня его широкие костистые плечи были опущены, словно на них давило тяжелое бремя ответственности. На длинном угловатом лице лежало напряженное и обеспокоенное выражение трудной работы мысли.
“Если бы только я не был тем, что есть, — размышлял судья Уиллис, — все было бы так просто. Поднять трубку вот этого телефона на столе и попросить Элана Мэйтлэнда. И просто сказать ему: “Загляните в “Британскую Колумбию”. Отчеты. Том 34, 1921 год, страница 191, “Король против Ахмеда Сингха”. А больше ничего и не нужно. Мэйтлэнд догадливый молодой человек, и еще до закрытия регистратуры объявится здесь с ходатайством по поводу нарушения неприкосновенности личности”. В таком случае судно уйдет без Анри Дюваля. “И мне не все равно, будет так или нет, — подумал он. — Элану Мэйтлэнду не все равно. И мне тоже. Но только потому, что я есть то, что есть, я не могу.., ни прямо, ни косвенно.., не могу этого сделать”.
И все же.., существовала негласная большая посылка.
Эту фразу он запомнил еще с давних времен, обучаясь на юридическом факультете. Ее и до сих пор полагалось заучивать, хотя теперь в присутствии судей упоминалась она крайне редко.
В основе негласной большой посылки лежала доктрина, что ни один судья, каковы бы ни были его намерения, не может быть абсолютно беспристрастен. Судья остается человеком, поэтому ему никогда не удается полностью уравновесить чаши весов. Вольно или невольно все его помыслы и поступки подвержены влиянию событий в его настоящей и прошлой жизни.
Судья Стэнли Уиллис признавал этот постулат. Более того, он знал, что его поведение мотивировалось такой большой посылкой. Определение ее содержалось всего в одном слове.
Белсен.
Было это в 1945 году.
Юридическая карьера Стэнли Уиллиса, как и многих других представителей его поколения, была прервана годами второй мировой войны. В качестве офицера артиллерии он прослужил в составе канадских войск в Европе с 1940 года до окончания войны. Перед самым концом военных действий майор Стэнли Уиллис, кавалер ордена “Военный крест”, офицер связи британской Второй армии, вместе с 63-м противотанковым полком освобождал нацистский концентрационный лагерь Белсен в районе Бергена.
Он пробыл в Белсене месяц, и то, что там увидел, стало самым кошмарным впечатлением всей его жизни. В последующие годы и порой даже сейчас ужас тех тридцати дней продолжал навязчиво посещать его в удушливо больных и необычайно живых снах. И Стэнли Уиллис, под суровой аскетической внешностью которого таилась чувствительная и ранимая натура, покинул Белсен, дав себе клятву, что в течение всей оставшейся жизни будет делать все, что в его силах, чтобы облегчить жалкую участь униженных и мучимых.
Для судьи это было нелегко. Встречались случаи, когда, несмотря на внутренний протест, он был обязан вынести приговор виновному, хотя инстинкт и подсказывал ему, что главным преступником являлась не личность, а общество. Однако порой некий жалкий и несчастный преступник, отверженный обществом как неисправимый, подвергался легкому или умеренному наказанию — потому, что судье Уиллису вспоминались страшные тени прошлого.., негласная большая посылка… Вот как сейчас.
Тяжкая и горькая доля Анри Дюваля, как и до первого слушания, продолжала глубоко бередить душу судьи Уиллиса.
Человек заключен в тюрьму. Человек мог быть законно освобожден.
Между первым и вторым стояла судейская гордость.
“В смирении гордыни добро познается”, вспомнилось судье. И он направился к телефону.
Звонить прямо Элану Мэйтлэнду нельзя, это диктовалось элементарной осмотрительностью и осторожностью. Но есть другой выход. Он мог переговорить со своим бывшим партнером по адвокатской практике, уважаемым старейшиной адвокатуры, который отличается проницательностью и сразу поймет подоплеку и скрытый смысл их беседы. Информация будет передана по нужному адресу без промедления и упоминания ее источника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
— Анри Дюваль в Ванкувере, сэр. Не в Венгрии, не в Эфиопии, не в Китае, — продолжал убеждать премьер-министра Элан Мэйтлэнд. И с горечью добавил:
— Он здесь. В стране, которая, как утверждается, дает шанс всем сирым и обездоленным.
Сирые и обездоленные… На миг растревоженная память вернула Джеймса Хаудена в сиротский приют. Да, он получил неожиданный шанс — через одного доброго человека — его собственного Элана Мэйтлэнда. Но он по крайней мере родился в этой стране. Хауден решил, что их беседа несколько затянулась.
— Закон об иммиграции есть закон этой страны, мистер Мэйтлэнд. Несомненно, он не лишен недостатков, но народ Канады решил иметь его именно таким. И, к сожалению, закон вынуждает меня ответить вам “нет”.
Обмен прощальными любезностями завершился весьма быстро. Встав, Джеймс Хауден пожал Элану руку.
— Позвольте мне пожелать вам больших успехов в вашей профессии. Возможно, в один прекрасный день вы решите заняться политикой. У меня предчувствие, что вы преуспеете в этой сфере, — заметил Хауден.
— Не думаю, сэр, — сдержанно ответил Мэйтлэнд. — Уж слишком многое в политике мне не по душе.
После ухода Элана Мэйтлэнда премьер-министр развернул второй шоколадный батончик и стал задумчиво грызть его по кусочку, не замечая вкуса. Спустя некоторое время он вызвал помощника и раздраженным голосом потребовал черновик речи, с которой ему предстояло выступать в этот вечер.
Глава 2
В вестибюле отеля “Ванкувер” Элана Мэйтлэнда дожидался Дан Орлифф. Репортер нетерпеливо спросил:
— Новости есть? Элан покачал головой.
— Ну и ладно! — бодро воскликнул Орлифф. — Вы с этим делом держите публику в напряжении, а это чего-нибудь стоит.
— Ой ли? Тогда скажите мне, что может ваша публика, если правительство стоит на своем, как скала? — кисло возразил Элан.
— А вы что, никогда не слышали? Публика может сменить правительство, вот что.
— Это просто чудесно! — язвительно восхитился Элан. — Тогда подождем до выборов, а потом пошлем Анри открыточку с приятной новостью. Если, конечно, сумеем обнаружить, где он мыкается.
— Ладно, пошли, — примирительно предложил ему Дан. — Я отвезу вас в контору, а по дороге расскажете, что говорил Хауден.
Когда Элан вошел в контору, Том Льюис работал в своей клетушке. После беседы в автомобиле Дан Орлифф поспешно укатил, по всей видимости, в редакцию “Пост”. Элану пришлось еще раз изложить все, что происходило во время встречи с премьер-министром, — на этот раз Тому Льюису.
— Вот что я скажу, — не без зависти отметил Том. — Уж если ты вцепился в кость, у тебя ее не отнять.
Элан рассеянно кивнул. Он раздумывал, не позвонить ли ему Шерон, с другой стороны, никакого повода для этого у него не было. После короткой беседы по телефону два дня назад они больше так и не разговаривали.
— Да, кстати, — вспомнил Том. — Тебе посылка. Доставлена шофером и все такое прочее. Лежит у тебя в офисе.
Снедаемый любопытством, Элан заторопился к себе в клетушку. В центре стола он увидел квадратную коробку, обернутую бумагой. Распаковав ее, он открыл крышку. Под несколькими слоями папиросной бумаги он обнаружил глиняный бюст. А рядом записка:
“Я все старалась, чтобы было похоже на мистера Крамера, но каждый раз получалось то, что ты видишь. Поэтому — без булавок, пожалуйста! С любовью, Шерон”.
Элан взял бюстик в руки. Это был, ликующе отметил он, вполне похожий портрет его самого.
Глава 3
Менее чем в четверти мили от апартаментов премьер-министра в отеле “Ванкувер” судья Стэнли Уиллис, член Верховного суда провинции Британская Колумбия, уже около часа беспокойно мерил шагами свой служебный кабинет.
В душе судьи Уиллиса, внешне суховатого, сурового и невозмутимого, шло ожесточенное сражение.
Линия фронта в этой битве пролегла с беспощадной четкостью. По одну сторону находились его судейская целостность, неподкупность и честность, по другую — его собственная совесть. Пересекались они на одном предмете. Анри Дюваль.
Эдгар Крамер заявил помощнику премьер-министра:
“У благотворителей Дюваля не осталось более никаких легальных возможностей предпринять что-либо еще”. Элан Мэйтлэнд после недельных поисков юридических прецедентов пришел к такому же выводу.
Судья Уиллис располагал сведениями, свидетельствующими, что они оба ошибались. Сведения эти, если их умело использовать, освободят Анри Дюваля из его заточения на судне как минимум временно, а вполне возможно, и навсегда.
Ключ к решению проблемы находится в тяжелом фолианте “Британская Колумбия. Отчеты. Том 34, 1921 год”, открытом на странице, озаглавленной “Король против Ахмеда Сингха”.
Бумага, на которой были напечатаны эти слова и последующий текст, выцвела и пожелтела от времени. Но суждение закона оставалось столь же обязательным и непререкаемым, как если бы было вынесено только вчера.
Канадский судья постановил: “Ахмед Сингх в 1921 году… (а значит, и Анри Дюваль сегодня) не мог быть депортирован только на судно.
Любое лицо (как объявил давно скончавшийся судья еще в 1921 году) должно быть депортировано в ту страну, откуда оно прибыло, — и ни в какое другое место”.
Но “Вастервик” не направлялся в Ливан.., в страну, откуда прибыл Анри Дюваль.., где он сел на судно. “Вастервик” был океанским бродягой, очередной заход у него намечался в Белфаст, а дальнейший маршрут пока еще не был определен.
Поэтому приказ о депортации Анри Дюваля является противозаконным и не имеющим юридической силы.
Это вытекало из дела “Король против Ахмеда Сингха”.
Все факты, касающиеся “Вастервика”, судья Уиллис собирал тайком — так же, как он скрытно следил за всеми другими подробностями дела Анри Дюваля.
Ему сообщили, что Элан Мэйтлэнд и Том Льюис вели поиски юридических прецедентов, которые помогли бы предотвратить депортацию Анри Дюваля. Узнал он и об их неудаче, что его совсем не удивило.
Судья Уиллис не винил двух молодых адвокатов за то, что они не смогли докопаться до дела “Король против Ахмеда Сингха”. Оно было ошибочно аннотировано, индексировано и отнесено совершенно к другому разделу, в чем, в общем, не было ничего необычного, такое в судебной практике случается довольно часто. Да и сам судья никогда бы о нем не узнал, если бы давным-давно по чистой случайности не натолкнулся на старый отчет, который остался у него в памяти.
Если бы он был адвокатом Анри Дюваля, раздумывал судья Уиллис, он бы немедленно, сегодня же днем подал новую апелляцию. А как судья он бы немедленно удовлетворил подобное ходатайство. И вынес бы не какой-то половинчатый ордер ниси, как поступил прежде, а полноценный приказ доставить задержанного в суд, который в тот же момент освободил бы Анри Дюваля из его тюрьмы на “Вастервике”.
Но он был судья — и не был адвокатом. Никому на свете не дано быть и тем, и другим.
Задача судьи — рассматривать в судебном порядке представленные ему дела. В его функции не входило прямо вмешиваться в судебные дела или предпринимать шаги, дающие преимущество одной тяжущейся стороне над другой. Нет, иногда, конечно, судья может намекнуть адвокату, дать ему понять, что, по его мнению, нужно делать, чтобы восторжествовала справедливость. Он и сам так поступил с Эланом Мэйтлэндом во время слушания ходатайства по делу Анри Дюваля.
Однако за этими пределами вмешательство судьи являлось недопустимым. Более того, оно рассматривалось как измена высокому предназначению судьи.
Судья Уиллис снова принялся расхаживать по ковру в промежутке между окном и столом. Сегодня его широкие костистые плечи были опущены, словно на них давило тяжелое бремя ответственности. На длинном угловатом лице лежало напряженное и обеспокоенное выражение трудной работы мысли.
“Если бы только я не был тем, что есть, — размышлял судья Уиллис, — все было бы так просто. Поднять трубку вот этого телефона на столе и попросить Элана Мэйтлэнда. И просто сказать ему: “Загляните в “Британскую Колумбию”. Отчеты. Том 34, 1921 год, страница 191, “Король против Ахмеда Сингха”. А больше ничего и не нужно. Мэйтлэнд догадливый молодой человек, и еще до закрытия регистратуры объявится здесь с ходатайством по поводу нарушения неприкосновенности личности”. В таком случае судно уйдет без Анри Дюваля. “И мне не все равно, будет так или нет, — подумал он. — Элану Мэйтлэнду не все равно. И мне тоже. Но только потому, что я есть то, что есть, я не могу.., ни прямо, ни косвенно.., не могу этого сделать”.
И все же.., существовала негласная большая посылка.
Эту фразу он запомнил еще с давних времен, обучаясь на юридическом факультете. Ее и до сих пор полагалось заучивать, хотя теперь в присутствии судей упоминалась она крайне редко.
В основе негласной большой посылки лежала доктрина, что ни один судья, каковы бы ни были его намерения, не может быть абсолютно беспристрастен. Судья остается человеком, поэтому ему никогда не удается полностью уравновесить чаши весов. Вольно или невольно все его помыслы и поступки подвержены влиянию событий в его настоящей и прошлой жизни.
Судья Стэнли Уиллис признавал этот постулат. Более того, он знал, что его поведение мотивировалось такой большой посылкой. Определение ее содержалось всего в одном слове.
Белсен.
Было это в 1945 году.
Юридическая карьера Стэнли Уиллиса, как и многих других представителей его поколения, была прервана годами второй мировой войны. В качестве офицера артиллерии он прослужил в составе канадских войск в Европе с 1940 года до окончания войны. Перед самым концом военных действий майор Стэнли Уиллис, кавалер ордена “Военный крест”, офицер связи британской Второй армии, вместе с 63-м противотанковым полком освобождал нацистский концентрационный лагерь Белсен в районе Бергена.
Он пробыл в Белсене месяц, и то, что там увидел, стало самым кошмарным впечатлением всей его жизни. В последующие годы и порой даже сейчас ужас тех тридцати дней продолжал навязчиво посещать его в удушливо больных и необычайно живых снах. И Стэнли Уиллис, под суровой аскетической внешностью которого таилась чувствительная и ранимая натура, покинул Белсен, дав себе клятву, что в течение всей оставшейся жизни будет делать все, что в его силах, чтобы облегчить жалкую участь униженных и мучимых.
Для судьи это было нелегко. Встречались случаи, когда, несмотря на внутренний протест, он был обязан вынести приговор виновному, хотя инстинкт и подсказывал ему, что главным преступником являлась не личность, а общество. Однако порой некий жалкий и несчастный преступник, отверженный обществом как неисправимый, подвергался легкому или умеренному наказанию — потому, что судье Уиллису вспоминались страшные тени прошлого.., негласная большая посылка… Вот как сейчас.
Тяжкая и горькая доля Анри Дюваля, как и до первого слушания, продолжала глубоко бередить душу судьи Уиллиса.
Человек заключен в тюрьму. Человек мог быть законно освобожден.
Между первым и вторым стояла судейская гордость.
“В смирении гордыни добро познается”, вспомнилось судье. И он направился к телефону.
Звонить прямо Элану Мэйтлэнду нельзя, это диктовалось элементарной осмотрительностью и осторожностью. Но есть другой выход. Он мог переговорить со своим бывшим партнером по адвокатской практике, уважаемым старейшиной адвокатуры, который отличается проницательностью и сразу поймет подоплеку и скрытый смысл их беседы. Информация будет передана по нужному адресу без промедления и упоминания ее источника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76