У самого борта ему помог Якоб, который тоже был ранен и, широко разевая рот, никак не мог вздохнуть.
– Он сейчас прыгнет! – сказал Рябов Якобу про Митеньку. – Он ничего, зашибся, наверное, маненько. Я с ним поплыву, и ты тоже плыви с нами...
Опять просвистело ядро и впилось в палубу.
Якоб потащил Митеньку к пролому в борту, Митенька громко застонал, Рябов приказал:
– Прыгай, не жди! Прыгай!
Они прыгнули вдвоем, и кормщик прыгнул за ними. Уже в воде он ударился обо что-то головою, и холодная серая Двина сомкнулась над ним.
2. НА КРЕПОСТНОЙ БАШНЕ
– Пали! – приказал Иевлев.
– Пали! – крикнул Семисадов.
– Пали! – закричал Федосей Кузнец своим пушкарям.
И тотчас же вздрогнула воротная башня, вздрогнули валы, и желтое пламя вырвалось из пушечных жерл. Ядра со свистом и воем вгрызались в палубу флагманского корабля, пробивали борта фрегата, взламывали палубные надстройки, в щепки разносили ростры, шлюпки, рангоут. Пороховой дым, гарь, копоть мгновенно, словно тучей, закрыли крепость, и в этой туче пушкари банили стволы, вкатывали ядра, наводили, палили. От пушки к пушке бегал черный Федосей Кузнец, поправлял наводку, широко открывал рот, ждал выстрела. И через несколько минут после начала сражения людям стало казаться, что бой идет уже давно, что ничего особо страшного в этом деле нет, что швед отбиваться не станет и скоро ему конец.
– Виктория, господин капитан-командор! – крикнул Резен. – Им нечего более делать, как сдаваться. Смотри!
Высунувшись из амбразуры до пояса, он рукой показал Иевлеву на вздыбившийся нос флагманского корабля, на фрегат, что шел в кильватер «Короне» и напоролся на его корму. С бортов фрегата, с бака, крича, расталкивая друг друга, прыгали шведы; одни пытались спустить шлюпку, другие взбирались по вантам наверх, третьи молились, простирая руки к небу.
– С ними кончено! – сказал Резен. – Они сели на мель. Как это случилось, что они сели на мель?
– Их посадил на мель кормщик Иван Рябов! – сказал Иевлев. – Свершен великий подвиг, Егор. А что же до того, что можем мы праздновать викторию, – то оно скоро сказывается, да не скоро делывается. Не два корабля в ихней эскадре, и еще не сейчас поднимут они белый флаг. Викторию добыть надобно, и немало мы потрудимся, покуда дастся она нам в руки. Пойдем к пушкарям!
Инженер показал на уши – не слышу, мол.
– К пушкарям пойдем! – крикнул Иевлев.
Они вышли на выносной вал, где трудились пушкари, щипцами закладывали в жерла пушек раскаленные каменные ядра, поливали шипящую медь стволов уксусом, наводили, вжимали фитили в затравки...
Шведы еще не отвечали.
3. СРАЖЕНИЕ
– Белый флаг! – крикнул Уркварт. – Белый флаг, гере шаутбенахт! Мы должны поднять белый флаг. Увидев белый флаг, они прекратят огонь, и мы спасемся, гере шаутбенахт! Иначе гибель, только гибель ждет нас...
Юленшерна наклонился, попросил:
– Повторите, я ничего не слышу.
– Белый флаг! – крикнул Уркварт.
Юленшерна усмехнулся синими губами, поднял пистолет, выстрелил снизу вверх в толстое лицо капитана «Короны». Уркварт упал навзничь, медная каска покатилась по палубе...
Вокруг еще палили из пистолетов, искали русского лоцмана, словно это могло хоть чему-нибудь помочь. Юленшерна сделал несколько шагов по настилу юта, ткнул дулом разряженного пистолета в челюсть трясущегося Пломгрэна, ударил артиллериста ногой, крикнул, срывая голос:
– Грязный трус! Стоять прямо, когда с тобой говорит адмирал!
Пломгрэн вытаращил глаза, вытянулся. Шаутбенахт смотрел на него с гадливостью, – сам он ничем не изменился, ярл Юленшерна: такое же спокойное желтое лицо, такие же хрящеватые уши, такие же кофейные глаза.
– Палача ко мне!
– Палача к ярлу шаутбенахту!
– Палача, и поскорее!
Сванте Багге отыскался тотчас же.
– Дюжину ребят себе в помощники! – приказал Юленшерна.
Двенадцать молодчиков выстроились за спиною Багге.
– Трусов и предателей убивать на месте! – пожевав губами, велел Юленшерна. – Мы должны выиграть сражение. Московиты не могут победить эскадру его величества короля шведов, вандалов и готов. У нас есть пушки, есть ядра, есть артиллеристы...
И шаутбенахт позвал своим сиплым, старческим, но совершенно спокойным голосом:
– Лейтенант Пломгрэн!
– Лейтенант Пломгрэн здесь, гере шаутбенахт!
Юленшерна, все еще жуя губами, огляделся, подумал и приказал попрежнему спокойно и внятно:
– Пушки правого борта к бою! Пушки левого борта к бою! Горнисты, «Слава королю!»
Двое оставшихся в живых горнистов, едва держась на накренившейся палубе, приложили горны к губам. Матросы, подгоняемые плетями боцманов, уже скатывали тлеющую палубу, ломом разбивали подожженные ядром бимсы грот-мачты, заливали свистящее пламя на юте. Абордажные солдаты уже качали рукоятки помпы...
На опер-деке вразнобой загрохотали легкие пушки, на гон-деке грянула одна – тяжелая. Весь корпус корабля содрогался: теперь били орудия и левого и правого бортов – по крепости и по батарее Маркова острова. Русские ядра с воем влетали в пушечные порты, одно ударило в пирамиду пороховых картузов, белое пламя опалило сразу нескольких артиллеристов, другое ядро врезалось в пушечную прислугу, навалившуюся на станок. Несмотря на усилия пожарных матросов, непрестанно – то там, то здесь – вспыхивало пламя.
Лейтенант Пломгрэн, держа шпагу в левой руке, метался по пушечным палубам, кричал в уши оглохшим дечным офицерам:
– Картечь! По валам – картечь! Всюду – картечь! Убью!.. Приготовиться!
Дечные офицеры с испугом поглядывали на своего лейтенанта – не сошел ли с ума...
Юленшерна, неподвижно стоя на юте, приказал:
– К высадке!
Горнисты подняли горны, барабанщик испуганно ударил дробь. Абордажный лейтенант с повязкой на лбу бегом поднялся на ют, подбежал к шаутбенахту. Юленшерна, указывая на Марков остров, велел:
– Вы высадитесь на берег и во что бы то ни стало заставите замолчать пушки.
Лейтенант не понял, Юленшерна повторил. Рядом грохнули два мушкетных выстрела: молодчики Сванте Багге застрелили спрятавшегося матроса. Сванте Багге сам привел офицера связи, шаутбенахт приказал ему передать на другие корабли неудовольствие флагмана: флагман желает видеть пальбу из всех пушек, а не одиночные выстрелы...
Приказывая офицеру связи, он смотрел туда, откуда молодчики Сванте Багге провожали солдат абордажной команды на остров. Каждого, кто замедлял шаг, они оттаскивали от трапа и приканчивали либо ударом ножа, либо выстрелом.
Постепенно все приходило в порядок, хоть ядра русских пушек и продолжали громить корабли. Теперь эскадра повела огонь. И на «Короне» и на других фрегатах и яхтах было еще немало орудий и умелых артиллеристов. Вначале шведские ядра попадали либо в Двину, либо во двор крепости, но позже, когда шведы пристрелялись, ядра все чаще сеяли смерть и разрушение на валах и на боевых башнях цитадели. Уже дважды в русской крепости занимались пожары, и черный жирный дым поднимался к небу, но русские, видимо, тушили огонь. Уже тяжело прогрохотал взрыв в цитадели – наверное, ядро угодило в пороховой погреб. Уже несколько убитых русских пушкарей упали со стены в серые двинские воды. И на Марковом острове загремели наконец мушкетные и ружейные выстрелы – десант, видимо, делал свое дело. Пора было готовить десант в крепость, и Юленшерна уже хотел отдать приказ об этом, как вдруг Сванте Багге приволок к нему на ют солдата из тех, кто побывал на Марковом острове. Зубы солдата стучали, по лицу текла кровь; сбиваясь, он рассказал, что на острове, кроме пушкарей, много бородатых московитов-мужиков с топорами и кольями. Едва десант ступил на берег острова, как эти мужики выскочили из своих ям и ударили по солдатам с такой силой, что они могли дать только два залпа и были смяты. Многие упали на колени, сдались, многие были убиты, некоторые пытались спастись бегством, но московиты их настигали и безжалостно убивали...
– Трус! – сказал Юленшерна и отвернулся.
Солдат завыл, Сванте Багге велел своим молодцам покончить с ним.
4. МИТЕНЬКА
Молчан сбросил армяк, сел на пень, жадно, долго пил воду. Мужики переговаривались усталыми голосами, один – здоровенный, сердитый – качал головою, крутил в руках топор: какой добрый топор был; а теперь на жале щербина – попортился на шведском панцыре.
– Два мушкета заместо топора, а ему все мало! – сказал Молчан.
Мужик огрызнулся:
– На кой мне ляд мушкеты? Тесать ими стану, что ли? Бери вот оба, дай за них топор...
Другие работные люди засмеялись: хитрый экой – дай ему за мушкеты топор. Стали говорить, почем нынче на торге топоры, почем мушкеты, почем ножи. Выходило так, что мушкет ни к чему не годная вещь: поймают с мушкетом – отберут, да еще настегают кнутом.
За деревьями, за сваленными лесинами стонали раненые шведы. Дождь хоть еще и моросил, но небо кое-где голубело. Попрежнему с Двины тянуло сыростью, кислым пороховым запахом. Тяжело, часто, раскатисто ухали крепостные пушки, шведы непрестанно били со всех кораблей. Батарея на Марковом острове молчала, пушкари банили стволы, остужали накалившуюся медь, полдничали.
– Кашу трескают! – завистливо сказал мужик с бельмом на глазу. – Наваристая каша, мясная, да еще с маслом, ей-богу так...
– Кто?
– Пушкари. До отвала, ей-богу!
Молчан зачерпнул из бочки ведром, подал молодому парню, приказал:
– Сходи, снеси шведам напиться.
Парень не брал ведро, лицо его сделалось упрямым.
– Тебе говорю, али кому? – спросил Молчан.
Парень поднялся, нехотя взял дужку ведра большой рукой. Из-за леса, из-за деревьев староста землекопов старичок Никандр вывел кого-то – тонкого, слабого, – помахал рукой, крикнул:
– Эй, помогите, что ли...
Молчан пошел навстречу, подхватил Митеньку с другой стороны, поглядел в его синее лицо, спросил:
– Из воды?
– Побитый он! – сказал староста. – Никак ногами идти не может. И голова вишь как... Не держится...
Всмотревшись в Митеньку, Молчан вспомнил Соломбальскую верфь, Рябова, черноглазого хроменького юношу, которого опекал кормщик.
– Толмач он, – сказал Молчан, – с кормщиком, с Рябовым на иноземные корабли хаживал. Как же оно сделалось, что нынче из воды вынулся пораненный?
И, пораженный догадкой, вспомнив вдруг, как головной шведский корабль сел на мель, крикнул:
– Слышь, Митрий? Ты с ним был, с кормщиком? На воровском корабле? Да говори ты, для ради бога, не молчи! Кормщик где?
Митенька молчал, валился набок, лицо его совсем посинело.
– Помирает! – сказал мужик с бельмом на глазу. – Клади его сюда, на соломку, – помирать мягче...
Молчан бережно опустил Митеньку на солому, сел рядом с ним, вместе со старостой Никандром стал снимать с него кургузый кафтанчик, рубаху – все тяжелое, мокрое. Староста со вздохом покрутил головой – ну, досталось вьюноше!
– Весь побитый! – сказал тот мужик, что давеча ругался за топор. – Ты смотри, до чего пораненный. И как еще живет...
– Были бы кости, мясо нарастет! – сказал другой мужик, разрывая зубами ветошь на перевязки.
Опять на батарее Маркова острова загрохотали пушки. Митенька вдруг открыл глаза, стрельчатые его ресницы дрогнули, он часто задышал, спросил:
– Где бьют? Чьи пушки?
– Наши, милок, наши, – ласково, шепотом ответил Молчан, – наши, батарея палит...
– А дядечка, дядечка где? – испуганно, порываясь подняться, спросил Митенька. – Дядечка где, Иван Савватеевич?
– Он корабль на мель посадил? – вопросом же ответил Молчан.
– Он... Мы с ним в воду, в Двину повалились! – с трудом шевеля губами, говорил Митенька. – А здесь-то нету его?.. Я поплыл еще, а его нет и нет...
Он содрогнулся всем своим тонким телом, в груди захрипело. Молчан рукой поддержал его голову. Митенька все водил глазами, словно отыскивая Рябова, потом длинно, судорожно вздохнул и зашептал, сбиваясь и путаясь:
– Корабль крепко посадили, не сойти им, нет, теперь уж никак не сойти, хоть что делай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94